Олаеёц, не мигая, смотрел на него. В его взгляде разгоралась прежняя злоба.
— Ты чужак. Ты не знаешь, что такое высший долг, — долг Сильного карать слабых за их слабость, тебе всё это просто недоступно. Ты слизняк… ты не можешь это понять… что значит достоинство воина… достоинство братства Сильных… достоинство Господства… власти… а ты, не знающий выскочка, сопляк, ублюдок, без колебаний и совести вмешиваешься во всё, переделываешь так, как считаешь нужным, считаешь себя богом, судящим миры, хотя ни черта не понимаешь даже в самых простых вещах! Не понимаешь, что единственная достойная Цель — превратить мир в ад для слабаков!
Димка открыл рот — и застыл. На губах жреца появилась усмешка — невыразимое никакими словами презрение. Для него он был просто никчемной, низшей тварью, — наверно, и заслуженно, с его точки зрения, — но Димка больше не считал его достойным человеческого отношения и самой жизни. Для него он был нежитью, нечеловеком — и это было всё. Мальчишка понял, что им уже просто не о чем говорить. Слова тут были бессильны. Все остальные меры убеждения — тоже. Он забрал факел и вышел.
* * *
Поднявшись в "тронный зал", Димка встретился глазами с Вайми. Тот смотрел на него с донельзя мрачным видом — верно, и ему предстоящая… процедура не доставляла никакого удовольствия… и, как ни странно, именно это помогло мальчишке решиться.
— Делай, что должно, — тихо сказал он и отвернулся.
* * *
Вайми ловко и быстро скользнул в яму. Никто не решился последовать за ним. Лишь Асэт странно покосился на Димку.
— Что-то ты слишком быстро передумал… почему?
Димка вдруг усмехнулся и вернул ему его собственную фразу:
— Быть святым — означает быть непреклонным.
* * *
Все замерли, глядя на зияющий зев ямы. Димка не знал, сколько это продлится… но надеялся, что недолго. Иначе он и сам тут свихнется — просто от ожидания…
Из ямы донесся испуганный и изумленный вскрик жреца. Он оборвался… и вдруг перешел в душераздирающий вопль ужаса, такой дикий, что Димка даже представить не мог, ЧТО надо увидеть, чтобы издать такой адский вопль… да и не хотел представлять.
Вопль раздался снова… потом ещё раз… а потом в яме сверкнул вдруг ослепляющий голубой свет и раздался резкий, бьющий по ушам треск. Потом всё стихло. Но Димка уже понимал, что где-то в глубине его души этот вопль будет звучать вечно.
* * *
Все снова вздрогнули, когда из ямы медленно выбрался Вайми. Физия у него была обалдевшая. Он ошалело помотал головой и сел прямо на пол, стараясь опомниться.
— Ну? — наконец, спросил Димка. В ушах у него всё ещё звенело от того дикого вопля. Знай он заранее, КАК всё это будет — он ни за что не согласился бы… только вот было уже поздно. А я ведь и знал, что всё ТАК будет, подумал вдруг мальчишка. Но решил, что ТАК — будет проще. И теперь — мне придется как-то со всем этим жить. Вот же черт…
Вайми хмуро взглянул на него — снизу вверх.
— Всё с ним. Вообще… всё, — он зажмурился и помотал головой. — Он был очень сильный. Очень. Я вообще ничего не мог сделать. Просто потерял себя, когда он… хорошо, что ловушка всё же сработала. Чем глубже кто-то лезет — тем шире она открывается, а Олаеёц влез, похоже, до самого дна. Но это, наверное, всё равно не помогло бы… только вот в башке у него и без меня был настоящий ад. Яма шогготов… — Вайми снова помотал головой. — Меня бы тоже, наверное… накрыло… не будь место… уже занято. Мастер Фейн говорил мне, что бывает… отдача, но я не представлял даже… что может быть ТАК. Но теперь… я не думаю, что жрецу вообще что-нибудь поможет. Или кто-нибудь. Он коснулся… коснулся…
Вайми, наконец, замолчал. Димка далеко не всё понял… но переспрашивать ему как-то не хотелось. Другим, похоже, тоже…
— Фашист ты!.. — вдруг выкрикнул Юрка в лицо Димки. — Нет — даже хуже фашиста! Они такого не творили!..
— Юр, не дури, — устало сказал Димка. — Мне что — на волю его было выпускать? После всего? Нет уж!..
