Я не нашёл, что на это ответить, сознавая справедливость его слов, но тут он передал мне ворох одежды, ощутимо пахнувшей чердаком и нафталиновыми шариками.
– Всё, что могу предложить, – развёл Вебстер руками, скривив губы в саркастической усмешке. – Большим модником меня не назовёшь. Томас одевается поприличнее, но он худой, как щепка, и его брюки, Глория права, тебе даже на одну ногу не налезут.
– Да нет, что вы, спасибо, – спохватился я, неловко держа в руках ком подозрительного тряпья. Мне отчаянно не хотелось надевать ничего из этих вещей, но та одежда, что была на мне, промокла буквально насквозь.
Вебстер, с усмешкой оглядев меня и воздержавшись от комментариев, нехотя повернулся к окну и легонько забарабанил по стеклу, бормоча себе под нос. Пристроив ворох одежды на стул, стоявший у кровати, я наугад вытащил из него нечто длинное и шершавое. Оказалось, что это вельветовые брюки густого винного цвета. Такие мог носить мой отец, если бы хипповал и курил травку в те времена, когда все вокруг распевали «Кумбая». Вместо этого он женился на моей матери и быстро превратился в её покорную тень. Ко времени моего рождения ранг Рональда Диккинса в семейной иерархии был ниже, чем у матушкиного питомца – пятнистой мстительной твари по кличке Цербер, имевшей в своей генеалогии африканских сервалов и, как я иногда подозревал в детстве, тигров-людоедов.
Пока я переодевался, Вебстер хранил молчание, мурлыча себе под нос смутно знакомую мелодию. Когда же я обернулся, застегнув брюки и заправив в них рубашку, то обнаружил, что он отвернулся от окна и молча наблюдает за мной. Засунув руки в карманы джинсов, он уставился на меня немигающим взглядом, в котором мне почудился то ли упрёк, то ли предостережение. В безмолвии слабоосвещённой комнаты, заполненной старой мебелью, это выглядело жутковато.
Откашлявшись, чтобы придать голосу уверенности, я хотел было разрядить ситуацию каким-либо шутливым замечанием, но Вебстер перебил меня:
– Слушай, Диккинс, позволь дать тебе совет. Дружеский совет. Ты здесь человек новый и многого ещё не знаешь. Так вот, не торопись верить всему, что слышишь и видишь, ладно? Обещай хотя бы поразмыслить об этом, даже если сейчас тебе непонятно, что я имею в виду. Договорились?
На первом этаже вдруг раздался взрыв смеха, и тут же до нас донёсся возмущённый вопль Глории:
– Вебстер, засранец, верни нам Диккинса! Чем вы там занимаетесь, чёрт возьми?! Я же запретила тебе поить его той зверской отравой, которую ты называешь своим фирменным коктейлем!
Согнав с лица серьёзное выражение, Вебстер сделал приглашающий жест в сторону двери и, нахмурившись, устало произнёс:
– Пойдём вниз, а то она не отстанет. Будет вопить так, что её услышат даже в Британской Колумбии.
Спустившись, я вслед за ним вошёл в просторную гостиную, где нас уже дожидались остальные. Первое, что бросалось в глаза при входе в комнату – огромный камин, облицованный галечником. В нём ровно и приветливо горел огонь, щедро распространяя тепло, и я сразу же затрясся в ознобе, стараясь всеми силами это скрыть.
Пока я расправлял свою мокрую одежду на стуле, стоящем возле пылающего камина, Вебстер и Глория отчаянно спорили, стоит ли будить Томаса или он только всё испортит. В их разговоре всё время мелькала аббревиатура АННП, и я начал всерьёз задаваться вопросом, как поведут себя эти люди, когда поймут, что я примкнул к ним под выдуманным предлогом, желая всего лишь обогреться, переждать ливень и не имея никакого понятия о том, какова цель их собрания. (Тогда я ещё не знал, что все они постоянно живут в Доме, не будучи связанными между собой ни семейными, ни родственными узами.)
Пока длилась вся эта возня вокруг Томаса, Марина с отсутствующим видом листала небольшую книжицу, обёрнутую лиловой замшевой бумагой, и время от времени вскидывала на меня смеющиеся глаза. Эти взгляды заговорщиков не остались незамеченными.
