Каждому писателю необходим сюжет. Случается, что персонажи самостоятельно нашёптывают тебе свои истории, приходя из ниоткуда и настойчиво заставляя внимать их голосам. Однако чаще всего сюжет рождается в муках, в хаосе искажённой действительности, которая станет питательной средой для фантазии автора.

Мне же, если можно так сказать, повезло. Сюжет этой книги был подан мне на раскрытой ладони, как щедрый дар. Мне не пришлось ничего выдумывать, сопоставляя невзрачную обыденность с полётом фантазии и перерезая стропы здравого смысла.

Множество раз, испытывая соблазн приукрасить или вовсе скрыть собственные поступки, представляющие меня в невыгодном свете, я всё же принимал решение говорить правду, пусть и рискуя вызвать этим неблагосклонность читателя.

Сделав нелёгкий выбор, я хочу рассказать эту историю именно так, как она представилась мне. Я думаю, что только так и можно с ней поступить.

Ноябрь в нашей местности далеко не лучшее время для того, чтобы ехать в машине с отсутствующим лобовым стеклом, да ещё если ты одет только в майку и джинсы. До того как выехать из города, я успел продрогнуть до полусмерти от порывов сырого ветра. В старом додже, доставшемся мне от отца, сохранилось лишь заднее стекло, остальные же отсутствовали, и капли воды, летевшие с неба, впивались в кожу ледяными иглами.

После того, что произошло между мной и Дженнифер, единственное, чего мне хотелось – это оказаться как можно дальше от дома, в котором мы жили, и от неё самой. Поэтому я гнал машину на предельной скорости, не думая о своей безопасности и дорожном патруле Сиэтла.

Мной завладел какой-то дьявольский фатализм, заставляющий сворачивать на просёлочные дороги и до упора вдавливать педаль газа в тех случаях, когда перед машиной возникал сгусток непрозрачной мглы, свидетельствующий о близости обрыва.

Каждый раз, когда тусклый свет фар выхватывал очерёдное призрачное чудище, притворяющееся деревом, я инстинктивно жал на тормоз, отчего сила инерции бросала моё тело на руль. Боль в солнечном сплетении была похожа на удары разминающегося перед боем противника. В очередной раз я вывернул руль, машину тряхнуло, меня резко подбросило на сиденье, и во рту появился ржавый привкус крови.

Не думаю, что я тогда на самом деле хотел направить старый додж в тёмный зев пустоты. Скорее, мне нравилось заигрывать с этой возможностью, нравилось представлять чувство абсолютного парения среди прозрачных капель воды, которое охватит моё тело перед тем, как земное тяготение заявит права на свою законную добычу.

Как потом выяснилось, всё это время я кружил в непосредственной близости от края. Изрытая кромка обрыва, под которым яростно изворачивались тёмно-серые воды бухты Эллиотт, находилась всего в сотне футов от машины. Весёленькие леденцовые заграждения в этом месте ещё не поставили, так что шансы определённо были. Но одно дело нестись во тьму, слившись в конце пути с вечностью, и совсем иное – шагнуть, сфальшивить в самый последний момент и, обламывая ногти о гранит, вырывая с корнями чахлую траву и раскрывая рот в жалобном крике, – рухнуть вниз пошлой сломанной куклой. Тут кроется существенное различие, это ясно каждому, кто хоть раз задумывался о таких вещах.

На границе, между светом фар и тьмой, вслушиваясь в ворчливый рокот океана и ощущая во рту соль – то ли из-за прикушенной губы, то ли от порывов солёного ветра, – я испытал странное чувство, будто всё это уже когда-то происходило. Реальность стала похожа на воспоминание, даже промозглый холод перестал тревожить моё тело.

Стоя в отупении на краю обрыва, я ощущал только воду, лившуюся с неба бесконечным потоком, и солёный вкус океана и крови. «Соль-вода, соль-вода, забери скорей меня!» – вспомнилась детская песенка, которую мы с Ником выкрикивали у крыльца миссис Керрит, доводя до исступления её одышливого старого пса.

Мне отчаянно захотелось оказаться как можно дальше от равнодушной громады воды, ворочающейся внизу. Услышать человеческие голоса, вдохнуть запах обитаемого жилья, согреться. Мысли о возвращении к Дженнифер я отмёл сразу же.

