— Хватит, Арина, я понял, — раздалось за спиной. Я дернулась и медленно обернулась. Он ходил совершенно бесшумно, и я даже не слышала, как машина подъехала к дому. Посмотрела на его ноги — легкие кроссовки известного бренда.
— Машину я оставил у друга в гараже, чтобы не перестраиваться без конца. Здесь все рядом, а пешком ходить полезно. Виктория Львовна, а что у нас на ужин? О, все свое? А помидоры тоже свои? И картошка? Когда же вы все успеваете? Бабушка тоже всегда сажала огород, а яйца покупала у соседей — домашние вкуснее. Тоже от них? Ухм-м. Вкуснятина.
Он сидел и спокойно жрал нашу еду. Даже буханки хлеба не принес с собой, гад. Папа тоже вышел из ступора и ел, мама ела, а я сидела и соображала, что же я нагородила в своей речи, почему так хотелось задеть их побольнее? Под каждым словом о нем я бы подписалась, но вот родители… Мирочку они обожают, со мной носятся, как с писаной торбой — те же поездки на дальний пляж, да все, что угодно. И его они, скорее всего, принимали так радушно просто из благодарности, как хозяина дома. Да они и не обиделись на меня совсем, видно же по их лицам, что они понимают обо мне больше, чем я сама.
— Папа, мама, простите меня, пожалуйста, это я что-то…наверное, слишком. Я…
— Да ладно, Ариша, ничего страшного. Ты сорвалась первый раз за три года. Может, это тебе нужно было — выговориться. Так что все в порядке. Не думай об этом, — совершенно спокойно ответила мама.
Я встала и направилась к дому. Ярослав позвал меня: — Аринка, нам нужно поговорить.
Я обернулась.
— А под каждым словом о тебе я готова подписаться, Ярослав. Так что любые разговоры лишние. Только дурак не пойм… Блин! Ты что делаешь, идиот? Отпусти меня немедленно, придурок! Я тебя ненавижу! Ты мне на фиг не нужен, что не понятно?
— Не ори, ребенка разбудишь. — Он опять нес меня на плече на выход с участка. Я лупила по спине не понарошку, а изо всех сил. Он повел широкими плечами.
— Про темперамент не обманули.
Я повисла на нем.
— Отпусти, придурок, сама пойду! Отпусти, сказала! Папа, мама, мы к морю, а то матюками разбужу всех соседей.
Мама кротко ответила: — Хорошо, дочечка.
Ярослав опустил меня на землю. От злости темнело в глазах, или это кровь прилила к голове в таком положении? Я вышагивала возле него, не глядя. Он молча шел рядом. На что он рассчитывает, вообще? Мужику двадцать шесть лет, а ведет себя, как прыщавый придурок…
Мы вышли на пляж. Странно — он был практически пустым, почти никаких отдыхающих. Метрах в ста от нас на камнях сидела компания. Вели себя тихо, не орали и не включали музыку, дальше еще два человека шли по кромке прибоя. Больше вблизи никого не было, время позднее, завтра рабочий день. Но я вела его дальше, к гряде камней, выступающих из песка у кромки воды. Там прибой шумит особенно сильно и нас точно никто не услышит. Подошла, села на камень.
— Давай. Говори.
Он прошелся передо мной, очевидно нервничая, постоял немного, отвернувшись, а потом заговорил решительным, сдавленным каким-то голосом:
— Арина, для меня ничего не изменилось — я люблю тебя, и эти слова не передают даже…
— Пожалуйста, давай по существу, что ты хотел?
— А еще я хочу тебя, хочу так, как не хотел никого в жизни. Никого и никогда.
Меня передернуло. Они все так говорят? В глухом предчувствии и опасении чаще забилось сердце.
— Ничем не могу помочь. Сейчас я знаю как это — когда любят.
— Я знал, что придется этим оперировать. И знаю суть твоих претензий ко мне.
— Чем оперировать? И никаких претензий! Мне от тебя ничего не нужно.
— Ты меня тогда послала из-за Яны, — он словно поперхнулся воздухом… замер, шумно выдохнул и продолжил, — ты думаешь что он, пока ходил за тобой, изнывая от желания, мужественно терпел? Или, как пацан, работал кулаком, представляя тебя? Отнюдь, дорогая. Вот съемка — там стоит число. Это вестибюль их туристической фирмы. Эта девочка к нему. Не веришь? Смотри дальше — они садятся в машину, обрати внимание на время — машина все еще стоит. А вот она вышла — что-то не в порядке с одеждой, да? Вот, уже все поправила. Что они там делали на задних сиденьях? Он же целовал ее, говорил что-то… Си-ди! Это же правда, ты чего? Ты же у нас за правду.
