До того как обзавестись своим сопливым выводком и научиться определять брюхатость свиньи по хрюканью, Беатрис напоминала хрупкую Нэнси Синатру, какой та была в молодости. Тот же удлинённый овал лица, густое облако волос, удивительное сияние огромных карих глаз и интригующая отстранённость.

В тот день Билли выпил на халяву не меньше литра тёплого и кислого вина, после чего нейроны его мозга путём случайной комбинации выдали фразу, блистающую красноречием и покорившую Беатрис своей искренностью. «Вы необыкновенно красивая девушка и должны стать моей женой. Я буду заботиться о вас больше, чем о матушке Ландрас. Буду защищать от всех невзгод, любить и почитать всю свою жизнь до самого конца!» – напористо произнёс Билл Дарем слова брачной клятвы, стараясь не икать и украдкой вытирая потную ладонь о брюки. Тем не менее рука его была горячей, пожатие уверенным и крепким. Думаю, в тот момент всё и решилось – сестра никогда не умела сопротивляться чужой воле. Пообещав ей свою защиту, Билл, сам того не зная, попал в яблочко – робкой Беатрис, изуродованной авторитарным воспитанием властной матери, мир всегда представлялся местом грубым, наполненным всевозможными опасностями и угрозами. (Если что, матушка Ландрас – призовая свиноматка, неутомимая производительница чистокровного бекона, стоившая Биллу половины годового дохода от фермы. Такая вот расстановка приоритетов, что уж тут ещё скажешь.)

Мою мать подобный выбор Беатрис огорчил не меньше моего. За глаза она называла Билла «увальнем», а друзьям по клубу лгала с самым серьёзным видом, что муж её дочери инвестировал крупную сумму в фермерское хозяйство друга и вынужден следить за приростом прибыли и вести бухгалтерию. В качестве доказательства она демонстрировала фото зятя со свадьбы: на нём Билл Дарем был одет в свой единственный пристойный костюм и немалыми стараниями фотографа выглядел почти прилично.

Биллу хватило ума на понимание того, что с женой ему крупно повезло. Но то, что он называл божественным провидением, устроившим судьбоносную встречу, нам с матерью казалось извращённой гримасой Купидона. Не раз и не два она пыталась надавить на всегда такую покорную материнской воле дочь, чтобы разрушить этот нелепый союз, но сестра продемонстрировала несвойственное ей упрямство, и свадьба всё же состоялась. Теперь, спустя почти семь лет с того дня, в Беатрис больше ничего не напоминает ту нежную и порывистую девушку, которая мечтала увидеть северное сияние и стать иллюстратором детских книг. Глаза её потухли, талия раздалась, а руки загрубели от постоянных хлопот, порождаемых большой семьёй и обширным фермерским хозяйством.

Иногда мы созванивались, но удостоиться полноценного внимания Беатрис мне так и не удавалось. На заднем фоне нашего разговора обязательно визжали дети, отнимающие друг у друга игрушки; или кому-то надо было в туалет, а кто-то хотел бутерброд с арахисовой пастой; и почти всегда наш разговор прерывал недовольный бас Билли, призывающего жену к исполнению её прямых обязанностей вместо пустопорожней болтовни с непутёвым братцем. Тогда сестра быстро прощалась, обещая непременно перезвонить в ближайшие же дни, но никогда не перезванивала. В нашей последней беседе пару месяцев назад Беатрис с гордостью сообщила, что они с Биллом снова ждут прибавления, и на этот раз обследование показало на мониторе два сердца вместо одного.

Как только я пошёл на поправку, наши мелкие ссоры с Дженнифер возобновились. Перемирие было забыто, и мы с прежней силой принялись уничтожать наш брак, ну или то, что от него осталось. Впрочем, небольшая передышка, вызванная моей болезнью, всё же заставила нас несколько сбавить обороты и держаться хотя бы в рамках приличий.

Однажды утром, когда я проснулся непривычно бодрым и свежим, Дженнифер вошла ко мне после пробежки и сообщила с плохо скрытым торжеством в голосе:

– Будь добр, приведи себя к вечеру в порядок. У нас будут гости. Знаю, что тебя это вряд ли впечатлит, но я получила новое назначение и коллеги придут меня поздравить.

