А родилась его мечта много лет назад.

Монтировка звизгнула краем о последний гвоздь, доска отвалилась. Под ней, аккуратно и плотно уложенные, виднелись синие коробочки с разноцветным рисунком.

– Чего там, чего? – завытягивала шеи очередь. – Не томи.

– Венгерская игра, – серьёзно объявил Кожевников, – кубик Рубик ей название. Одиннадцать рублей штука, по две в руки.

Он попробовал подцепить один крупным пальцем, кубик не шёл. Сдвинув ящик с края, Кожевников коротко пнул валенком дно, три кубика скакнули в воздух. С серьёзным, сосредоточенным лицом Кожевников натянул на ватник замызганные нарукавники.

– Которые тут с пяти утра, подставляй кошёлки.

Вадим молча смотрел на коробки, быстро исчезающие в карманах и авоськах. Было очень любопытно, за что люди платят такие деньги. Вдруг он заметил в очереди химика Александра Ильича. Тот тоже увидел его и кивнул, улыбнувшись.

– Что, интересно? – спросил Саша, выбравшись из толпы с сине-радужной коробкой в руках. – Мне и самому не терпится глянуть.

Он развернул картонные створки, и на ладонь скользнул чёрный куб с яркими цветными гранями.

– Чего же с ним делают? – спросил Вадим озадаченно.

– Гляди, – кубик вдруг как будто треснул неровно у Саши в руках, и цвета на гранях смешались. Вадим оторопел. Весь его опыт слесаря пятого разряда восставал против увиденного.

– Углы ж должны отлететь, – сказал он неуверенно, – им же держаться не за что.

С неделю ходил он как пришибленный, бормоча: «Углы ж слететь должны, слететь».

Петров очень спешил. Он и так опаздывал, да ещё подсадил зачем-то эту тётку у Финляндского.

– До «Гиганта», браток, на работу спешу, не обижу, – крикнула она, открыв дверь, пока он стоял на красный, и, не ожидая ответа, влезла. Теперь она развалилась на сидении, как хозяйка, и тараторила без умолку. Он проскочил Жукова на красный, едва увернувшись от вывернувшего откуда-то трамвая, потом резко затормозил перед площадью, пропуская густую толпу.

– Чего ты встал-то? – спросила тётка.

– Люди. Может, ты отсюда пёхом, «Гигант» вон – за площадью?

– Родной, докинь уж меня до Лабораторной, – блеснула она фиксой, – а людей не боись, трогай, они всегда из-под колёс выскакивают, я сама в такси работала, знаю, за двадцать два года ни одного наезда, гляди, гляди как сигают, как кенгуру, ты за трамваями следи, а люди шустрые, как зайцы, теперь вон сюда в проезд, развернись, вон туда, к забору, всё, прибыли, держи, – она протянула ему мятый червонец.

– Где ж ты тут работаешь? – спросил Петров, глядя наружу. – Здесь и домов-то нет.

Они стояли около длинного дощатого забора, поверх которого и сквозь щели виднелся состав с брёвнами.

– Правда хочешь знать? – тётка поглядела на него внимательно. – Тогда обещай, что с собой в могилу унесёшь.

– Ладно, ладно, – бросил Петров, глядя на часы.

Тётка подошла к забору и сдвинула доску.

– На подземном танковом заводе, – и она исчезла в проёме.

Доска, качнувшись два раза, встала на место.

Константин Семёнович Волопас волновался. Экстренное совещание в министерстве могло означать всё что угодно. Прошло совсем немного времени с его головокружительного выдвижения…

Вот так же, как сейчас, его, тогда ещё директора Грозненского подразделения, вызвали в министерство. Он, конечно, знал, что Демьянов, тогдашний генеральный, уходит на пенсию, да и референт министра к ним в Чечено-Ингушетию тогда частенько наведывался. Чувствовал Волопас: грядут перестановки. Референт за водкой намекнул: «Готовь, Константин Семёнович, чемоданы». Но того, что произошло, он предположить не мог.

Министр встретил его сам, вышел из-за стола навстречу, протянул руку для рукопожатия.

– Наслышан, наслышан я о твоём героизме, Константин Семёнович, утёрли мы нос итальянцам! Ну расскажи, расскажи, как ты сам лично встал к амбразуре.

