Нелегкое это дело, нелегкое. Да нет, не писать, – читать тяжело. А писать – чего же проще. Вот взять кого-нибудь для наглядности, например, меня. Я никогда не писал романов. Собственно, я никогда ничего не писал. В школе по литературе я с большим трудом получил тройку. Один единственный раз я написал статью в заводскую многотиражку о трудовом фетишизме, за что был поруган.

Сейчас, когда столько всего происходит, особенно пальбы, я вдруг подумал: неужели же мое время навсегда войдет в историю как время застоя?

Да, хлеб стоил четырнадцать копеек, сколько я себя помню, и столько же он стоил, когда я пересек Атлантический океан. Да, не было свободы предпринимательства. Да, казалось, время остановилось, ничего не происходит и не произойдет никогда. Да, когда вокруг стрельба, сюжетов больше…

Но была у застоя одна черта, которая выделила его из остальных эпох: у людей была возможность остановиться и подумать. Были целые организации, мелющие воду в ступе, которые позволяли под видом работы размышлять, не думая о рыночном эффекте.

На мой взгляд, это необходимое условие для существования интеллигенции. Рыночная экономика травит человека почище, чем все комиссары, вместе взятые. И в Америке, и в посткоммунальной России.

Как-то сами собой начали появляться на свет эпизоды, потом они стали цепляться друг за друга, образуя некую полупрозрачную пространственно-временную вязь. Я так и не сумел запихать это кружево в четкое последовательное изложение.

Так его и воспринимайте: как слабо связанные и нестрогопоследовательные эпизоды.

2001

Автор этой книги живет и работает в Соединенных Штатах Америки. Подобно тысячам научных работников и инженеров, он нашел применение своим знаниям и умению за рубежом, когда в России они оказались лишними. Среди этих тысяч есть литературно одаренные люди, для которых сочинение стихов, рассказов и романов не является средством заработка, ибо их научная специальность дает им за рубежом достаточные средства, но служит целям духовным – связи с родной средой и языком, осмыслению своей судьбы и судьбы России, а иногда и целям борьбы с ностальгией.

Всемирная компьютерная сеть дает прекрасное техническое средство для связи с соотечественниками, для того, чтобы написанное находило своего читателя.

Вот и эта проза впервые была опубликована в Интернете на странице автора, а теперь выходит в книге.

Виктора Неля можно причислить к той группе авторов, которая, находясь за рубежом и не являясь профессиональными литераторами, сейчас завоевывают читательскую аудиторию в России – как среди сетевой публики, так и среди читателей, предпочитающих знакомиться с текстом на бумаге. Среди них Михаил Березин, Лиля Поленова, Александр Торин, Вадим Смоленский, Евгений Бенилов и другие авторы, чьи книги уже вышли или вот-вот выходят в нашем издательстве. Очень условно, при всех стилистических различиях их можно поделить на тех, кто вспоминает прошлое и осмысляет опыт жизни в России, и тех, кто делится с читателем новым, приобретенным за рубежом опытом. Автор этой книги избавляется от прошлого.

Роман «Звезда и Шар», написанный в своеобразной манере «осколочной», фрагментарной прозы, повествует об ушедших временах застоя. Крупный закрытый НИИ, связь с Минобороны, военные заказы, нравы и обычаи научного коллектива – все это описано точно, с несомненным знанием дела и угадываемой автобиографичностью. Но это уже проза «из прекрасного далека», она при всей сатиричности автора проникнута ностальгирующим чувством – странное сочетание любви и ненависти, а еще точнее, единое и неделимое чувство любви-ненависти.

Вот что говорит об этом критик «Русского журнала» Кирилл Куталов: «Писать, живя в Америке, роман о застойных временах; ничего безнадежнее, кажется, придумать нельзя. Первые страницы читаешь так, будто перед тобой подшивка журнала «Юность» за 1987–1989 годы. Производственная тематика, идиот начальник, партийные интриги, первый отдел – как будто и не было Ельцина на танке, или на чем он там стоял. Вот только ближе к концу появляются странные фигуры, не свойственные роману о застое в такой интерпретации…»

В том-то и дело, что интерпретация автора уже другая, постсоветская и даже построссийская. Это взгляд с той стороны земного шара. И взгляд этот часто лиричен, что подтверждают рассказы, включенные в книгу и открывающие еще одно авторское свойство – стремление к эксперименту с формой, к поискам своего языка.

Я рад представить читателю нового автора.

Александр Житинский

Роман «Звезда и Шар» Виктора Неля – из тех романов, которые лучше читать после авторского предисловия. Предисловие находится здесь. В нем, помимо прочего, говорятся две важные вещи. Первая – это роман о застое. Вторая говорит о том, что из себя представляет собственно сам текст. «Так и воспринимайте: как слабо связанные и нестрогопоследовательные эпизоды», – так и воспринимаем.

Итак, роман о застое. Что такое застой теперь, когда его нет? Это в первую очередь определенный код предписаний и запретов – языковой, экономический, политический, какой угодно, главное, что насильно данный, и посему без злобы, а даже скорее с наслаждением расчленяемый на составные части. Более того – и расчленение это не вчера началось. Позавчера, если быть точным. Те, кто десять лет назад читал Юрия Полякова и Евгения Попова, а чуть пораньше – Аксенова и Стругацких, в «Звезде и Шаре» найдут знакомые интонации обязательно, герой же и вовсе покажется родным человеком. Однако только на первый взгляд.

Герою-аутсайдеру больше всего подходит амплуа младшего научного сотрудника. Герой-аутсайдер, начисто лишенный карьеристских амбиций (в известном смысле ему нечего терять), – идеальное средство для развенчания властного дискурса, лакмусовая бумажка, реагирующая на абсурдность общей ситуации (НИИ как действующая модель страны размером с не слишком высокое здание, чего стоит хотя бы название некоей сверхсекретной установки, над которой этот НИИ трудится: «ПУПОГТ»). Герой-аутсайдер превращается в монстра, как только начинает говорить языком «плохих парней», когда воспринимает тот самый код предписаний и запретов. Если же герой-аутсайдер продолжает упорствовать, то его фигура брезжит в зыбком и тревожном тумане неопределенности дальнейшей судьбы. Третьей возможности как бы не дано. Вот, пожалуй, характерная для рассматриваемого случая литература о застое в четырех с половиной фразах.

Здесь важной является именно третья, отсутствующая линия развития сюжета – что случается с героем-аутсайдером, который, с одной стороны, никаких кодов не воспринимал, а с другой стороны, не слишком усердствовал в критике режима и вообще в неподчинении? Времена, говорят, вегетарианские уже были, – что произошло с так и не проглоченной этими временами потенциальной добычей? Как, наконец, повзрослел (и постарел) герой-аутсайдер?

Не скажу, что в начале перестройки этот недетский вопрос настолько пугал писателей, что они старались его вовсе не замечать, по крайней мере изо всех сил делали вид, что не замечают. Скорее всего, ответить на него тогда и невозможно было, то ли оттого, что никто не верил всерьез, что все закончится, то ли никто не мог представить себе, что закончится именно так. Как бы там ни было, представляется, что именно благодаря отсутствию ответа на этот вопрос литература о застое все еще способна выжать из иного читателя ностальгическую слезу. Просто потому, что никого ни к чему не обязывает, не навязывает необходимости соответствовать; она, по сути, сплошной открытый финал, закрыть который читатель может сам по мере сил и опыта. А может и не закрывать вовсе.