– Оказывается, это ты, Птаха, спасла меня, – погладив маленькую ладошку, улыбнулся Левашов.

– Да что я? – смутилась Таяна. – Без Пелагееных травок я бы ничего не смогла … Только молилась всё время за тебя. Это ты меня тогда в лесу спас, – напомнила она.

– Выходит, не нашёл бы тебя мой пёс, и я бы сейчас света белого не увидел. Кстати, а где Гром?

– Да тут он, – благодушно фыркнула Пелагея. – У монастырских ворот вертится, людей пугает, страхолюдина такая. Всё норовит внутрь проскочить, – и вдруг вскинула брови. – Ах, разбойник! Видать, почуял, что ты очнулся. Смотри-ка! – кивнула она в сторону двери. Евсей перевёл глаза. На пороге, виновато поглядывая на знахарку, в нерешительности застыл пёс.

– Гром! – обрадовался Евсей, и собака, уже не обращая на Пелагею внимания, кинулась к хозяину и взялась вылизывать его лицо. Княжич пошевелился и тут же поморщился. Рана не давала о себе забыть.

– Ну, хватит, хватит, – заворчал Левашов, не в силах увернуться от выражения любви лохматого друга.

– А ну, повидался – и давай проваливай, – строго приказал Пелагея, и Гром, осуждающе взглянув на женщину, послушно посеменил к выходу, но на пороге обернулся и тявкнул. Знахарка улыбнулась. – Ишь, прощается…. – и тут же сурово сдвинула брови. – Иди, иди!

– Евсей, а я тебе сейчас покушать принесу, – подскочила девочка и побежала на монастырскую кухню.

– Ты пса там сильно не балуй! – крикнула ей вслед Пелагея и, взглянув на княжича, пояснила: – Всё норовит и ему лакомый кусочек урвать, – покачала она головой и вдруг вздохнула. – Ты береги её, Евсей Фёдорович. Уж больно она к тебе привязалась. Прямо бредит тобой.

Княжич с благодарностью улыбнулся.

Быстро слетав на кухню, Таяна вернулась с бульоном и взялась кормить больного. Пелагея поднялась:

– Надо гонца послать, сообщить, что ты очнулся. А то дядька твой покоя не даёт. Каждый божий день тут топчется, всё переживает, как бы мы тебя не околдовали, – усмехнулась она, но не успела женщина дойти до дверей, как на пороге появился сам Прохор. – Вот ведь… Лёгок на помине, – зло зыркнув на боярина, скривилась знахарка и вышла.

– Евсей Фёдорович, наконец-то! – обрадовался пробуждению племянника Долматов. – Я за тобой. Хотел уже без разрешения этой ведьмы увезти, пока не сгубила, чертовка проклятая. Вон и сродственника с собой прихватил, – кивнул он на дверь.

В палаты зашёл мужчина примерено одного с Прохором возраста. Богатый кафтан, туго обтягивающий дородную фигуру, говорил, что человек явно не бедствовал. Окладистая борода боярина отливала медью, но его голова успела облысеть и сияла проплешиной, а глубоко посаженные светло-карие глазки мужчины с хитрецой поглядывали вокруг. Завидев гостей, Евсей улыбнулся:

– Здравствуй, Фрол Акимович, – проговорил Левашов и, осуждающе взглянув на дядьку, добавил: – Прохор Алексеевич, чего ж ты мою спасительницу так называешь?

– Знаю я ведьму эту, – насупился Прохор, покосившись на дверь, за которой скрылась Пелагея. – Да чёрт с нею… Фрол, иди за людьми, пусть носилки несут. Забираю я княжича.

– Как забираешь? – подскочила Таяна. – Он слаб ещё, ему уход нужен.

– Вот там за ним и поухаживают, – проворчал Долматов.

Взглянув в расстроенные глаза своей сиделки, Евсей, обращаясь к дядьке, проговорил:

– И девчонку с собой заберёшь. Что, Птаха, поедешь со мной? Раз уж взялась лечить, так лечи до конца, пока на ноги не поставишь.

Лицо Таяны тут же посветлело:

– Я только Пелагее скажу, – воскликнула она и выскочила из палаты.

– На что она тебе? – поморщился Прохор. – Вот нашёл в лесу и нянькаешься теперь словно с родной. Девчонку возьмёшь, и ведьма эта за ней в дом явится.

– Ну, во-первых, это она со мной нянькалась, – возразил Евсей, – а во-вторых, твоя ведьма меня с того света вернула, а ты на неё ругаешься…. Что с тобой, Прохор Алексеевич? – не понимал Левашов. – Девчонка сирота, кто ж ей поможет?

