— Собственный дворец? О, Майрон!

Эльф повис у него на шее, а затем лег на самого Майа. Глаза его лучились надеждами. Ему казалось, что он уже видит сияющие белые стены и своды замка.

Нет, он любил свое нынешнее жилище, но Орофер, отец Трандуила, строил его как военное укрепление, мало заботясь об удобстве, а больше — о скрытности. Там было полутемно, сыро, по нижним ярусам текла река, а верхние галереи были в кронах деревьев; переходы же были так запутаны, что даже слуги эльфа часто плутали в них.

Итак, Саурон заронил в его душу надежду. Перед мысленным взором Трандуила стояли величественные очертания нового замка, который он непременно устроит в какой-нибудь маленькой долине, у излучины реки, на вершине холма, оградит его стенами, вырастит там деревья внутри и устроит прекрасный дворец меж их стволами, которые станут колоннами. Он зачарует его сам или попросит Майа скрыть свой дворец от людских глаз, так, как это сделала Мелиан с королевством Тингола. Но к неожиданности Саурона, он отверг все золото и драгоценности, что он сулил на его отделку.

— Мне не нужно золота. Ты и так меня слишком балуешь, — рассмеялся эльф. — Лишь немного твоей защиты.

Перспектива того, что когда остальные владыки эльфов покинут Средиземье, вся власть над лесами окажется в его руках, льстила Трандуилу, но он не решался брать её силой и хотел позволить уйти тем, кто желает. Однако будущий новый дворец посреди объединенных Сауроном территорий, и перспектива обладать им восхитила его. Ради этого он мог смириться с многим. Больше того, он надеялся, что в его руках — как можно сильнее улучшить участь тех телэри, кто доверится ему, и именно потому хотел остаться и даже смириться с соседством орков и эдайн. Эльф не любил их, но меньше, чем гномов, которым не мог простить гибели Менегрота.

— Пожалуй, я мог бы ещё подарить тебе дракона, и решить этим сразу все проблемы. И проблему твоей безопасности, и проблему с передвижением, — заметил Гортхаур, но засыпающий эльф его, к счастью, уже не слышал, иначе перспектива стать обладателем огромной несущей смерть и разрушение твари не впечатлила бы его, а вернее — ужаснула.

Когда счастливый король уснул, майа поднялся с постели и ушёл в кабинет, где почти до самого рассвета делал эскизы будущего кольца. Спрятав потом их подальше от глаз эльфа, Саурон хотел вернуться в постель, чтобы утром Трандуил проснулся в его объятиях, но не успел.

Трандуил поднялся один в пустой постели с первыми же лучами солнца и, едва одевшись, отправился на поиски майа. Долго искать не пришлось: в мастерской внизу он увидел знакомый золотистый силуэт. Король обнял Саурона за шею и нагнулся, смотря туда, где был спрятан эскиз кольца. Волосы эльфа щекотали лицо Тёмного Властелина.

— О, — только и смог выдохнуть эльф, заворожённый дивным сплетением линий, простотой и изяществом форм. — Что это?

Но он лукавил и догадывался, кому будет предназначено это украшение. Его глаза засияли, хоть он и пытался сохранить невозмутимость.

— Хочешь сделать ещё одно новое кольцо, чтобы управлять мной? — спросил он у Майа. — Не стоит. Я и так не покину тебя.

Саурон крепко обнял его и еле сдержался, чтобы не упрекнуть его.

— Чем заслужил я подобную подозрительность? — спросил он.

Эльф легко рассмеялся и сообщил, что шутит. А потом тихо вскрикнул, поскольку Саурон поднялся и прервал его смех долгим требовательным поцелуем. Эльф растекался в его объятиях. Ему было спокойно и всем им владело чувство лёгкого счастья, полного и абсолютного. Ведь Майа оберегал его; он бывал грозен, но милостив, и не мог не вызвать любви, и чем дольше Трандуил его знал, тем сильнее влюблялся.

— Прекраснейший.

— Мой повелитель.

После завтрака Гортхаур, движимый каким-то внезапным порывом, отправился далеко в лес, дабы изгнать из него потомство Унголиант. Тёмному Властелину пришлось приложить немало усилий, ведь членистоногие давно обосновались в лесу Трандуила и совсем не хотели его покидать. Но через некоторое время, пауки, напуганные силой тёмного майа, огромным потоком хлынули из леса в сторону Одинокой горы. Обитель гномов даже более, чем владения эльфов, пришлась им по вкусу.

