Я улыбнулась, отложила телефон и встала с кресла, что бы лучше рассмотреть творящееся на газоне. Не так уж и часто вижу их проявления чувств. А это — самое настоящее проявление!

Ник сидит сверху, поливая Максима бутылкой пива, тот ртом пытаетсясловить струю, но один черт, пиво стекает по его лицу и футболке.

— Ты чертов засранец, Ник! Это не честно — сам знаешь, после бурных ночей я не в лучшей форме! Попробуй забороть меня, когда я буду свеж! — Максим одним махом выбивает бутылку из рук Никиты и скидывает его.

Ник смеется, встает и протягивает руку Максу.

— Я не видел тебя «свежим» уже пару лет. А побороть ты не можешь меня вот уже лет десять. Ну, как? Напился пива? — Усмехается, смачно хлопнув его ладонью по мокрой груди.

— Зря только пиво перевел. Но я знаю, как все исправить.

— Как же? — Ник хмурится.

— Братские обнимашки! — Максим бросается на Никиту, крепко прижав его к себе, и они снова падают.

Я уже вышла из беседки, абсолютно не беспокоясь о том, что могу быть замечена и улыбаюсь во весь рот. Эти двое, как малые дети, честное слово. Невооруженным взглядом видно, что отношения у них очень близкие и трепетные. Хоть они и часто не скупятся в смачных ругательствах, нельзя не заметить, как Никита переживает за Макса, и как тот смотрит на него с любовью и даже уважением. Как на старшего брата.

Они хохочут во весь голос, кубарем катаясь, а я замечаю, что над грилем начинается клубиться черный дым. Вот же черт! Ужин гибнет!

Я бегу к бедному брошенному мяску, крича на ходу:

— Недоделанные шашлычники! Без ужина нас захотели оставить? — Хватаю шипцы и судорожно начинаю кидать чуть подгоревшие сосиски в кастрюлю. — Вам ничего доверить нельзя!

— А ты всегда так много ворчишь?

И когда только Ник успел подойти так близко? Почему он вообще всегда нарушает мое личное пространство? Вторгается в него, будто так и надо! Надо будет поговорить об этом с ним! А пока я стараюсь дышать ровнее, спиной ощущая его присутствие.

— Нет. Только когда голодная.

— Сестричка, хватит нудить! — Макс хватает меня сзади на руки и начинает кружить.

— Я не сестричка тебе, баран! И поставь меня на место! — Шипцы выпадают из рук и летят на траву.

— Ты такая маленькая и весишь не больше мешка с картошкой! — Он продолжает меня кружить. Я чувствую, как моя футболка сзади начинает пропитываться пивом от его мокрого пятна.

— Я сейчас блевану! Буэ… — Блефую, но это срабатывает! Макс останавливается, и мало того, что опускает меня на ноги, так еще и отскакивает. — Спасибо. — Хохочу. Он понимает, что его обманули, и закатывает глаза.

— Ладно, я пойду, сменю футболку. Так невозможно ходить. — Макс двумя пальчиками берет майку, оттягивает ее и отпускает.

— Отлично, захвати и мне что-нибудь. А это… — Ник стягивает с себя майку одним движением и кидает точно Максу в лицо. — забери.

— Окей! Сестричка — твой выход! Делаем топлес вечеринку! — Макс радостно стягивает с себя свою мокрую майку и побрасывает ее в воздух.

— Ты мерзок. — Я качаю головой и отворачиваюсь от него, показывая всем видом, что разговор окончен.

Он что-то бурчит, потом поднимает брошенную вещицу и уходит.

Никита стоит у стола, стягивая с шампура окорочка в кастрюлю. Он напряжен, сосредоточен и, кажется, не здесь, а где-то очень далеко. Мысленно. Я в который раз отмечаю его красивое тело, но тут же осекаюсь. Нельзя думать о таком! Это неправильно! Эти мысли мне привила Лиза — вот пусть сама о них и думает! И пока я плаваю в мыслях о Никите, рассматривая его скулы, губы, нахмуренный лоб, у него что-то идет не так: он резко бросает нож и начинается громко ругаться.

— Ай! Вот же гадство! — Зажимает левой рукой правую ладонь. — Кажется, мясо у нас сегодня будет с кровью. — Он говорит через сцепленную челюсть, что означает, что ему больно.

