Но, как на грех, лужи морской воды стали встречаться чаще, некоторые же из них соединились с морем узкими полосками воды.

Человек понял: снова начинается прилив. Если он не успеет, придется сидеть шесть часов на дереве, пока вода не спадет.

И он зашагал как можно быстрее, но вскоре убедился, что все равно не успеет. Море надвигалось, а до не доступного для воды места нужно было пройти еще несколько километров.

Чтобы не тратить сил понапрасну, он стал высматривать местечко поудобней, где бы пристроиться на эти шесть часов. Медлить было нельзя: лужи, постепенно сливаясь, образовали озера.

Он выбрал подходящее дерево и полез на него. Сидеть до полуночи на дереве — не особенно приятно. Да еще после этого придется ночью идти по лесу. И не идти тоже нельзя — иначе придется ждать следующего отлива, который наступит очень нескоро.

Но ведь китайцы — самый терпеливый народ. И наш путник, казалось, не переживал никаких огорчений. Он преспокойно устроился на дереве, достал из мешка несколько бананов и поужинал ими.

Было еще довольно светло. Кругом стояла тишина: звери и птицы не любят этих влажных лесов, то и дело заливаемых водою. Зато их любят комары и разные назойливые мошки. От них человеку вреда больше, чем от крупного хищного зверя.

Человек отдыхал, наслаждаясь покоем и безопасностью. Он вспоминал о своей далекой родине — Китае, о своей семье.

Звали его Чунг Ли. Он родился в Шанхае. Отец его был кули, как в Китае обычно называют чернорабочих. У Чунг Ли был брат Хунь Чжи, на год моложе его, и еще совсем маленькие братишка и сестренка.

Семья их была так бедна, что не имела даже клочка земли и жила на сампане — маленьком плоту — в пять метров длиной и два — шириной. Целые деревни из таких сампанов стоят на китайских реках, вблизи больших городов[11].

На плотах построены будки, в них и ютятся целые семьи. Хорошо, если у будки имеются соломенные стены и надежная крыша. Жилище же семьи Чунг Ли построено из нескольких обрезков досок, укрепленных на колышках; в щели между досками можно свободно просунуть руку.

Можно представить себе, каково им жилось в холодное дождливое время, какое обычно стоит в Китае в зимние месяцы.

Отец, а впоследствии и Чунг Ли с братом, когда подросли, зарабатывали на хлеб тем, что нагружали и разгружали баржи. Но на эту работу охотников было столько, что ее можно было получить лишь от случая к случаю.

И вот однажды на сампаны пришли незнакомые люди — представители какой-то иностранной фирмы. Они стали уговаривать мужчин наняться на работу в далекие страны. Нанявшимся обещали платить по триста долларов в год, при этом все расходы брала на себя фирма. Требовалось только подписать контракт на пять лет. Через пять лет, если не бросать денег на ветер, можно иметь полторы тысячи долларов.

Тысяча пятьсот долларов! Да это такой капитал, какой на сампанах никому даже не снился. И всего только пять лет работы.

Нашему Чунг Ли тогда только что исполнился двадцать один год, значит, когда ему будет двадцать шесть, он станет богачом. Купит клочок земли, обзаведется хозяйством, огородиком, построит домик, — словом, будет самым счастливым человеком на свете. И у родителей на старости лет появится свой угол. Ради этого стоит рискнуть. А работы он не боится. Брат Чунг Ли тоже решил поехать. Это хорошо: вдвоем на чужбине прожить легче. А через пять лет у них обоих будет целых три тысячи долларов. Даже дух захватывает, как подумаешь!..

Пошли в контору, где в присутствии англичанина и какого-то важного китайца в очках подписали контракт. Что было там написано, оба брата не поняли, но о трехстах долларах в год они здесь услышали еще раз, уже от китайца. Значит, дело верное.

Через несколько дней всех завербованных — целых двести человек — погрузили, словно гурт скота, на корабль и загнали в трюм. Потом — плавание, долгое, трудное. От спертого воздуха и плохого питания начались болезни: люди мерли, как мухи.