Министр ощущал лёгкое чувство вины за недоразумения, произошедшие с закупкой линии непрерывной суспензионной полимеризации фирмы «Монсанто». Он уже дал по ушам референту за то, что в делегации не оказалось ни одного спеца. Тот вяло отбрыкивался: отведены, мол, все кандидатуры, не проходят спецы в делегации, ну никак не проходят. Короче, делегация, нахрюкавшись чинзано, закупила линию без ноу-хау.

– Нахрен нам ихнее ноу-хау, – оправдывался глава делегации Хрюшко по возвращении из Рима, – это ж аж тридцать лишних миллионов! В твёрдой валюте! Мы ж их спросили, что там в нём есть, и ничего особенного там нет, какие-то тонкости процесса. Да неужто ж наш специалист не разберётся в тонкостях?! Аппаратура ж вся закуплена, и документация ж вся при ней!

В Грозный была брошена группа лучших представителей науки, линия была в рекордный срок установлена и дала первый продукт двадцать девятого апреля. Тридцатого победный рапорт ушёл в политбюро, откуда последовал немедленный ответ: «Поздравляем, так держать, после майских праздников посетим первую отечественную линию непрерывной полимеризации лично». Второго в ночь линия дала козла. В три ночи Волопаса разбудил звонок начальника отделения.

– Вязкость завышается неуправляемо! – орал он сквозь вой аварийных сирен. – Идёт за пределы контроля!

– Учёные где, мать их в небеса?! – гаркнул Волопас.

– Автобус за ними послал, скоро будут. Что делать, Константин Семёнович? – ревел начальник отделения. – Вискозиметры останавливаются! На воздух можем взлететь ежесекундно!

– Спускай давление, – по-командному произнёс Волопас.

Когда его чёрная «Волга» с визгом затормозила у дверей отделения, всё было кончено. От ресиверов, как от загнанных коней, шёл голубой пар, квадратные итальянские манометры дружно показывали ноль, а в главном реакторе сидел страшный сон полимерщика – заполимеризовавшаяся суспензия, или попросту говоря – козёл. Этот козёл был всем козлам козёл: тридцати метров в длину и десяти в обхвате, гигантский блок твёрдого как скала полиметилметакрилата уже начинал уседать, остывая, и отходить от нержавеющей стали котла, медленно корёжа турбины мешалок. Подъехал рафик с наукой.

– Вы знаете, Константин Семёнович, know-how в переводе на русский означает «знай, как» и является неотъемлемой частью любого производственного процесса.

Волопас молча смотрел на говорившего, сдерживая дерущего глотку ежа ярости. В сознании эхом отдавалась одна и та же мысль: «Сколько ещё мы будем зависеть от этих чистоплюев… плюев… плюев». А молодой представитель науки продолжал:

– Обычно фирмы берут за него до половины стоимости всей линии, «Монсанто» запросили только тридцать процентов, и непонятно почему наверху отказались.

«Чистоплюев… плюев… плюев», – звонко рикошетировало внутри черепной коробки. Громоподобный треск вырываемого с корнем ротора мешалки вывел его из каталепсии.

– Поднимай народ, – коротко бросил Волопас начальнику отделения, – подгоняй компрессоры, будем вышибать козла вручную. Времени нет, работу организовать в три смены, по принципу ротации.

Начальник отделения боготворил Волопаса. Он всегда поражался его способности принимать ясные и быстрые решения в обстановке постоянно меняющихся обстоятельств.

Возле памятника основателю города генералу Ермолову к Саше подошли трое. Двое явно чеченцы, один светловолосый.

– Земеля, – начал блондин…

Памятник показал ему вчера сосед по номеру, следователь прокуратуры Верховного Совета СССР Илгамжик Тусэу.

– Видишь памятник, – спросил Тусэу, хитро прищурившись.

– Нет, – сказал Саша.

– А между прочим, мы стоим сейчас от него в девяти метрах, давай теперь перейдем улицу и посмотрим с той стороны, – добавил Илгамжик. – Теперь видишь?

За кирпичной стеной, возле которой они стояли раньше, за тремя рядами колючей проволоки виднелся бронзовый бюст в эполетах.