От того, что грудь Стефании вздымалась, а её тело время от времени сотрясала дрожь, белый пеньюар соскальзывал по телу всё ниже и ниже, пока не упал на пол, обнажив набухшую до предела грудь. Вильмонт осторожно коснулся пальцами воинственно напрягшегося соска и обхватил горячими губами один, потом другой. Грудь, которую он видел до этого, подглядывая за любимой в полуоткрытую дверь и мечтая почувствовать, как она наполнится от его прикосновений, вблизи была ещё прекраснее, ещё слаще. Женская прелесть отзывалась трепетом на его лёгкие покусывания, а соски с тёмными полушариями вокруг них стали похожими на крошечные пуговицы. От его ласк тело Стефании словно пронизывали тысячи острых иголочек, а Вильмонту казалось, что он нашёл забытую пристань, похожую на возвращение в детство. На душе было легко, как в младенчестве.

С каждым вздохом всё острее ощущался сладостный аромат её нестерпимого желания. Нервы зазвенели, как натянутые струны, тело покрылось мурашками, будто по нему проходили электрические заряды. Бесконечными поцелуями влюблённый Вильмонт словно вкушал нектар каждого изгиба, каждого бугорка и впадинки её прекрасного тела вплоть до кончиков тонких пальцев. Она схватилась за его мускулистые плечи и сильно прижалась к нему. Когда его пальцы неожиданно дотронулись до самой запретной границы, по её нежному мягкому животику пробежал огонь невообразимого наслаждения.

Невыносимая слабость в ногах уложила её на подушку, и она была уже не в состоянии сопротивляться. Её нежные зовущие бёдра послушно раздвинулись, как крылья распятой бабочки, подчиняясь природному инстинкту близости. Всё тело Стефании трепетало в ожидании кульминации. Казалось, океан нахлынувших чувств пробуждает внутри неё вулкан, готовый к извержению. В нетерпении она извивалась, глубоко вздыхала и издавала сладострастные стоны, сводившие его с ума. Но он продолжал, крепко держа её в объятиях, ласкать её великолепное, приносящее ему необыкновенный заряд страсти, тело. Стефания, поддавшись искушению, уже изо всех сил хотела ускорить близость с мужчиной, которого так страстно желала, чтобы освободиться от бремени одиночества. Её состояние достигло грани обморока. Наконец дрожащие пальцы Вильмонта c особой осторожностью развязали атласный бантик тонкого изящного белья и дотронулись до крошечной горошины. Подчиняясь его ласкам, достигнув вершины вожделения, её лоно раскрылось от желания, как раскрывается под лучами солнца белый олеандр. Вильмонт со сладостной медлительностью нежно соскользнул в глубокие недра чувственности… Напряжение достигло критической отметки. Она исступлённо отдалась быстрым лихорадочным движениям, постепенно наращивая темп…

– Виль-монт… мне ка-жется… я у-ми-ра-ю… – словно шелест ветерка долетел до Вильмонта её легкий шёпот. Внезапно её дыхание оборвалось. Она закрыла глаза… Ещё несколько мгновений – и её затопили волны ошеломляющего блаженства. Тишину разорвал громкий протяжный стон, но Вильмонт тут же заглушил её восторженный возглас своими губами. Из глубинных недр источника любви и забвения будто сошла лавина, весенний паводок или вулканическая лава, словно бы вытек пряный нектар из майского цветка.

Аромат духов и пота смешались в одно облако сладострастия и наслаждения. Стефания достигла головокружительного конвульсивного пика. Истома сладострастия разлилась по её лицу. Погрузившись в бездну блаженного экстаза и сбросив пелену изматывавшей её лихорадки желания, она чувствовала себя лёгкой, как перышко, абсолютно невесомой. Она отдала всю себя без остатка своему единственному мужчине, истязателю её вожделенной плоти. Даже в самых сокровенных фантазиях Стефания не могла вообразить себе, что близость с желанным мужчиной может доставить столько наслаждения. Ей казалось, что она вышла из волшебной ночи и колдовской силой оказалась в райской сказке, а мир вокруг взорвался, и звёзды просыпались на землю. Всё вокруг отдалилось, отступило куда-то в мир другой реальности, к которому она никогда до этого не имела никакого отношения.