— Он тогда еще не любил меня! Любовь пришла после поцелуя! — Увидеть, просто увидеть Мира было больно. Или не только поэтому?
— Так и я же тогда еще не любил, наверное, и она тоже пришла после поцелуя. И после этого я хранил тебе верность, хотя мозги на хрен сносило. Что ты тогда сделала со мной в машине, а, инопланетянка? Что я на стенку лез? А вот ты мне верность не хранила, Арина.
— Я тебе ничего не обещала.
— Так и я тебе тогда еще ничего не обещал — ты меня и не помнила вообще (это я про Яну). И про спор я все тебе объяснил. У меня в глазах темнело от бешенства, когда я слушал из-за какой твоей дури я тебя потерял, — прошипел он.
— Что ты мог слышать? Что ты несешь вообще? Ярослав, стой, ты куда?
— Не топиться, не бойся… умоюсь. Нужно успокоиться, а то я тебя придушу сейчас… Когда твой отец пришел к моему за помощью, тот записал разговор на диктофон. Он всегда так делает, если предстоит беседа с незнакомыми людьми, всякое бывает, знаешь ли. А потом не стал уничтожать запись, потому что понимал — мне когда-нибудь нужно будет это услышать. Так что я знаю все о том, что с тобой случилось.
— И что теперь? — отвернулась я.
— И теперь я хочу спросить — а с чего ты взяла, что только ОНИ умеют любить? Что только у них сносит крышу от твоего запаха? Знаешь, как ты пахнешь? Ты пахнешь прохладой, свежестью и южными фруктами…
— Дурак! Мы у моря и я ела персики.
— Дурочка. Ты всегда так пахнешь. А целовать тебя, как будто умирать. Понимаешь, что все годы без тебя — коту под хвост, потому что тебя в них не было. Мне крышу снесло, блин. Я не соображал ничего, трясло… колотило. Испугать боялся, набросившись. Ты же тоже… я же видел, как ты смотрела…
Он мягко стряхнул капли воды с рук. Перепрыгнул с камня на камень, нет — ПЕРЕТЕК с камня на камень, повернулся ко мне, плавно и стремительно. Я оцепенела… Он двигался так же, так же… Где были мои глаза? И запах… и поцелуй…
— Ярик, сядь, пожалуйста, — мой голос дрожал.
— Сяду… Я хочу тебе сказать, что у меня теперь есть цель в жизни — вышвырнуть их на хрен из нашего мира. Следили за своей королевой? Ладно — уважительная причина. Сейчас ее уже нет, так что и им делать здесь больше нечего, — его голос подрагивал от волнения, он сжимал и разжимал кулаки.
— Иди… умойся. Не дергайся. Я настроена на серьезный разговор.
— Давай, Арина. Давай поговорим серьезно.
— Я совсем ничего не знаю о тебе, о твоей семье. Только знаю, что твоя мама умерла. А дедушки и бабушки, Ярослав? Кто они?
— Никого уже нет в живых.
— Но ты их знал? Мне нужно знать, Ярослав, что у тебя за семья.
— Лестно, хотя и странно… Нормальная семья, без вредных привычек, кроме одной старой карги — маминой матери. Она испоганила ей даже последние дни жизни. Прискакала из-за границы и выносила ей мозг. Ее уже нет. Почти три года. Мы с отцом даже не пошли на похороны. Это был единственный урод в семье.
— А…как ее звали?
— О-о, у нее знаменитое имя, как в повести Лермонтова. А почему ты спрашиваешь?
— Мэри? Бэлла?
— Бэлла. Зачем тебе это?
— Да вроде и незачем. Пошли домой, что-то прохладно стало.
— Арина, я должен знать… Мне нужно это знать — ты разрешишь мне приезжать к тебе, мы можем попробовать начать все с нуля?
— Ярик, а твоя девушка? Как же она?
Он неожиданно рассмеялся. Горько так и совсем не весело.
— Ты неподражаема. Пропала… В университете мне сообщили, что ты выскочила замуж за иностранного миллионера и уехала. Лиза подтвердила. Как ты думаешь, что я тогда чувствовал? Ты была с другим мужиком, у тебя от него ребенок и ты ставишь мне в укор эту интрижку? Это уже наглость, Арина. Пресловутые двойные стандарты, дорогая.
