– Что случилось? – спросила она подругу с беспокойством.

– Когда к Зинке в окно влезала, порвала свою любимую юбку! – и снова слезы.

– Оленька, я тебе отдам свою зеленую, она ведь тебе так нравится, – проговорила Настя, успокаивая подругу и доставая из чемодана, лежащего под их кроватью, зеленую шерстяную юбку».

«Ольга решила мне ее вернуть», – вспомнив беззаботные дни и мысленно поблагодарив подругу, она наскоро ее разорвала замерзшими пальцами, удивившись, откуда в ней эти силы. Укутав шерстяным лоскутом живот, проговорила:

– Спи, мой хороший. Предстоит долгая холодная ночь. Мы едем к твоей бабушке.

Идя по заснеженным ночным дорогам города, пела негромко песни, словно кошечка мурлыкала. Кое-как, добравшись на железнодорожный вокзал, Анастасия купила билет и пошла в зал ожидания. Ждать поезд пришлось более восьми часов.

– Все не так уж и плохо, – разговаривала она с неродившимся малышом. – Здесь теплее, чем на улице, и нет снега.

Найдя свободное место, она подставила чемодан под ноги, положила руку под голову и уснула. Ей снился сон. Лето, тепло, светит солнце и своими лучами сквозь зеленую сочную листву на деревьях пускает блики на лицо малыша. Это ее малыш лежит на подстилке, расстеленной на зеленой молодой траве, а рядом – счастливый Терентий щекочет ему маленькие пяточки. Она счастливо за ними наблюдает. Берет красивую плетеную корзину и достает из нее на подстилку ароматный нарезанный хлеб, после – нарезанную ломтиками колбасу. Малыш смеется оттого, что ему щекотно, аж заливается. От этого улыбка не сходит с губ ее мужа. Семья. Внезапно небо становится черным, падающие крупные капли дождя заставляют их быстро собираться. Солнце исчезает за нависающими тучами, сверкают молнии, гремит раскатистый гром. Исчезает все вокруг. Терентия рядом нет, и малыш пропал. Она бегает и кричит о помощи, вся промокшая от дождя до нитки, но никого нет рядом, кто помог бы ей, лишь слезы и капли дождя бегут по лицу. Вздрогнув, она проснулась.

Лишь капли воды оказались правдой. Это служащий вокзала, зная время ее отправления и видя, что женщина в положении и крепко спит, побеспокоился разбудить. Он склонился над ней, и капли растаявшего снега, стекавшие с его шляпы, капали ей на лицо.

– Дамочка, Вам пора. Скоро отправление. Можете не успеть.

Он помог ей встать. Затекшее от неудобной позы тело не слушалось ее. Проспала она, не двигаясь, почти все время до отправления.

– Куда же Вы в такую непогоду собрались, да еще и в положении? Поберегли бы себя и ребеночка. Мороз, говорят, крепчать будет.

– Спасибо Вам большое, Вы очень добры. К родителям еду, заждались они меня уже.

Не в ее манере было жаловаться на судьбу. Времена для всех были тяжелыми. Нищета, разруха, голод. Она считала, что незачем людям о плохом говорить, это все равно, что рану солью посыпать. Радостное поведаешь, глядишь – и собеседнику лучше, и глаза его веселее становятся, и морщинки ползут у глаз. Ей от этого всегда теплее на душе становилось. Так было и сейчас. Зачем знать незнакомцу, что идти ей больше некуда, что из института отчислили, что муж не поможет, потому что против рождения своего ребенка, и что рожать скоро срок, и что не ела уже давно. А она незнакомцу этому рассказывала, пока шли к ее вагону, как ждут ее родители, как обрадуются и какая зима все-таки красивая. А он все шел молча рядом и диву давался. И впрямь красиво вокруг, и как он раньше не замечал этого. Фонари на перроне подсвечивали падающие снежинки, которые, казалось, падали не сверху вниз, а наоборот. Лежавший на дороге снег искрился и похрустывал под ногами. И вот он тоже заговорил, вспомнив про своих родителей с улыбкой. Но она зашла в вагон, поезд тронулся, и снова незнакомцу стало неуютно и серо. Будто потушили огонь, гревший его недолгое время. Становилось холоднее, и уже снежинки не казались такими прекрасными, как она о них говорила. И снова подивился, что за девушка повстречалась ему. Пока она шла рядом, было светло и уютно вокруг и в душе. Но стоило ей сесть в свой поезд, и все прежние переживания и мысли вернулись. Грязь, холод, беды. Вот и подумал работник вокзала: «Точно ли была девушка? Может, то не человек вовсе был, а ангел?» Прочитав запретную молитву «Отче наш», побрел сдавать смену.