Глория, которой быстро надоело препираться с Вебстером, стремительно придвинулась к Томасу и, прикладывая к пухлым губам ладошку с ярким маникюром, издала в непосредственной близости от его левого уха оглушительный индейский клич.
Моментально проснувшись, Томас с обиженным видом невнятно выругался и отодвинулся от Глории как можно дальше. Она же, довольно улыбаясь, хлопнула в ладоши и провозгласила, растягивая гласные, как конферансье низкопробного стрип-клуба:
– Ну, что же, собрание нашей Ассоциации непризнанных и неиздаваемых писателей, сокращённо АННП, можно считать открытым! Рассаживайтесь поудобнее, дамы и господа, мы начинаем!
Писателей?.. Непризнанных и неиздаваемых?! У меня на лице отразилось изумление, которое осталось незамеченным остальными только из-за того, что Вебстер, протискиваясь к своему месту, сунул мне в руку круглый бокал, на две трети заполненный каким-то подозрительным алкоголем. От тёмной маслянистой жидкости, больше похожей на мазут, шёл пронзительный спиртовой запах, но Вебстер лаконично произнёс:
– Выпей это. Сейчас главное – согреться. Хороший выдержанный арманьяк ещё никому не вредил.
Следуя его совету и задержав дыхание, я сделал большой глоток и сразу ощутил, как горло и пищевод обожгло, будто напалмом. К арманьяку, даже сильно выдержанному, это пойло никакого отношения не имело. Тем не менее я кивнул Вебстеру с благодарностью, и тут только заметил, что все присутствующие, даже окончательно проснувшийся и нарочито бодрый Томас, уставились на меня с вопросительными выражениями на лицах.
– Я говорю, мы рады приветствовать среди нас нового члена Ассоциации и хотели бы узнать побольше о вашем творчестве, Грегори, – мягко повторила Глория.
В её тоне мне почудилась лёгкая насмешка, будто она знала о том, что я имею к писательству такое же отношение, как пойло Вебстера к выдержанному арманьяку.
– Ну… я, в общем-то…
Зачем-то я сделал ещё один глоток из мутного стакана, после чего совершенно неподдельно задохнулся. На секунду показалось, что я больше никогда не смогу дышать, отчего мне вспомнился мой самый первый глоток крепкого алкоголя. (Отец Ника как-то особенно нехорошо сломал ногу, миссис Кершо повезла его в больницу, а мы с Ником заперлись в подвале их дома, предварительно стащив из мастерской фляжку с дешёвым дрянным виски. К фляжке прилагались сигареты без фильтра, по две на брата, и журнал с губастой девицей в очках, обладательницей двух круглых мячей, которые устрашающе выглядывали из полурасстёгнутой рубашки. Мы слушали Doors на кассетном магнитофоне, а Ник, быстро опьянев, делано хмурясь, всё время повторял со взрослой интонацией: «Налей-ка, старик, ещё по маленькой, ведь жизнь – как старая потаскуха, с ней не договоришься».)
Резким движением Глория схватила мой бокал и поднесла к носу. Раздув ноздри, она сдвинула брови и уставилась на Вебстера:
– Ты что, лысый Борджиа, опять хочешь всех отравить? Это же не арманьяк, это оружие массового поражения! И где ты только достаёшь эту дрянь.
В ответ на её гневную тираду Вебстер пожал плечами, отобрал у неё мой бокал и флегматично отхлебнул из него.
– Ты, как обычно, преувеличиваешь, – объявил он в тишине и вернул мне бокал, протянув, не глядя, руку через стол.
– Давайте всё-таки продолжать, – с властной настойчивостью негромко сказала Марина, и вновь взгляды всех присутствующих скрестились на мне.
Будто понимая, что я не готов отвечать на обращённые ко мне вопросы, Марина с мягкой улыбкой произнесла:
– Полагаю, друзья, нам стоит рассказать немного о себе, чтобы Грегори было проще. А то Глория накинулась на него, как тигрица.
Та отрицательно замотала головой, но прерывать Марину не решилась. Вообще, как я заметил с самого начала, несмотря на хрупкость и некоторую бестелесность облика, Марина, безусловно, являлась признанным лидером этой маленькой компании, состоящей из странных людей, объединённых пока ещё неизвестной мне целью. Даже вечно хмурый Вебстер, готовый остервенело спорить с Глорией по каждому поводу и похабно сквернословящий при любом удобном случае, в беседах с Мариной держал себя, как священник сельского прихода с девственницей.
