You only see what your eyes want to see
…………
When your heart's not open4
Пропела первые два куплета. Мне понравилось звучание. Захотелось взять выше и громче.
If I could melt your heart
We'd never be apart
…………….. ..
You hold the key5
Пропела третий куплет и так хорошо вытянула это «You hold the key», что послышался какой-то рокочущий звук, как мне показалось очень удачно, совпадающий с моим звучанием. Поэтому следующий куплет я взяла еще громче.
Now there's no point in placing the blame
………
My heart will be broken6
Мне показалось, что оконце подернулось трещинами, но звук в пещере был такой замечательный, так здорово отражался от стен, что я продолжила, взяв еще выше и глубже.
Love is a bird, she needs to fly
……
You're frozen
When your heart's not open
If I could melt your heart…7
Тут-то все и бабахнуло! Окошко лопнуло, с потолка пещеры посыпалась ледяная крошка. Я, натягивая на голову капюшон, бросилась под укрытие стены, которая покрылась трещинами и вибрировала.
Обхватив голову руками и прижав лицо к коленям, я вжалась в самый дальний угол. Из-за акустики в пещере стоял такой шум, что казалось, я сейчас провалюсь в тартарары. Но все быстро успокоилось. Я подняла голову и увидела, что пещера наполняется людьми, а около меня среди осколков ледяной стены лежит мужчина в средневековой одежде.
Когда же это он, бедолага, успел? Вроде никого не было в зале. Я подползла к нему на четвереньках. Крупный, высокий, темные спутанные волосы. Голова чуть запрокинута, а на виске рана из которой идет кровь. Я приложила голову к его груди – сердце стучит и он дышит. Значит просто обморок.
Ко мне бегут люди. Впереди всех Майк. Подхватывает меня, начинает осматривать и ощупывать.
– Ты как? Цела? Ну, ты мать, распелась! Чуть землетрясение не вызвала.
Меня выводят из пещеры. Вижу, что возле бедолаги хлопочут ребята помощники, и почему-то оператор с осветителем.
Раненый парень в себя не приходит, и мы принимаем решение срочно эвакуироваться. Раненого нужно срочно в госпиталь.
Народу в вертолете много. К нам еще подсели какие-то туристы. Когда выходила из вертолета после того как вынесли раненого, заметила мужчину, одетого в средневековую одежду. Не поняла, сколько всё же переодетых парней было на площадке и в пещере, но Оста спрашивать не стала. Он был явно не в себе от пережитого. Как схватил меня в объятия в вертолете, так и держал пока не пришли в гостиницу. Только проводя меня до двери номера, произнес:
– Когда я услышал обвал в пещере и понял, что ты там, я думал, умру на месте. Сердце оборвалось. Ты молодец, сориентировалась, забралась под скалу. – Нежно поцеловал в лоб.
На следующий день я поймала помощника, который переносил раненного, и спросила как дела у пострадавшего. Он сказал, что после доставки в госпиталь они его судьбой не интересовались. Я предложила сходить в госпиталь, помощник не отказался.
В госпитале доктор, явно из местных, дружелюбно рассказала, что у парня несильное сотрясение мозга, но она не может объяснить, почему он не понимает, что ему говорят и не помнит, что произошло.
– Странно, – сказал помощник, – когда я вчера набирал массовку, все говорили по-английски. Мне сложности с переводом на площадке не нужны.
Доктор разрешила пройти в палату к пострадавшему.
Сегодня при хорошем освещении мне его удалось рассмотреть. Высокий, крепко сложенный мужчина возраста тридцать пять плюс. Копна темных длинных волос перехвачена медицинской повязкой, густая растительность на лице. Сегодня он был в больничной одежде, поэтому образ средневекового вояки, запечатлевшийся у меня в памяти, развеялся.
Мы вошли тихо и я рассматривала его, некоторое время, пока он не открыл глаза густо-серого цвета, о таких говорят – стальные. Он увидел меня и, мне показалось, улыбнулся. Я присела на краешек кровати и хотела взять его за руку, но он потянул руку к моему лицу и, приложив ладонь к моей щеке, произнес, что-то вроде:
– Фарефлай фа син пио8…
В тот момент я попустила незнакомые слова мимо ушей, потому что доктор стала спрашивать, как его зовут. Я взяла его за предплечье и повторила вопрос доктора, проговаривая каждое слово.