— А хоть бы и на волю!.. — крикнул Юрка.
— Да не истери ты!.. — разозлился вдруг Борька. — А то психуешь, как девчонка.
Юрка неверяще оглянулся на лучшего друга.
— Да идите вы все… — зло сказал он. — Уйду я от вас. Прямо вот сейчас уйду. К шаману проситься…
— В оборотни, что ли? — удивленно спросил Димка.
— А хоть бы и так! — ответил Юрка звонко.
— Дурное это дело, — мрачно сказал Вайми, хмуро глядя на него. — Дурное и опасное. Бывает такое… но лишь по великой нужде — за свой род мстить или ещё такое что… А просто так такое делать — себе судьбу сломать.
— Ты бы вообще молчал, фашист!.. — крикнул Юрка.
Вайми вздохнул.
— Знаешь, почему он ТАК орал? — вдруг спросил он. — Это не мои кошмары, нет. Это его собственные. Они вырвались на волю… и сожрали его.
— Так, — Димка вновь ошалело помотал головой и более-менее опомнился. — Что было, то было. Теперь поздно что-то обсуждать, и сожалеть тоже поздно. Никто никуда ни в какие оборотни не пойдет. Ты, Юр, пойти попей воды и успокойся. А потом бывших рабов расспроси, как они тут жили. И Сашку — что это за Поющий Червь, которому Олаеёц жертвы тут приносил. И подумай. Хорошо подумай…
Юрка злобно взглянул на него… и всё же вышел. Борька, хмуро взглянув на Димку, поспешил за ним. Ладно, с этим всё, подумал Димка. Юрка — всё же парень нормальный, ни в какой лес не ломанет, а если вдруг рванется — то Борька его удержит. А вот мне как быть? С тем, что я тут сделал?..
Мальчишка вдруг заметил, что в зале он остался один — если не считать Асэта. Все остальные как-то быстро рассосались. Причем, Вайми смылся одним из первых — верно, понял, что его он, Димка, хотел сейчас видеть меньше всего.
Всё же, первое впечатление — всегда самое верное, подумал вдруг мальчишка. Не зря он мне сразу не понравился, совсем даже не зря… пусть я и не понял тогда, почему…
— Тебе жалко его? — вдруг спросил Асэт.
Димка недоуменно оглянулся на него.
— Кого? Вайми?
Асэт недовольно мотнул головой.
— Нет. ЕГО.
Димка задумался.
— Наверное, всё-таки нет. Именно он устроил тут всю эту мерзость, — он повел рукой вокруг. — И его никто не заставлял это всё делать. То есть, я всё равно не считаю, что с ним надо было поступать ТАК… но не знаю, как можно было иначе. Так что смысла в моих сожалениях…
— А ты думаешь, что только с ножом у горла можно заставлять? — спросил вдруг Асэт. — Среда, знаешь, тоже… заставляет. Ещё как! Когда все вокруг просто… ведут себя, и попробуй, поведи себя иначе…
— Да ну, — буркнул Димка. — Сколько ЕМУ лет было, когда он сюда попал? Четырнадцать-пятнадцать, вряд ли больше. Не так много, чтобы среда прямо заела.
— Кто знает? — Асэт задумался. — Знаешь… лишь сейчас я понял, насколько хрупки дети, — поразившая нас в детстве идея, всего чаще случайная, становится стержнем нашей сути, и уже не в нашей власти избавиться от неё. Очень многих такой внутренний призрак сделал несчастными, — или, того хуже, привел к безумию и смерти. Это довольно-таки мерзко, когда одна идея становится сутью человека — это превращает его почти в машину, делает неполноценным, неполным, несчастным, одиноким — а потом убивает.
— И я тоже? — эта идея Димке совершенно не понравилась. Он понимал, что иногда и сам ведет себя, словно одержимый — но ничего не мог с этим поделать. И, главное, даже не хотел.
Асэт пожал плечами.
— Я не знаю. Может быть, так, может — и иначе… Зависит от того, что за идея… Ты вот одержим справедливостью — не бойся, Димк, это очень здорово, на самом деле, что ты тут, такой… — он вдруг смутился. — Одержимость — это не всегда плохо, Димка. Большинство людей никогда не достигает своей цели — того, о чем они мечтали. Но это значит лишь, что им не хватило решимости пройти свой путь до конца.
* * *