Вернувшись в машину и содрогнувшись из-за ледяной лужи, которая заполнила вмятину на сиденье, я осторожно развернулся и поехал в сторону Такомы. Майка, джинсы, кроссовки – вся одежда на мне была промокшей насквозь, нижняя губа кровоточила. Взглянув в зеркало, я напоролся на свой полубезумный взгляд, как на нож.

Пока я кружил по ухабистым просёлочным тропам, несколько раз мне на глаза попадался указатель с надписью «К маяку», но никакого маяка, я знал, в этих краях никогда не было. Тем не менее я продолжал вглядываться в окружающую меня серую муть, радуясь, что ливень сменяется привычным для Сиэтла моросящим дождём. В его шелесте было что-то успокаивающее, привычное и неопасное, не то что эти низвергающиеся с неба, как наказанье Господне, потоки воды.

Двигаясь медленно и стараясь не пропустить признаки человеческого жилья, я пару раз обманывался, принимая за огни домов отблески города. Через какое-то время стало казаться, что я совершенно один в этой безлюдной местности и обречён вечно скитаться в бесплодных поисках тепла и света, остающихся недоступными для меня.

Вглядываясь в серую пелену дождя, укрывшего от меня реальность, я совершенно не узнавал местность, в которой оказался, хотя и понимал, что не мог отъехать достаточно далеко от города. За то время, что я бесполезно кружил по одним и тем же дорогам, мысль вернуться домой, к Дженнифер, ни разу не посетила меня. Я искал безопасное место, где можно было бы переждать дождь и укрыться от яростного ветра, а дом Дженнифер теперь представлялся мне таким же чужим и враждебным, как и она сама.

Перед глазами стояло её запрокинутое лицо, когда она, распростёртая подо мной, скривила губы и мелко затряслась от клокочущего в груди смеха. «Ты фальшивка, Грегори, – всё ещё смеясь, произнесла она хрипло: – Ты просто имитация мужчины, фикция человека. И знаешь, что в этом самое смешное?! Это понимают все, кроме тебя!»

Её хохот слышался мне, как наяву, и руки сжали руль так, будто это нежная шея Дженнифер, пахнущая горьковатым, присущим ей одной запахом. В этот момент я, наконец, заметил свет справа от дороги.

Остановившись и выключив фары, я вышел из машины и вгляделся в неясные огни. Впереди находился дом, который я замечал и ранее, проезжая мимо. Его окна сначала были непроницаемы и темны, но уже через минуту на втором этаже вспыхнуло мерцание, а ветер донёс до меня слабые отзвуки голосов и хлопок двери.

Не помню, сознавал ли я, что выглядел жертвой автомобильной аварии и мог просто-напросто испугать обитателей дома, но мне жизненно необходимо было отогреться и хоть с кем-то обменяться парой слов. После длительной поездки в продуваемом насквозь додже мне приходилось крепко стискивать зубы, чтобы не слышать их стук, а озноб уже начал превращаться в сухой горячечный жар.

Вернувшись в машину, я проехал чуть вперёд и в сторону, чтобы не бросать её посреди дороги. Раздумывая, как объяснить хозяевам моё появление, я скрючился на мокром сиденье, обхватив себя руками и пытаясь унять дрожь. Так ничего и не сообразив, хлопнул водительской дверью и двинулся к дому, в надежде на гостеприимство и милосердие его обитателей.

Подойдя ближе, можно было заметить неясные тени за плотно задёрнутыми портьерами гостиной. Одна из них двигалась особенно стремительно, как будто её обладатель кружился в танце. Вдруг тень распалась на две части, каждая из которых начала самостоятельное движение. Танцы, тёплый свет, льющийся из окошка на втором этаже, – мне даже показалось, что я слышу взрывы смеха и звон бокалов. Представив, что эти люди подумают, если заметят мою притаившуюся в кустах фигуру, наблюдающую за ними из укрытия, я смутился и быстро поднялся на крыльцо.

За дверью угадывалось движение. Не знаю почему, но я разволновался и совершил сотню бессмысленных действий: провёл руками по волосам, чтобы отжать воду; ощупал прикушенную губу, проверив, не идёт ли снова кровь; подтянул джинсы, зашнуровал правый кроссовок, охнув от глухой боли в рёбрах. Наконец, собравшись с духом и демонстрируя открытую доброжелательную улыбку (которая постороннему наблюдателю, скорее всего, показалась бы оскалом), я постучал.