Один из этих снарядов попал-таки в цель.

(Еда)

В минуты душевной сумятицы Тай иногда испытывал странное подобие благодарности к бывшей любовнице и своему более удачливому коллеге хотя бы за то, что они не стали выбивать ему зубы.

В жизни Тая осталось немного радостей, и полный рот пеньков и осколков уж точно её не украсил бы. Во-первых, непоправимо пострадала бы дикция — и кто пойдёт за мером, не способным внятно высказать свои идеи и планы? А во-вторых… до конца жизни хлебать бульоны и кашки казалось воистину страшной участью: Тай любил мясо, прожаренное до хрусткой румяной корочки, и не разучился наслаждаться хорошей трапезой.

Хотя бы в еде он мог себя баловать.

(Семья)

Тай никогда не тосковал по родителям: ладили они скверно, расстались и того хуже и долгие годы не поддерживали связи. Он не сомневался, что, столкнувшись со второй неудачей, батюшка с матушкой решили попробовать снова, и искренне сочувствовал гипотетическим брату или сестре.

Первое время в Бодруме, не в силах прогнать из головы упаднические мысли, Тай представлял: увидев его, разбитого, изуродованного, расставшегося с честолюбивыми помыслами, родители наверняка не удержались бы от злорадства. Вот что бывает с дерзкими, непочтительными юнцами! Останься ты на семейной ферме, этого бы не случилось!..

Впрочем, встав на ноги, Тай не колебался: к даэдра такое родство, что норовит высосать душу.

(Телесность)

В бытность свою крепким телом, здоровым мером Тай не особо задумывался о многих вещах, что составляли нынче основу его мировосприятия. Дихотомия телесного и духовного, споры о первичности того или иного начала казались слишком абстрактными, чтобы по-настоящему будоражить разум, когда тело и дух пребывали в полной гармонии и проживались нерасчленимо.

Теперь же, утратив драгоценное равновесие, Тай чувствовал странное отчуждение от оболочки, к которой было привязано его сознание. Иногда он с трудом мог понять, что голоден или, наоборот, уже сыт, а иногда так остро ощущал себя узником в уродливой мясной клетке, что не мог пошевелиться… И только мятежный дух не позволял зацепенеть.

(Темнота)

За звание самого близкого, доверенного друга бодрумского хана с Вароной могла бы посоревноваться лишь Темнота. С ней, непроницаемой и неболтливой, он мог поделиться даже тем, на что сам смотреть не решался — своей наготой.

Тай приучился делать на ощупь всё, что только возможно: только один неприятный и очень кровавый инцидент убедил не пытаться вслепую бриться. Приходилось усилием воли отграничивать себе зрение и не-видеть то, что видеть не обязательно; однако всё, где не было риска перерезать себе горло или отхватить второе… ухо, Тай делал или закрыв глаза, или в кромешном мраке.

Мысль о том, чтобы кому-то показаться, будила в душе первобытный ужас.

(Секс)

В прошлом Тай никогда не отличался воздержанностью, и по-телваннийски благопристойная тяга к экспериментам подарила ему немало интересных ощущений. Вкусы у молодого мага были столь же обширно-неисчерпаемы, как и его любопытство, и в его постели побывали мужчины и женщины чуть ли не всех рас и народностей Тамриэля.

Теперь же, в Бодруме, Тай стал целомудренен, как страшненькая и склочная бесприданница. Поначалу это его совершенно не беспокоило: в мучительно долго выздоравливающем теле не находилось места для чувственных желаний. А после… ни показаться, ни открыться, душой или телом, ни даже себя самого спокойно касаться он не мог — а вот желания, к сожалению, не исчезали.

(Повседневность)

Жизнь постепенно обрастала рутиной: нижний Бодрум держал в узде хан, “верхний” Бодрум контролировал городской совет, а окраины обоих миров потрошил добронравный капитан Ратрион, поддерживавший в округе мир и порядок.