Хозяева, сообразив, что им не довезти и половины живого товара, сделали в пути остановку, дали людям небольшой отдых, а больным — лекарства, и все же привезли на место всего сто пятьдесят человек.

Здесь стали распределять нанятых по работам, и братьев едва не разлучили. Но им повезло, и оба очутились на каучуковой плантации на Новой Гвинее.

Работа была тяжелой. От темна до темна рабочие трудились под палящими лучами солнца. На отдых — ни одного дня. Только тем, кто окончательно выбивался из сил, хозяева разрешали короткую передышку, — чтобы не протянул ноги, не причинил убытка. За самую незначительную оплошность надсмотрщик без пощады колотил кнутом по спине. И жаловаться было некому. Да и бесполезно жаловаться: ведь по контракту рабочие на протяжении пяти лет были полной собственностью хозяина. Кроме того, хозяин и надсмотрщик — для рабочего одно и то, же.

Единственное утешение — надежда на богатство через пять лет. Скорее бы только прошли они! Но скоро выяснилось, что это обещание — обман. Все расходы администрация относила на счет рабочих, и расходы нередко превышали заработки. Так, по подсчетам Чунг Ли, ему полагалось за три года девятьсот долларов, а хозяева насчитали всего сто тридцать. Даже дорога и лекарства были поставлены в счет.

Но тяжелее всего было переносить издевательства и побои. Особенно отличался в этом руководивший работами на плантации англичанин — мистер Брук.

Однажды Чунг Ли снимал со ствола дерева сосуд с каучуковым соком и нечаянно опрокинул его. Как раз в это время проходил мимо Брук. Он увидел — и от ярости весь налился кровью.

— Как ты смеешь, собака, так обращаться с хозяйским добром?! — заорал он и изо всех сил ударил сапогом Чунг Ли прямо в зубы, когда тот покорно склонился перед ним.

Чунг Ли после не мог вспомнить, что произошло, только в тот же миг глиняный сосуд вдребезги разбился о голову мистера Брука и оставшийся в нем каучук залил ему все лицо.

Брук заревел, как бык, выхватил револьвер, но стрелять не мог, так как ничего не видел. Он пытался протереть глаза, но от этого стало еще хуже.

Рабочие вокруг захохотали, и тогда Брук, не целясь, с залепленными глазами, открыл стрельбу из револьвера. А Чунг Ли подбежал к брату, обнял его и скрылся в тот самый мангровый лес, где он сейчас сидел на дереве.

И хорошо сделал, иначе не миновать бы ему каторги. Ведь его обвинили бы в покушении на убийство белого, а для цветнокожего невольника это здесь считается самым страшным преступлением. Вот если бы он пытался убить равного себе — желтого или черного, — тогда другое дело. Но поднять руку на белого, да еще на «властелина полумира» — англичанина, — тогда лучше было бы и на свет не родиться. Зато для цветных рабочих этот случай был единственным радостным событием за все три года.

Но после побега Чунг Ли им стало еще хуже. Особенно плохо пришлось Хунь Чжи, который должен был отвечать за брата — возместить хозяевам весь ущерб, нанесенный им. Отношение ко всем остальным тоже стало еще более жестоким: пусть чувствуют, что значит поднять руку на белого!

Впрочем, и самому беглецу пришлось очень и очень туго. Куда ему деваться? Хорошо бы вернуться домой, но для этого нужно иметь много денег. Да если бы они и нашлись, стоит ему показаться на побережье, где живут белые, как его немедленно схватят.

Оставалось одно: идти, куда глаза глядят, подальше от берега. И он пошел…

Пошел в глубь острова, туда, где виднелись таинственные горы, где живут люди, которые и сами не идут к белым, и белых к себе не подпускают.

Пошел один, безоружный, не зная, куда идет и что ждет его в пути.

Прошел год — и Чунг Ли вернулся обратно, в те самые места, откуда бежал и где ему угрожала опасность…

Вспоминая свой родной сампан, он думал, что лучше его нет местечка на земле. Ему казалось, что только там люди живут счастливо и что напрасно считают они себя несчастными.

Сидя на дереве, он так погрузился в воспоминания, что не услышал, как подплыла довольно вместительная лодка и остановилась возле его дерева.