Сидеть на подобии трона и раздавать приказы оказалось по-своему приятно, но чтобы эффективно вести дела, нужно было блюсти отчётность, возиться с бумажками… Когда его глаз, единственный и неповторимый, начал слезиться от напряжения, Тай так перепугался, что чуть было не опрокинул на себя масляную лампу.

С запойным чтением пришлось повременить.

(Зима)

Первая зима, которую Тай встретил в Бодруме, была мягкой — так, по крайней мере, утверждали Варона и остальные. Верилось в это с трудом… Впрочем, Тай, сделавшись после болезни необычайно мерзлявым, зяб даже летом, так что вряд ли его оценки могли претендовать на объективность.

Со стылой Приай тянуло морозом, и приходилось наверчивать на себя ещё больше цветных бесформенных тряпок. Но тело всё равно болезненно реагировало на холода: ломило спину, судорогой сводило ноги… Ночами, подолгу не в силах заснуть, Тай грыз угол подушки и утешался лишь тем, что скоро наступит весна.

Утром он снова нырял в дела: зимой не стоило застывать на месте.

(Культ)

С высшими силами у Тая всегда были сложные отношения. Родители воспитывали в нём богобоязненного трибуналита, но эту науку пресытившийся крестьянской долей подросток без колебаний оставил на семейной ферме.

Среди телванни (не живущих в тени грибных башен ремесленников и торговцев, а настоящих телванни, магов как состоявшихся, так и отчаянно карабкающихся к вершинам) царили иные порядки. Чародеи Дома, бросающие вызов законам мироздания, всегда уважали силу, а силу живых богов или лордов даэдра отрицать было глупо. Однако молиться им? Возносить хвалу?..

Впрочем, Тай больше не был телванни, и спасли его обездоленные, бессильные… Меньшее, что он мог сделать — с уважением относиться к их убеждениям.

(Работа)

Телваннийские чародеи, рассчитывавшие в иерархии Дома подняться выше, чем пушечное мясо или “подай-принеси”, не могли позволить себе ограничиться изучением пары магических школ, как какие-нибудь неумёхи из имперских гильдий. Конечно, в равной степени овладеть заклинаниями всех направлений никому из смертных не под силу, но настоящий телванни должен быть всесторонне развит: многие старики вообще считали разделение на магические школы пустой формальностью.

Тай старался соответствовать (амбиций у него было через край), но зачарование и алхимию никогда не любил: мелочная возня с травками и камнями душ слишком уж напоминала работу ремесленника.

Теперь, когда остальные школы давались ему с боем, Тай пожинал плоды былой добросовестности.

(Деньги)

Окончательно закрепившись на бывших владениях ныне покойного (упокоенного) хана Ильвеса, Тай оказался в странной, непривычной для себя ситуации: у него на руках оседали вполне неплохие деньги, но тратить их… не хотелось.

Тай всегда с презрением относился к крохоборству родителей, которые отказывали себе даже в толике радости. Он не был транжирой, но любил окружать себя красивыми вещами и соответствовать статусу телваннийского мага, в том числе и внешне. Однако сейчас… На что Таю редкие книги, когда нет сил их читать? Зачем тратиться на драгоценности, шелка и притирания, когда даже в зеркало на себя покоситься тошно?

Самоотречение нынче давалось ему до смешного просто.

(Сожаления)

Сожаления были роскошью, которую Тай не мог себе позволить. Конечно, он понимал, что за свою жизнь совершил немало ошибок, а иначе не оказался бы, искалеченный и беспамятный, в зарослях тростника у реки Приай… Но что толку терзать себя неправильными решениями и упущенными возможностями, когда ничего уже не изменить и не исправить? Тай извлёк из своего падения все уроки, которые только можно было извлечь, и никогда бы не смог их забыть: слишком уж крепко те впились клыками и в плоть, и в кости.

Пожалуй, жалел Тай только об одном: чтобы прозреть, ему пришлось лишиться глаза.

Чтобы стать собой, он лишился лица.

(Мечты)

Родители Тая мечтали пустить в земле крепкие корни: чтобы их дети и дети детей хранили в веках память рода и удобряли потом и кровью пока ещё новопреобритённый, но глубоко вросший в сердце вварденфелльский надел. Когда единственный сын ясно дал понять, что никогда не женится и не оставит потомства, они сделали крупное пожертвование Храму и вскоре успешно зачали второго ребёнка.