Равновесие, как ни странно, нарушил Храм, что от века был в городе миротворцем: решив бороться за звание родины святого Фелмса, жрецы всколыхнули и жителей, и архивы, и полузаброшенные отростки обширной бодрумской канализации. Было неясно, как к этому относиться: перемены сулили не только новую прибыль, но и новые проблемы. Приходилось перекраивать привычный уклад: усиливать патрули, вербовать новых агентов, чаще устраивать аудиенции… Тай не роптал: по крайней мере, он окончательно распрощался со скукой.

(Отвращение)

Самые “денежные” бодрумские нищие были настоящими артистами, и Тай на правах их хана и покровителя сумел получить доступ в гримёрную. Примерив первую восковую накладку, он быстро пошёл вразнос и соорудил на лице облик воистину монструозный: живого места не осталось на его изъязвлённой коже!..

Позже бодрумский хан не раз повторял этот маскарад, когда встречался с гостями. Читая в чужих глазах зыбкий испуг, перемешанный с отвращением, Тай тешил себя несбыточно-сладкой иллюзией: это игра, очередное притворство! Стоит лишь смыть ссохшийся грим, и всё будет по-старому!

Жаль, что от настоящих шрамов — не только на коже, но и на душе — не получалось так просто избавиться.

(Закон)

Законопослушность никогда не относилась к числу достоинств (или недостатков) Тая: он уважал правила, когда они были ему самому же выгодны, но никогда не стеснялся их нарушать, если риски казались несоизмеримо малы в сравнении с гипотетической прибылью. Став ханом, он взялся поддерживать в нижнем городе порядок, и волей-неволей пришлось соблюдать постоянство: личный пример оказался слишком эффективным инструментом.

Когда капитан Ратрион предложил хану сотрудничество, Тай не поверил в искренность его мотивов, но, взвесив все “за” и “против”, решил рискнуть: недавние события, всколыхнувшие Бодрум, требовали решительного пересмотра приоритетов. Он и представить не мог, чем обернётся капитанская затея…

Но это уже совершенно другая история.

========== Звезда обжигает ладони ==========

Тай прожил в Бодруме почти восемь лет и, право, успел навидаться всякого — этот город, задрапированный редоранской степенностью, умел удивлять и заставать врасплох. Однако Начало морозов четыреста пятого года побило все мыслимые и немыслимые рекорды: такой основательной встряски Бодрум не видел… лет восемь, если не дольше.

Поднявшаяся буря повалила немало деревьев, и даже несгибаемый капитан Ратрион рисковал распрощаться с должностью. Тая, признаться, не радовала такая возможность: нынешний лидер бодрумской стражи был достойным и по-своему удобным мером, и променять его на очередного Телемара не хотелось. Впрочем, обошлось: Ратриону пришлось отправиться аж в Альд’Рун, чтобы всё уладить, но место он сохранил — и, вскоре после того, как вернулся в Бодрум, обратился к Таю с предложением, от которого было бы слишком уж расточительно отказываться.

“Сотрудничество” красиво выглядело на бумаге и очень неясно — в реальности… Но обмениваться со стражей информацией? Пожалуй, это и правда пошло бы на пользу хану и его подданным: риски казались несоизмеримо малы в сравнении с гипотетической прибылью.

– Уверен, что хочешь вписаться в эту затею? – хмуря брови, допытывалась Варона, и Тай, улыбаясь, привычно отмахивался от таких тревог. Уверенности в нем не было ни на медьку, но, даже не выгорев, затея обещала быть как минимум интересной.

Тай и представить себе не мог, насколько…

Так и получилось, что в месяц Вечерней звезды четыреста пятого года хан нижнего города стал регулярно, каждые тирдас, турдас и лордас, видеться с доверенным ратрионовским стражником.

Подготовка к первой встрече сама по себе оказалась неплохим развлечением. В Дом легаша, конечно, никто бы не запустил, но и на публике вести такой разговор не хотелось… Тай прикинул и понял, как сбить одной стрелой сразу пару-тройку скальников: зачаровал на Тишину несколько расписных ширм и отгородил ими импровизированный приёмный покой прямо на базе-складе. Пусть стражник думает, что его речи слышат куда больше ушей, чем одно ханское, пусть нервничает! Тай же сможет расслабиться и испытывать гостя на прочность, не опасаясь, что напугает или растревожит своих меров.