Встреча с нашими частями для казаков оказалась настолько неожиданной, что они даже не успели сообщить своему командованию, что вступили в бой с большой группой советских войск. В ходе этого короткого боя большинство казаков было уничтожено, а около сотни взято в плен. Среди пленных оказался и бывший друг Деменева — начальник оперативного отдела кавалерийского корпуса полковник царской армии В.П. Тарасов, с которым Деменев в Первую мировую войну вместе воевал с немцами и австро-венграми в корпусе под командованием генерала П.Н. Краснова. Допросив нескольких старших офицеров и генералов плененного батальона и узнав цель их рейда, Деменев предложил начальнику штаба казацкого батальона генералу Ф.И. Лысенко в обмен на жизнь сообщить своему командованию, что батальон встретил и уничтожил большую группу советских солдат и офицеров 2-й ударной армии, продолжает двигаться по намеченному маршруту и к 23 часам 30 июня выйдет в расположение своей дивизии. Лысенко согласился с предложением Деменева и передал эту информацию в штаб своей дивизии.
Времени до намеченного прорыва деменевской группы войск через линию фронта оставалось еще целых три часа. И Деменев снова собрал на совещание всех командиров частей своей группы, на котором предложил новый план прорыва, который заключался в следующем: снять с убитых казаков обмундирование, одеть в него наших солдат и офицеров и вооружить их казацким оружием. Пленных казаков надежно охранять, чтобы никто из них не сбежал и не сообщил своему командованию, что случилось с их батальоном. А перед началом прорыва вернуть пленным казакам их оружие, предварительно сняв с него затворы, и под охраной наших солдат, одетых в казацкую форму, пустить их впереди колонны наших войск. За казаками пустить наших солдат и офицеров, переодетых в казацкую форму, а уже за ними пойдут остальные войска деменевской группы, одетые в советскую форму. О предстоящей операции в новом варианте пленным казакам и всему личному составу деменевской группы сообщить за полчаса до начала выступления на штурм вражеских позиций. А если пленные казаки не согласятся участвовать в этой операции, то их решено было ликвидировать. Новый план прорыва, предложенный Деменевым, с дополнениями, частичными изменениями и уточнениями подробностей офицеры одобрили и разошлись по своим подразделениям готовить личный состав к предстоящему прорыву.
До начала штурма вражеских позиций оставалось еще два часа. И пока войска группы под руководством своих командиров готовились к выступлению, Деменев с офицерами штаба решил более подробно поговорить с тремя пленными казаками — начальником штаба батальона Ф.И. Лысенко, его заместителем полковником В.П. Тарасовым и командиром взвода генералом А.И. Завяловым, с каждым из которых беседовали отдельно друг от друга. Все пленные охотно отвечали на задаваемые им вопросы. Но наиболее подробно и с очень большим цинизмом отвечал на них Тарасов, с которым беседовал сам Деменев. В ходе этих бесед пленные рассказали много интересных фактов, о которых в нашей стране если и знали, то только в Ставке ВТК и в Генеральном штабе. А в войсках Красной армии даже высший командный состав об этих фактах ничего не знал, а если кто-то что-то и знал, то держал язык за зубами.
Тарасов, в частности, рассказал, что, после того как в конце января 1918 года в городе Новочеркасске они расстались с Деменевым, он вернулся на Дон к своим родным. Когда казацкий атаман Донского Войска царский генерал П.Н. Краснов начал формировать новую казачью армию, он, не задумываясь, одним из первых вступил в нее и до конца Гражданской войны сражался против большевиков. А когда советские войска разбили армию Краснова, то ее остатки, в том числе и Тарасов, эмигрировали за границу и разъехались по всему миру. Тарасов, помыкавшись по разным странам, осел в Югославии, где оказалась наиболее крупная группировка различных чинов войск армий Врангеля и Краснова.