Тай плохо помнил старшего брата (даже не знал, жив ли тот, ушедший в наёмники), а правду раскопал самостоятельно. Родиться “на замену”, чтобы жить ради чужой мечты, ему претило, и рано проснувшийся дар помог Таю вырваться…

В Бодруме он, кажется, разучился мечтать.

(Природа)

Тай рос простым деревенским мальчишкой с простыми деревенскими радостями: плавал до посинения в ближней речке, объедался дикой комуникой, дрался со сверстниками, сшибая их в заросли виквита…

По этой свободе он поначалу очень скучал в Тель Аруне и как бы ни отрекался от земледельческого прошлого, а мысли о том, чтобы вырастить собственную грибную башню, отзывались в душе то ли щемящей тоской, то ли сладостным нетерпением.

Природа в окрестностях Бодрума слабо походила на родные места, да и с надеждой на башню пришлось распрощаться… Однако здесь Тай неожиданно понял, почему Хермеуса Мору называют “садовником” — его собственный мицелий медленно, но верно оплетал весь город.

(Город)

Тай, укрепившись в Бодруме и обзаведясь… может, не “домом” во всей полноте заключавшихся в этом слове смыслов, но надёжным убежищем, понял и принял: захолустным город казался ему только в сравнении с Тель Аруном.

Столичный снобизм в исполнении Тая выглядел иронично, но от некоторых вывертов восприятия оказалось по-настоящему сложно избавиться.

Таких городов, как Бодрум, большинство в Морровинде: не самый крупный, не самый оживлённый, но достаточно важный, чтобы заслуженно называться городом. Удачно расположенный почти на границе земель Редоран и Хлаалу — не на пересечении основных торговых маршрутов, но достаточно близко…

Бодрум был славным городом, и Тай с удовольствием помогал ему очищаться от гнили.

(Конфликт)

“Война” с ханом Ильвесом была не бескровной, но быстрой: куда больше проблем Таю доставил капитан Телемар, не смирившийся, что новый хан был готов к сотрудничеству, однако не собирался кормить продажную стражу с рук.

Партнёртсво не задалось, и его разрыв ударил по Таю довольно болезненно: приходилось жертвовать соратниками; по первому сигналу дозорных срываться с места; прятаться от патрулей в сырых, полуобвалившихся тоннелях — отростках старой велотийской канализации, заброшенных ещё до Войны четырёх счетов…

Когда Телемара сменил прямой и принципиальный Нелос Ратрион, по-редорански решительно взявшийся бороться с коррупцией, Тай был, пожалуй что, даже счастлив: такому противнику не зазорно позволить делить с тобой город.

(Магия)

Первые месяцы в Бодруме научили Тая терпению, какое прежде казалось недостижимым: он никогда не отличался горячностью, но ожидание, не удобряемое заметными промежуточными результатами, давалось ему непросто.

Физическое тело не без потерь, но восстановило работоспособность, а вот с тонким дела обстояли хуже: энергетические каналы, пронизывавшие анимус, были большей частью разорваны, а те, что уцелели, болезненно истончились. Тай не мог позволить себе ни с кем посоветоваться и двигался на ощупь, стараясь себя не жалеть, но и не перетруждаться.

Век меров долог, а годами он был ещё молод, пусть даже пережитое состарило его на полжизни. Заново приручая магию, Тай не видел нужды торопиться.

(Оружие)

Когда за не такую уж долгую по меретическим меркам жизнь успеваешь несколько раз поменять свой маршрут на сто восемьдесят градусов, приучаешься на ходу подыскивать нестандартные решения и использовать как оружие всё, что подворачивается под руку.

Тай долго думал, как аккуратно, с наименьшими потерями достать капитана Телемара, и в итоге взялся за перо. Под несколькими личинами он слал приветы всем высокопоставленным редоранцам, каких только мог вспомнить, и честно, почти без прикрас описывал всё то, чем на его памяти капитан Телемар успел отличиться: взяточничества, растраты, кумовство и прочие должностные преступления на любой вкус и цвет.