Никому не было до нее дела. Жизнь сломала ее, сердце давно уже стало каменным. Ее глаза давно забыли, что такое быть влажными от слез. Когда-то давно, она уже и не вспоминает об этом, у нее была прекрасная жизнь. Или это был сон, и этого вовсе не было никогда? Давно уже не снятся даже обрывки той жизни. Реальность – это комната размером два на три метра, да окошко в вестибюль с разбитыми, давно не мытыми стеклами, как окно в иную жизнь. Как же это жестоко: на закате жизни наблюдать, как у молодых девушек еще все впереди – первые поцелуи, первая любовь, первые разочарования в жизни. Для нее это все в прошлом, а это окно являлось для нее пыткой. Но работа есть работа. Только все внутри закипало, когда видела их жизнерадостные лица. При этом хочется выйти и сказать им: «Ловите момент, пока молоды, наслаждайтесь жизнью!» Но на деле, когда выходишь из своей комнатушки, почему-то на языке одна брань. Возвращается в свою комнату и удивляется. Что же с ней произошло, почему она стала такой жестокой? Некогда интересная собой женщина, которая нравилась противоположному полу. Ей не так уж много лет, как думают все окружающие, и, наверное, она также хочет, как они, беззаботно болтать о всяком. Но она не может.

Человеческое горе ломает людей, оно превращает их в зверей. Она знала, что за глаза ее прозвали Цербером в честь собаки на цепи в потустороннем мире. Когда-то она много читала, интересовалась науками. Они и не догадываются, наверное, что она из приличной семьи, что образована и больше всего любила читать любовные романы со счастливым концом. Но с ней приключился, к сожалению, не один из них. А совсем наоборот.

В один миг она осталась одна. Ее уже никто не обнимал с любовью за плечи по вечерам, она не чувствовала у груди трепет маленького тельца. Лишь иногда обрывки памяти, словно сцены в театре: больница, больно, то очень жарко, то очень холодно. И память смешивает картины воспоминаний реальной жизни и забытья. Так она и продолжила жить – наполовину в реальности, а наполовину во снах. Единственной ее отрадой были картинки, которые она бережно вырезала этими жуткими большими ржавыми ножницами. На них запечатлены моменты, которые она хотела бы иметь вместо своих воспоминаний. Вырезая их из журналов, бережно складывала и подписывала в свой фотоальбом. Склеивала по кусочкам, сама собирала свою жизнь, точнее, не свою, но это уже и неважно для нее.

О том, как выглядит, совсем не помнила. В зеркало не смотрелась уже долгие годы. Решила, что так лучше, иначе разум начнет сопротивляться и твердить: «Это не ты, на этих твоих картинках. Кого ты дуришь?» А так, смотря на каждую картинку в альбоме, она представляла историю из своей мнимой жизни.

Только одна девушка периодически заставляла чему-то в ее душе переворачиваться. После того, как поздоровается своим негромким голосом и улыбнется, у нее ком подступал к горлу, и прошлое лезло наружу, словно оживший мертвец. От этого ей становилось совсем нехорошо, начинала сильно болеть голова. Поэтому улыбчивую и приветливую студентку она ненавидела больше всех. Кого-то ей напоминала эта молоденькая милая девушка, но углубляться и рыться в памяти она не хотела. Допустить, чтобы болезненные воспоминания вернулись, она не могла.

– Той жизни не было, меня той не существовало, – твердила она постоянно себе после встречи с добродушной девушкой, обхватив голову руками. Повторив множество раз мантру, садилась листать свой фотоальбом.

Почему она так жестоко обошлась с невинной девушкой в тот день, она не могла объяснить. И сделала она это не совсем из-за боязни своего увольнения, как сама всем твердила. Сердце ее давно уже стало гранитным и не реагировало на радость или грусть, но в тот день оно дрогнуло, и, почувствовав это, она испугалась, что та боль, которую она загнала в самую глубь, прорвется наружу и разорвет его на кусочки. Позволить, чтобы память вернула те воспоминания боли утраты, она не хотела. Только этого она боялась. Об этом никто не мог догадаться. Ей это и нужно было, чтобы никто не лез к ней с улыбкой и расспросами о ее семье, о пережитом дне или самочувствии. И только эта неугомонная девушка не переставала улыбчиво справляться о ее здоровье.