– Как скажешь, княже, – не стал спорить дядька, хотя явно остался недоволен решением племянника.

– Лучше расскажи, чем сражение закончилось, – заметив смурное настроение боярина, попросил Евсей.

– Да всё в порядке, – всё ещё хмурился Долматов. – Хорошо мы поляков потрепали, – уже растягиваясь в улыбке, хмыкнул он. – Ходкевич пообещал осажденному в Кремле гарнизону вернуться с новыми запасами. Только чует моё сердце, не сдержит слово гетман. А поляки так и сидят запертые в Кремле, родимые. Ничего, скоро сами сдадутся. Помощи им теперь ждать неоткуда.

Вскоре на пороге появилась Пелагея и, подтолкнув вперёд выскочившую из-за её спины Таяну, взглянула на Евсея:

– Говорит, что хочешь с собой её забрать? – спросила знахарка, и княжич подтвердил. – Ну что ж, хорошо… Девчонка уже многому обучена, справится, – согласилась она и, не обращая внимания на кислую физиономию Прохора, добавила: – Я ей с собой снадобья дам, а как здесь не нужна стану, в Одинцово к боярину Григорьеву за Таяной и приеду.

Долматов всем своим видом показывая: «Я же говорил!», зло хмыкнул, но промолчал. Тут в сопровождении двух воинов в палату зашёл Фрол Друцкий:

– Вот, Евсей Фёдорович, сейчас доставим тебя до Григорьевских хором, – залебезил боярин и начал рассказывать: – Уж как убивалась матушка твоя! Боялась, как бы не погиб наследничек. Вот и настояла, чтобы батюшка твой, Фёдор Петрович, послал меня узнать, как ты. И, похоже, не зря.

– Да, здесь он прав, Евсей Фёдорович, – вздохнул дядька. – Как увидел я, что коня твоего подбили, и ты на землю повалился, хотел было на помощь подоспеть, но тут литовцы с немцами навалились и меня самого ранили. Ладно, в седле удержаться сумел, Буян мой меня и вынес. Это только потом мне рассказали, сколько ты поляков посёк, и как тебя самого порубили и трупами завалили. А ещё псарь винился, что Грома твоего не сберёг. Пёс, шельмец такой, с цепи сорвался и утёк. Думали, потеряли. А тут смотрю, здесь он, при монастыре трётся. Звал с собой – не идёт. Тебя дожидается.

За разговором княжича погрузили на носилки и вынесли во двор. Подхватив свой нехитрый скарб, Таяна, не отставая, засеменила следом за Евсеем. Раненого переложили на подводу, девочка пристроилась рядом, попрощалась с Пелагеей, и лошади тронулись. Телега с Левашовым, неспешно катилась по дороге, а Гром, довольно размахивая хвостом, бежал следом за хозяином. Таяна, поглядывая то на собаку, то на княжича, счастливо улыбалась: Евсей жив, а скоро будет совершенно здоров, и её душа пела от счастья.

Путь до Одинцово показался недолгим, и когда процессия подъехала к боярскому дому, раненного Левашова встречала, наверное, вся округа.

– Героя ополчения привезли! – суетилась челядь, и Евсея под восторженные крики жителей занесли в дом. Таяна последовала было за княжичем, но девочку остановила старуха ключница.

– А ты, холопка, куда прёшься? Ступай на кухню! Там помогать станешь.

– Не холопка она, – осадил бабку Евсей и пояснил: – То спасительница моя, Таяной зовут, она и лечит меня, – строго заявил он, и ключница, с сомнением оглядев малолетнюю знахарку, поджала губы.

– Спасительница, говоришь? Ну, пойдем, покажу, где жить будешь, – смилостивилась старуха и повела девчонку по дому. Заметив растерянный вид Таяны, ключница хмыкнула: – Ну, чего оглядываешься? Сейчас вещички оставишь, а потом пойдёшь за княжичем ухаживать, – успокоила она. – Так выходит, это ты спасла сынка Фёдора Левашова?

– Выходит, я…

– Теперь у князя можешь и награду просить, – хитро прищурилась ключница.

– А мне ничего не надобно…

Старуха остановилась у двери и удивлённо взглянула на девчонку:

– Ты, гляди-ка, бессребреница какая, – усмехнулась она и толкнула дверь. – Вот здесь опочивальня твоя, значит, – кивнула в распахнутый дверной проём. Таяна зашла и оглядела крохотную комнатку. – Чего понадобится, обращайся ко мне. Агафья Егоровна я, – представилась ключница и показала на другую дверь.– А там покои дочки боярской. Как княжичу лучше станет, ей прислуживать станешь, чтобы хлеб свой зря не ела. Пойдем, представлю тебя боярышне.