Но я не могу думать об этом. Я не могу думать ни о чем, потому что у меня начинает бешено колотится сердце. В ушах шумит, лоб покрывается испариной. «Нет-нет! Не надо, пожалуйста!»: — упрашиваю свой организм успокоится. Отвожу глаза. Пробую считать до десяти. Сбиваюсь на пяти, начинаю заново. Мысли в голове лихорадочно скачут. Не могу поймать ни одну, чтоб ухватиться за нее.

Ник стоит спиной, что-то делая с полотенцем и говорит. Не знаю, что он говорит — не разбираю.

Он поворачивается, я на автомате смотрю на него.

— Не поможешь мне завязать? Кажется, вышло немного глубоко. — Он делает шаг ко мне.

— Нет! — Выкрикиваю, выставляя перед собой руки. — Не подходи ко мне!

Я понимаю, что веду себя странно и вызываю дикие подозрения, но мне сейчас главное — успокоиться и продолжать силой воли заставлять себя смотреть в лицо Нику, в его глаза — не спускаться вниз. А еще лучше: — уйти и позвать на помощь Максима! Точно!

— Ты боишься крови? — усмехается и снова делает шаг. — Представь, что это кетчуп! Пожалуйста, я реально не справлюсь без тебя.

Он убирает полотенце. И я вижу тонкую струйку алой крови стекающей от его ладони к локтю. И все происходит так, как уже было сотни раз: шумит в ушах, будто мой слух перенесся куда-то на морской берег. Глаза перестают фокусироваться, и картинка превращается в одно размытое пятно, а потом — темнота. И я падаю. Не скажу, что лечу куда-то — просто падаю в обморок.

«Представь, что это кетчуп» — звучит в голове эхо Никиты, но уже поздно. Я слишком хорошо знаю, как выглядит кровь, что бы представлять на ее месте что-то другое.

Первое, что я вижу, когда прихожу в себя — необыкновенной голубизны небо. Сознание возвращается быстро и почти безболезненно. Немного болит голова. Надеюсь, я не сильно приложилась о землю. Подношу руку к своей голове и ощущаю что-то влажное на своем лбу. Кажется, это полотенце.

Поворачиваю голову, и Ник, который стоял в паре шагов от меня, замечает движение, тут же присаживается рядом и заглядывает мне в глаза.

— Ну, Слава Богу! — Шумно и облегченно выдыхает. Садится, аккуратно поправляя тряпку на моем лбу. — Что с тобой, блин, такое? Ты почему в обморок грохнулась? Мы жутко труханули!

— А где Макс? — «Мы» — это ведь означает, что и он тоже «труханул».

— Думаю, грабит ближайшую аптеку.

— Это лишнее. — Приподнимаюсь на локтях.

— Тебе помочь встать? — Ник хмурится.

— Звони Максу, пусть едет домой. Не нужны никакие лекарства. — Сажусь. Голова чуть кружится. Стараюсь не смотреть на раненную руку Ника. — Скажи, ты обработал рану?

— Да. Я перевязал ее тряпкой. — Он присаживается поудобнее, что бы смотреть прямо на меня. — Ты боишься крови? — Я киваю. Он смотрит долго и пристально, точно читает ответы на свои вопросы в моих глазах. А вопросов у него очень много, я вижу это. И еще я вижу, что он близок к тому, чтобы сложить один к одному и прийти к отгадке. — Это имеет отношение к тому, что тебя отчислили?

— Относительно. — Убираю со лба тряпку. Она вряд ли поможет мне.

— Ладно, пойдем, присядешь и расскажешь, если захочешь. — Ник встает и протягивает мне руку.

Я охотно принимаю ее, так мы и доходим до беседки, где я плюхаюсь в кресло. Никита садится на стул напротив меня, сжав руки в замок. Меня передергивает, как только я вижу его ладонь наспех перевязанную тряпкой. Ник замечает это и убирает руку с моего поля зрения. Я смотрю на него, благодаря глазами, он едва кивает — понимает мой посыл.

Вообще-то, я ни с кем не разговаривала об этом, кроме Лизы и своего куратора в институте, но сейчас мне реально хочется этим поделиться с человеком, которого я едва знаю. Хочется рассказать все, выжать из себя и остаться пустой: без страха и сожалений. Хотя я и понимаю, что разговорами тут не помочь.

Я поднимаю глаза и вижу, как к нам несется на всех парах Макс с огромным пакетом и бешеными глазами.

Пакет летит на стол, а сам Макс бросается ко мне с объятиями.

— Слава Богу Карибскому! Ты жива! — Он орет это мне на ухо, я морщусь и пытаюсь оттолкнуть его. Но хватка-то, у моего «братца» медвежья.