Всё это было на руку Саурону. Пауки добавят гномам проблем, и когда тёмные войска подойдут к Эребору, гномы не будут готовы.

Возвращаясь обратно во дворец Трандуила, майа по пути задержался в Дол Гулдуре, чтобы узнать новости о ходе войны. Армии орков медленно двигались в сторону юго-западной части Лихолесья. Оттуда они направятся к Одинокой горе, а позже к Железным холмам. После этого этого Мордор, наконец, объединится с Ангмаром, и Средиземье будет полностью во власти тёмного майа.

Едва он вернулся к королю, пришла пора снова расстаться; Саурон выехал вперёд, в сторону Ангмара, с основным большим войском, Трандуил следовал за ним с куда меньшими отрядами. Впрочем, ему не потребовались и они. Когда они подошли к Одинокой горе, где некогда мечтал обосноваться Торин, то обнаружил, что гномы покинули ее; оставшиеся разрозненные группы покидали Одинокую гору, и одни бежали в сторону Эсгарота, другие — к Железным холмам на подмогу Даину.

— Очевидно, появление пауков намекнуло им на наше прибытие. Что ж, отрадно видеть, что хотя бы в этот раз народу кхазад не пришлось объяснять одно и то же дважды.

Трандуил выставил отряды часовых, чтобы люди не разграбили дворец короля-под-горой, сам прошёлся по опустевшим залам — они стояли пустыми после гибели Трора слишком долго, и жилой вид так и не обрели. Все напоминало о времени, когда там гнездился дракон. В дальних хранилищах ещё оставалось золото, но Трандуил, держа слово, желал сохранить его для Майа. Он жалел, что не мог сам выдвинуться к нему и принять участие в битве с Даином — Трандуил не забыл, как тот назвал его неверным лесным духом, и был достаточно злопамятен, как и все эльфы, но не был уверен, что старый любитель сквернословия и езды верхом на свиньях ещё жив. А казнить противника, который был бессилен перед огромной армией Саурона, не вызвало бы у него радости.

Он намеревался расчистить Мирквуд от остатков пауков и объединить Лориэн и южные окраины с северными, а заодно, может, и присмотреть место для нового дворца… Так что они увиделись нескоро — но все это время Трандуил был спокоен. Он часто слышал голос Саурона, и перед глазами его проносились картины битв, и он видел, как Майа проносится огненным вихрем, заставляя гномов и людей в ужасе отступать перед ним. Он слышал, что тот говорил ему и успокаивал; но в Ангмаре эльфу было бы неуютно — он и сам понимал его. И потом, у него сейчас были иные дела. Его ждало море.

Трандуил отправился к гаваням, где провожал отходящие один за другим корабли, чьи паруса и флаги знаменовали исход эльфов. Он проводил сына, чувствуя светлую грусть, и искренне желал ему лучшей участи. Может, и хорошо, если тот не узнает об истинных отношениях своего отца с темным Майа — вряд ли он понял его бы и простил. Долгий путь назад он проделал с небольшим отрядом оставшихся верными ему эльфов. Те немногие, что решились остаться в Лориэне и Ривенделле, последовали за ним, так что к рубежам Лихолесья он привел отряд куда больше, чем тот, с которым уходил. Конечно, можно было бы остаться в Лориэне, но слишком чуждым был он для Трандуила, и он взял оттуда лишь несколько семян Мэллорнов, чтобы вырастить их в другом месте. Ему хотелось, что в его дворец был из белого камня, светлый, как их стволы, с золотистым, как их листья, высокими шпилями, и стоял далеко, скрытый от всех.

В это время Саурон не позволял оркам соваться вглубь эльфийских владений, но ищущие спасения люди или просто банды грабителей с юга и запада часто забредали туда. Трандуил организовал цепь постов и часто объезжал их.

Тёмный Властелин чувствовал себя абсолютно несчастным, будучи в разлуке с Трандуилом. К сожалению, эльф был занят не меньше, чем майа и никак не мог сам приехать. Закончив войну, Тёмный Властелин занялся восстановлением всего, что успела разрушить его армия. Захваченное золото гномов щедро распределилось по всему Средиземью, а воины были отправлены на усмирение мелких бунтов и поддержание порядка. Сам Гортхаур отправился в Мордор, где давно лелеял планы по возрождению былой мощи драконов. Смауг был последним драконом, выведенном при Морготе. Он был последней действительно крупной особью.