Наблюдение над симферопольскими экземплярами федоровской книги показывает: мы имеем два варианта из 29 известных в литературе.

В библиотеке университета оказался и «Лексикон славено-росский и имен толкование» Памвы Берынды, изданный в Кутеине в 1653 г. Известный украинский ученый, поэт, переводчик и издатель книг больше всего прославился составлением словаря. За основу для «Лексикона», напечатанного в Киеве в 1627 г., Берында взял «Лексис» Лаврентия Зизания 1596 г. «Оттуду убо начало взем аз», — пишет Берында в обращении к читателю. Но, взяв «начало» от Зизания, Берында продолжал собирать материал для своего словаря, значительно расширил и обогатил словарный состав. Если в «Лексисе» Зизания истолковано 1061 слово, то в «Лексиконе» Берынды — 6982.

«Лексикон» пользовался большой популярностью. При недостатке печатных экземпляров его переписывали от руки. Вторично он был напечатан в 1653 г. в типографии Кутеинского монастыря (в Белоруссии, около г. Орши). Один из экземпляров кутеинского издания и попал в Симферополь.

Необычайный интерес представляет и обнаруженная в университете серия политических брошюр на немецком языке, изданных в XVI, XVII и XVIII вв. Причем из 42-х названий этой серии лишь одна — о начале рыцарских каруселей 1518 г. — не касалась России. Все остальные посвящены событиям, происходившим в нашей стране, или освещают ее связи с другими государствами. В одной брошюре (1576 г.) рассказано о посольстве царя Ивана IV к австрийскому императору Максимиллиану. На титульном листе ее помещен портрет Ивана Грозного. В какой-то степени он напоминает гравированное изображение Ивана IV, единственный экземпляр которого находится в Венской публичной библиотеке, но при этом сохраняет свою оригинальность: иная поза, иное выражение лица. Возможно, что как первый, так и второй портреты нарисованы с натуры одним и тем же художником, причем портрет, включенный в брошюру, нарисован вероятно раньше и точнее передает черты Ивана IV.

Другая брошюра — изложение письма польского короля Стефана Батория Ивану IV, по сути воинственный вызов. Не случайно издатели брошюры, выпущенной в Нюрнберге в 1580 г., изобразили на титульном листе меч с подвешенным к рукоятке письмом.

Затем следуют брошюры о Лжедмитрии (1606), о дороговизне хлеба в Нидерландах и о торговле этого государства с Россией (1630), о кончине царя Алексея Михайловича (1676), о Петре Первом, о русско-шведской войне и о других важных событиях русской действительности того времени.

Впоследствии эта коллекция брошюр была передана в Ленинградскую Публичную библиотеку и украсила богатейшее собрание отдела «Россика», где собрана изданная за рубежом литература о России.

Хочется упомянуть и о прямых находках книжных редкостей, которые случаются на крымской земле. В 1961 г. на прилавке букинистического магазина в Симферополе появился прекрасный экземпляр сочинения Эразма Роттердамского «Апофегмата», изданного в Лионе в 1547 г. Себастианом Грифусом, другом великого французского писателя Франсуа Рабле. Ввиду особой ценности эта книга была приобретена Библиотекой им. В. И. Ленина. Несколько лет назад счастье улыбнулось и автору этих строк: в том же букинистическом магазине я приобрел томик «Натуральной истории» Плиния, напечатанный в Женеве в 1593 г. Он занял свое место на моей полке редких книг рядом с внушительным томом сочинений Цицерона, изданным Эльзевирами в Базеле в 1687 г., и по соседству с миниатюрной «Псалтырью», напечатанной в типографии Киево-Печерской лавры в 1750 г.

Об этой книге из библиотеки Симферопольского университета надо рассказать отдельно. Называется она «Евангелие учительное», составленное, как значится на титуле, «трудолюбием… Кирилла Транквиллиона… Его властным старанием и накладом з друку на свет ново выдана… в Рахманове» в 1619 г.

Кирилл Ставровецкий, по прозванию Транквиллион, по-своему толкует канонический текст Евангелия, как это было подчас принято в те времена. Не желая мириться с неправдой и насилием, он, не видя более действенного пути борьбы с царящим злом, пытался «исправить мир» своим словом, обличением сильных мира сего — светских и духовных феодалов.