Пока я искал, что ей на это ответить, Дженнифер с победоносной улыбкой объявила:

– Перед тобой – новый руководитель департамента по развитию и информационному сопровождению Западного сектора!

Жена выжидающе смотрела на меня, поджав губы. Я знал, что этой должности она добивалась уже несколько лет. В общем-то, это и было основной причиной, по которой мы переехали в Сиэтл. Дженнифер с присущим ей упорством в достижении поставленных целей наметила себе эту должность и двигалась к ней медленно, но неотвратимо, как ледник, спускающийся в долину.

– Вот это новость! – я искренне обрадовался, зная, сколько усилий она предприняла на этом пути, но и от удовольствия подразнить её отказаться не смог. – И сколько несчастных повержено в неравной борьбе за мягкое кресло и отдельный кабинет с видом на залив?

Жена терпеть не могла подобного тона. Обычно такое поведение с моей стороны заставляло её превращать привычную перепалку в ожесточённую ссору, но сейчас желание рассказать о своём триумфе пересилило жажду крови.

– Я обошла пятерых! – она растопырила пальцы на правой руке и потрясла пятернёй перед своим лицом, вглядываясь в центр ладони, как будто там были написаны имена противников. – Рассматривали Фишера из отдела аналитики, Брикмана из Массачусетса, жирного Гарднера, Алана Одли из моего отдела и эту жуткую Рут Паркер, ты её должен помнить, она была у нас на весеннем ужине. Их проекты по увеличению прибыли Западного сектора отклонили, а мою программу приняли почти что без поправок. Тебе, конечно, это ни о чём не говорит, но просто поверь мне – это по-настоящему круто.

– Вот ведь бедолаги, – поцокал я языком, втискиваясь в джинсы. – И как их вообще угораздило рассчитывать на эту должность?! Есть у людей хоть крупица здравого смысла, а? Инстинкт самосохранения, в конце концов? Разве они не знали, что против того, кто по субботам играет в покер с самим Дж. Б. Райтом, у них нет никаких шансов?

Дж. Б. Райт был главным инвестором и учредителем «Центра кредитных операций». Для того чтобы получить приглашение на его субботнюю игру, жене пришлось виртуознейше выстраивать многоходовые интриги, которым и Талейран бы позавидовал.

– Это здесь совершенно ни при чём, – быстро сказала Дженнифер и её ноздри гневно раздулись. – Просто я оказалась лучше. Я профессионал, а они – нет. Я лучше, чем они. Просто признай это!

Упрямо сжав губы и нахмурив лоб, она сейчас походила на ребёнка, и, пожалуй, это было забавно, но смеяться я и не подумал. Для того чтобы перестать ненавидеть Дженнифер и начать жалеть, мне понадобилось провести в доме её родителей одну рождественскую неделю. Всего одну, а ведь Дженнифер жила там годами. О нет, ничего такого, никаких мрачных тайн или скандалов, связанных с домогательствами отчима или издевательствами старших братьев. (Подобные истории как раз коллекционирует её матушка, на мгновение выглядывая из благополучной раковины собственной жизни и сладко ужасаясь тому, что может произойти с другими, менее умными, удачливыми и достойными людьми.)

– Зачем тебе моё признание, Дженнифер? – я устало вздохнул и посмотрел ей в глаза. – Разве от этого вкус твоей победы станет слаще? Так и вижу, как триумфатор, увенчанный лавровым венком, въезжает на огненной колеснице в полуразрушенный город, а поверженные соперники поют ему осанну. Простолюдины слагают легенды в честь победителя, убелённые сединами отцы города протягивают в дрожащих руках ключи от главных ворот и приносят клятвы верности новому повелителю. Прекрасные девы в белоснежных одеяниях осыпают завоевателя лепестками роз, а перед копытами длинногривых скакунов, высекающих искры из каменной мостовой, бежит глашатай, призывающий славить властителя Западного сектора и нести ему дары в надежде заслужить милосердие и быстрое продвижение по карьерной лестнице. Ты уже выбрала, кого уволишь первым?

– Ненавижу, когда ты вот так паясничаешь. Ведёшь себя как… как ублюдок какой-то. Или неудачник. Ублюдочный неудачник, вот ты кто!