– Как тебя зовут?
Он ничего не сказал, только смотрел на меня посветлевшими серыми глазами. Я отпустила его руку. Доктор продолжала.
– Нам придется его выписать. Документов нет, страховки нет. Я не могу его держать, у нас нет благотворительных мест.
– Мы оплатим, – поспешно сказала я. – Я оставлю реквизиты компании. Германской компании, подойдет?
– Конечно, подойдет! – оживилась доктор.
– Только, пожалуйста, не выписывайте его больного, то есть, пока не поправится.
– Пойдемте, оформим документы на оплату, – живо взяла меня в оборот доктор.
Я пожала бедолаге предплечье, ощутив упругость мышц, и помахала рукой.
Помощник пошёл в гостиницу, а я еще двадцать минут заключала соглашение на лечение пострадавшего в пещере. Когда с оформлением договора было закончено, я попросила у доктора конверт, который она дала без всяких расспросов. Я открыла кошелек, в котором оказалась тысячная купюра. Её-то я и вложила в конверт и, не запечатывая, попросила доктора передать пострадавшему. Та пообещала это сделать при выписке.
9
Уютный домашний ужин в берлинском доме. Как долго я добиралась домой. После Гренландии Ост провез меня с гастролями по Норвегии и Швеции, в итоге дома в Берлине я появилась только в начале мая.
Я в красках и лицах рассказываю семье о своих гастролях и, в том числе, о случае в пещере.
Падя Зиль, увлеченно наматывая макароны на вилку, спрашивает:
– Что с этим мужиком-то? Живой?
– Да. С ним все в порядке. Мы на следующий день ходили к нему в госпиталь. Врачи говорят, что сотрясение несильное, только он потерял память и как будто не понимает по-английски.
– Так он, наверное, местный, – пояснил Зи, они там не всегда по-английски понимают.
– Нет, он неместный, у него вполне европейская внешность. Хотя помощники говорят, что вообще не помнят, чтобы нанимали его.
– Интересно… В ледяной пещере, говоришь, – протянул па.
– Когда вы к нему ходили, он был в сознании? – спросила ма. – Что делал?
– Был в сознании, – я попыталась воспроизвести в памяти нашу встречу, – лежал с перевязанной головой. Когда услышал, что мы вошли, открыл глаза, протянул ко мне руку и сказал: «Фарефлай фа син пио», – воспроизвела я, как помнила, звучание фразы.
Мама нахмурилась.
– Еще раз и медленно.
– Фарефлай фа син пио…
– Светлячок, мы живем…, – мама переглянулась с па. Повисла пауза.
– Он меня назвал Светлячок? – я перевела глаза с мамы на па. – Джейкоб Брюс? Я бестолковая…
– Нет, ты толковая, это обстоятельства складываются так, что не сразу можно понять. – Произнёс Зи, вздохнув, и добавил бодрым голосом. – Кстати, что ты там говорила про свой новый клип, покажи. Заодно разглядим этого мужика…
– Да он набрал за первые десять дней 10 500 000 просмотров!! – Я быстро вывела с Трубы изображение на стену в Визор.
Вот я стою, осматривая пещеру, и начинаю петь. Вот камера скользит по сводам зала, как будто повторяя мой взгляд. Фантастическая пляска радуг на льдинках и сосульках. Камера взяла моё лицо с длинными ресницами «покрытыми инеем», скользнула по косам в самоцветах. Самоцветы заблестели как льдинки. Вот я усилила голос и камера поймала момент, когда лопнуло ледяное оконце (как они это сделали, ведь в пещере кроме меня никого не было?) Камера поймала и тряску пещеры и падение глыб. Вот на словах «If I could melt your heart, We'd never be apart Give yourself to me You hold the key» я дотрагиваюсь до лежащего мужчины и слушаю его сердце. Камера переходит на окровавленный висок. Потом опять я с куплетом о том, что нет смысла искать виноватого, я страдаю также сильно и мое сердце будет разбито, пою в центре пещеры, снова трескаются льдинки, но уже другие и в другом месте. Следующий кадр пострадавшего в госпитале приводят в себя, кардио-аппарат с пульсирующими зубцами. И все заканчивается на кадре где я, прижимая руки к груди и опуская ресницы, произношу: «If I could melt your heart…».