Перевалило далеко за полночь. Смятая простыня валялась на полу. Луна заливала комнату серебряными отблесками и отбрасывала таинственные блики на обнажённую грудь девушки. За окном молчаливо покоился океан. Водная гладь сияла, как чёрный бриллиант, в оправе причудливых огней. Звёзды поодиночке вырывались из алмазного хоровода и, падая, исчезали во мраке глубокого океана. Задрав головы вверх, в комнату неподвижными истуканами заглядывали уличные фонари. Они укутывали своим светом, как одеялом, переплетённые между собой молодые тела. Казалось, сам бог сотворил эту картину и благословил их на долгую, счастливую любовь. Это была волшебная гавань любви, в которой Вильмонт бросил свой якорь.

Они обнимались, шептали друг другу сладкие слова, целовали друг друга.

– Знаешь, желанная моя, если бы я знал, что ты настолько восхитительна, никогда не давал бы обещания не трогать тебя… Ты мой подарок судьбы!

– Я обожаю тебя, милый! – шептала влюблённая Стефания.

Первая ночь близости доказала, что они созданы друг для друга, и обещала начало прекрасных, долгих и глубоких отношений. Они будто бросили вызов всему миру и, отбросив сомнения, решили здесь и сейчас стать единым целым. Незаметно сладкая истома увела их обессиленные тела в мир Морфея. Не разжимая объятий, они погрузились в глубокий сказочный сон.

Воскресное утро. Маленькая стрелка часов ещё не доползла до восьми, а выглянувшее из-за занавески солнце, будто играя, перемещало её тень на циферблате. Вильмонт проснулся от нежного прикосновения прижавшегося к нему юного тела. В оглушительной тишине его взгляд упал на длинные ресницы Стефании, которые двумя изящными веерами покоились на розовых от сладкого сна щеках. Окутанная складками белоснежной простыни, она напоминала спящего ангела или невинного младенца. Охваченный воспоминаниями о безумии вчерашней ночи, Вильмонт осознал, что возвышенная страсть никогда ещё так ярко не смешивалась у него с необузданным восторгом обладания. Эта женщина воспламенялась, как огонь, вспыхивала от малейшего прикосновения, и рядом с ней он чувствовал себя по-настоящему мужчиной.

Он попытался тихо, чтобы не разбудить свою богиню, встать с кровати, но неловко запутался в простыне и чуть не свалился на пол. Услышав шум, Стефания сонно подвигала пяткой и чуть приоткрыла глаза. Пробормотав что-то, улыбнулась и, свернувшись клубочком, зарылась ещё глубже в простыни и вновь задремала под доносившиеся с авеню утренние шумы.

Зазвонил мобильный. Вильмонт взял трубку и осторожно положил возле подушки Стефании.

– Милая, проснись, – прошептал он ей на ушко. – Возьми, пожалуйста, телефон.

Она приоткрыла глаза и протёрла их привычным движением, как маленький котёнок, лениво взяла трубку, поднесла к уху и хрипловатым голосом ответила:

– Алллло! – и тут же вся засветилась от радости. – Оооо! Мамочка! Доброе утро, мамочка! – девушка резко поднялась и присела на край кровати, укутавшись в простыню. – Да, мамуль, ты же знаешь, только в уик-энд могу нормально отоспаться. Как обычно, была трудная неделя, но… если приедешь, я буду ужасно рада! Ага, жду. Жду тебя всегда, давай приезжай скорее. Жду, жду!

Она отключила вызов, скинула простыню к ногам, натянула стринги, потянулась к Вильмонту и нежно коснулась его груди.

– Привет, мой мальчик! – и поцеловала его в плечо, оставив на нём влажный отпечаток губ.

– Доброе утро, милая! – ответил он не менее нежным поцелуем.

– Спасибо, что меня разбудил. Это была мама. Ты ведь помнишь, как её зовут?

– Ещё бы, у неё прекрасное имя – Луиза!

Стефания улыбнулась, обняла его, мысленно поблагодарив за лучшую ночь в её жизни, и отправилась в ванную. Было слышно, как зажурчала вода.

А Вильмонт в это время занялся приготовлением завтрака. Сперва заурчала кофеварка, перемалывая ароматные зёрна. Потом в сковородке зашкворчал омлет. Тостер выстрелил двумя кусочками поджаренного хлеба, из которых Вильмонт соорудил аппетитные тосты. Пока кофе тихонько булькал в кофеварке, он выжал сок из апельсинов. Получилось, что называется, скромно и со вкусом – настоящее пиршество для изголодавшихся любовников. Вильмонт накрыл стол и, пока Стефания была в ванной, вышел во двор.