В предисловии к своей книге Транквиллион рассказывает, в каких условиях рождалось сочинение. Ему запрещали выступать, проклинали его, а когда узнали о том, что свои взгляды он намерен изложить печатно, то «отовсюду поднялась на меня лютая брань», — пишет Кирилл в предисловии. И не просто брань, а прямые угрозы «смерти предати меня… книги ради сея». Но ничто «невозмогло поколебати твердой души и устрашити мужественного сердца». Враги книги и невежды заявляют: «Что нам в новых книгах, достаточно нам старых», пытаясь «свет правды тьмою лжи своей закрыть и источник живой воды гноем слов своих закидать и такой светильник разумного света угасить».

Кирилл обращается к читателям, просит их «с любовью принять» его книгу и прочитать ее «прилежно, с вниманием и духовным рассуждением». Эта книга, говорит он, как «некая труба… возвещающая ополчение на миродержателей и властей темных… меч обоюдоострый, всякое нечестие и беззаконие отсекающий… И блистанием своим устрашает не только мучителей и царей земных, но и самих демонов». Богатые, пишет Транквиллион, тратят свое богатство «на гордыню и тщеславие», на «объядение, пьянство и блудодеяние». У богачей «псы под коврами и златом обложены, а бедняки… нагие от холода замерзают и от голода погибают. Псам преизобильно мяса, а нищему ни косточки малой и ни крохи хлеба. Тунеядцам и подхалимам — шелковые одежды, а беднякам разодранного рубища не дадут; музыкантам и блудницам — пол-имения, а убогому, сироте и вдовице лишнего гроша не дадут».

Еще острее и определеннее звучит другое место — о феодалах-крепостниках, которые «завладели селами, насадили винограды и умножили рабов, от земли богатство собирая… Они окаянные (помещики — А. А.) в отношении к подручным себе и к работникам своим варварами лютейшими являются, видя, как те от голода погибают, в рубищах разодранных ходят, всю жизнь свою работая на господ, день и ночь пот проливая. К тому же и дани всегда налагают нестерпимые и службы трудные не как людям, но как ослам или волам… не давая ни малейшего отдыха. И что самое беззаконное, так теми (т. е. крестьянами — А. А.) и женами их и детьми торгуют, как безсловесными животными…»

Знакомые выражения. Спустя полтора столетия А. Н. Радищев в своем «Путешествии из Петербурга в Москву» напишет: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала…» Варварами и кровопийцами назовет автор «Путешествия» крепостников-помещиков, призывая к расправе с ними, как с злодеями. Кирилл Транквиллион не дошел до таких выводов и призывов, как позднее это сделал Александр Радищев. Но и то, что высказал автор рахмановского издания под видом евангельских поучений, вызвало гнев и возмущение власть имущих.

Церковникам не могло понравиться и сугубо мирское оформление «Учительного евангелия» Траквиллиона. Текст украшен инициалами-рисунками, прославляющими природу и человека. Здесь представлена почти вся азбука, причем латинизированного, а не кириллического шрифта. Фантазия художника, рисовавшего инициалы, была неистощимой. Лишь в одном случае он использовал для инициала Н рисунок святого. В абсолютном же большинстве случаев фоном служили сцены из быта людей и силуэты животных.

Как и опасался автор, его книга после выхода в свет подверглась репрессиям. На соборе православных владык в Киеве «Евангелие учительное» Траквиллиона было признано еретическим и осуждено, автор отлучен от церкви и предан анафеме. Собор запретил людям читать сочинение Транквиллиона. «Тех книг нового слогу Кириллова Учительного евангелия никому в церквах и домах не держати, ни чести, ни покупати», — постановил собор украинских епископов.

Еще круче обошлись с книгой Транквиллиона в Москве, куда она была привезена. Игумен Никитского монастыря Афанасий, получивший задание просмотреть рахмановское издание, доносил патриарху Филарету (отцу царя Михаила Федоровича) о еретическом характере книги, о том, что она уже осуждена собором архипастырей в Киеве, и что эту книгу «ни один верный христианин не должен держать в своем доме и читать».