Для казаков, покинувших свои земли в России после Гражданской войны и эмигрировавших за границу, были очень характерны мессианские настроения и ощущение собственной избранности. Они считали себя единственными наследниками казачьей славы, традиций, того казачьего уклада жизни, который был уничтожен в советской России после Гражданской войны, и верили, что вновь возродить казачество в России могут только они. Для этого необходимо было ликвидировать в России советскую власть, которая мешала воскрешению казачества, но для осуществления этого замысла у казаков-эмигрантов не было ни сил, ни возможностей. К тому же среди эмигрантского казачества отсутствовало единое мнение насчет будущей постбольшевистской государственности в России. Большая часть казаков, группировавшихся вокруг своих старых атаманов, таких как генералы Н.В. Ляхов, Г.А. Вдовенко, В.Г. Науменко, М.Н. Грабе и других, возглавлявших в эмиграции Астраханское, Терское, Кубанское и Донское казачество, связывали свое будущее с освобожденной от большевиков Россией. А количественно меньшая, но политически более активная их часть придерживалась националистически-сепаратистской ориентации и в 30-х годах создала «Казачий национальный центр» (КНЦ), который позже был переименован в «Казачье национально-освободительное движение» (КНОД). Эта часть казацких атаманов вынашивала идею создания независимого казачьего государства «Казакия», в которое предполагалось включить территории всех казачьих областей Украины и Северного Кавказа. Главным врагом казачьей независимости, кроме большевиков, они считали и весь русский народ, которому, по их мнению, присущи имперские амбиции. На своем казацком сборе, состоявшемся 29 июня 1941 года в Берлине, казаки-националисты от имени всего эмигрантского казачества приняли решение: «Стать в ряды борцов против советской власти за освобождение своей „казачьей Родины“» и призвали всех казаков вступать в ряды КНОД, чтобы вместе с войсками вермахта уничтожить «жидо-большевистский режим» в России. Это движение открыто претендовало на роль всего эмигрантского казачества и предлагало себя немецким властям вместе с войсками вермахта выступить с оружием в руках против СССР. Но германские власти, не желавшие делить с кем бы то ни было свою казавшуюся им близкой победу, охладили воинственный пыл белой эмиграции и не приняли предложение КНОД, а всякие выступления, декларации и заявления казаков пресекали на корню. Но, несмотря на это, казаки-эмигранты не теряли надежду и были уверены, что рано или поздно немцы вынуждены будут обратиться к ним за помощью, и тогда им удастся осуществить свое желание — с оружием в руках принять участие в войне против Советского Союза. И не ошиблись. Такая возможность им вскоре представилась.
В июле 1941 года начальник русского доверительного бюро в Югославии генерал-майор царской армии Скородумов предложил германским властям сформировать из русских эмигрантов, не только бывших белых офицеров, но также солдат и казаков бывших армий Краснова и Врангеля, дивизию и отправить ее на восточный фронт. Но немецкие власти отклонили это предложение. А 12 сентября 1941 года генерал Скородумов неожиданно получил приказ командующего германскими войсками на Юго-Востоке о формировании «Отдельного Русского Корпуса» (ОРК), командиром которого назначался сам Скородумов. На основании этого приказа Скородумов в тот же день издал свой приказ о мобилизации всех военнообязанных русских эмигрантов в возрасте от 18 до 55 лет. Этот приказ встретил широкий отклик в рядах русской военной эмиграции на Балканах. Одним из первых в этот корпус записался и Тарасов в надежде вместе с войсками вермахта разбить Красную армию и вернуться в Россию. И уже к концу сентября 1941 года в этот корпус добровольно записалось около одной тысячи человек, и количество желающих служить в нем постоянно увеличивалось. Но такая активность Скородумова почему-то не понравилась германским властям, и его сначала сместили с поста командира корпуса, а затем и арестовали. Но, несмотря на это, старания Скородумова не пропали даром. При поддержке начальника штаба группы германских войск на Юго-Востоке полковника Кевиша формирование ОРК было продолжено. В него за короткое время добровольно вступило более шести тысяч человек. Основной контингент корпуса составляли бывшие офицеры старой Русской армии и казаки, которые после Гражданской войны в России осели в Югославии и Болгарии. В основном это были кубанские и донские казаки, а также чины первой кавалерийской дивизии и первого армейского корпуса старой Русской армии. Из более сорока генералов, вступивших в ряды этого корпуса, только три из них (командир корпуса Б.А. Штейфон и командиры двух бригад И.К. Куриенко и Ф.П. Драценко) носили генеральские звания согласно занимаемым должностям. Остальные генералы и офицеры ввиду большого их избытка служили на должностях среднего и младшего командного состава, а некоторые даже на должностях унтер-офицеров и рядовых солдат. Личный состав этого корпуса первоначально был одет в югославские мундиры серого защитного цвета, стоячий воротник которых перешивался на отложной. Но когда Русский корпус увеличился на несколько тысяч человек, серого югославского обмундирования стало не хватать, то личный состав вновь формирующихся частей с начала 1942 года стали одевать в специально изготовленную для них форму аналогичного покроя, только из темно-коричневого сукна. Поэтому бойцы и командиры этого корпуса были одеты в форму разных цветов. Головными уборами были пилотки югославского образца с кокардой Русской императорской армии, а в качестве касок были чехословацкие стальные шлемы с белым крестом. Офицерам вне строя разрешалось носить фуражки русского дореволюционного образца. На мундирах и шинелях все чины корпуса носили русские погоны согласно последнему чину, присвоенному в старой Русской армии или в эмигрантских воинских формированиях. Но погоны и знаки различия на них не имели никакого служебного значения. Звания по занимаемым в корпусе офицерским должностям обозначались на петлицах с помощью серебряных галунов и звездочек, а звания нижних чинов обозначались соответствующим количеством шевронов, нашитых углом вниз на левом рукаве выше локтя. Воротники мундиров унтер-офицеров и фельдфебелей обшивались белой тесьмой по немецкому образцу. Генералы (командир корпуса и бригад) носили петлицы с золотым галуном, на штанах — красные лампасы, на рукавах шинелей — красные отвороты, а на фуражках — золотой шнур.
