Старик медленно и с явным усилием распрямил плечи. Кулаки разжались. Корке внимательно взглянул на девочку. И вдруг понял, что перед ним стоит его дочь. Пусть появившаяся на свет таким жутким путем, но все же в ее венах текла его кровь. Внезапное осознание пробудило в душе странные чувства, толи радости, толи волнения.

«Моя дочь», – подумал он, разглядывая лицо девочки. И невольно стал подмечать знакомые черты. Такие же уголки рта, широкий лоб, тонкий короткий нос. А вот огромные сапфировые глаза достались от матери. Корке вздрогнул, вдруг на мгновение увидев в лице подростка образ той обезумевшей от горя женщины. Она до последнего дралась и вырывалась из рук солдат.

У Корке не было детей. Агила не смогла родить ему наследника. И это было его трагедией. В его племени эта тема была запретной, но некоторые, кто хорошо знал Корке, украдкой предлагали ему найти другую жену, способную родить приемника. Предлагали правда только один раз, и быстро замолкали, шамкая разбитыми носами и губами.

«Будь у меня сын, все сложилось бы иначе», – подумал старик, вдруг вспомнив родной аул.

Девочка медлила. Немигающий тяжелый взгляд буравил старика, но глядел будто бы сквозь него, выдавая глубокую задумчивость. Меч замер у горла Корке и даже не дрожал, говоря о невероятной выдержке ребенка.

– Как твое имя? – вдруг услышал свои слова Корке.

Глаза девочки блеснули хищным пламенем.

– Последнее желание – закон, – мягко пояснил Корке. – Скажи мне свое имя и можешь вершить свою месть, я приму от тебя смерть со спокойным сердцем.

– Нет. Мне не нужно чтобы ты умирал легкой смертью, – злобно проговорила девочка.

– Поверь, я сам себя уже сполна наказал, – старик долго думал о том, чтобы рассказать ей о себе, но не стал. Лишь произнес: – Меня зовут Корке. Скажи мне свое имя… и убей, раз пришла за этим.

– Меня зову Зора, – отчеканила девочка и меч, взметнувшись вверх, со свистом рассек воздух.

* * *

Удар пришелся в ледяной сугроб.

Но Корке даже не вздрогнул. Он уже принял неизбежное. Разум был чист как это снежное поле и находился где-то далеко. На губах сияла улыбка.

«А ведь смерть не страшна. Только обидно, что так мало пожил».

Не сразу старик понял, что еще жив. И лишь плачь и всхлипы девочки вывели его из какой-то эйфории и полного ощущения свободы. Он открыл глаза, пытаясь сообразить, что же случилось. Слева от него звенел меч, вошедший в лед почти на половину своей длины. Зора стояла поодаль, повернувшись к старику спиной. Плакала.

Старик попытался подняться, но не смог.

– Что ты? Что ты? – торопливо спросил он ее, не оставляя попыток встать. Ноги совсем не слушались, а боль, поутихшая было, вновь вернулась с утроенной силой. Рука ниже ранения полностью онемела.

«Плохой знак», – промелькнуло в голове.

– Я… я не могу! – со злобой произнесла Зора, и в сердцах пнула ледышку, отколовшуюся при ударе меча. Та звякнула и разлетелась на мелкие кусочки. – Демоны тебя дери! Не могу!

Старик потупил взор. Что он мог предложить ей? Самому убить себя? Корке не сдержался и хихикнул.

– Что ты смеешься?! – взорвалась девочка.

– Просто странно все это выходит. Моя дочь пришла убить меня, но не может этого сделать и поэтому плачет. Расскажи кто мне такое раньше – ни за что бы не поверил.

– Не смей называть меня так! – зашипела Зора, подскочив к старику и схватив того за грудки. – Не смей называть меня своей дочерью, дряхлый дикарь! Не смей!

Боль пронзила руку и Корке застонал.

– Я ждала этой минуты с самого рождения. И вот ты передо мной. Казалось бы, чего проще – и желанней, – перерубить тебе шею? Но я не могу этого сделать. Не могу! Проклятие!

– У меня в рюкзаке, – слова довались Корке с трудом, но он старался не подавать виду. – Есть чем перевязать рану. Я сейчас сниму его, а ты пока насобирай дров.

– Что? – от удивления Зора вытянулась в лице.

– Дров, говорю, насобирай. У меня пара лучин осталось в заначке, костер разведем. Чаю вскипятим. Знатный травяной сбор у меня имеется. В любую стужу согреет.

Не зная, что ответить на такую наглость, Зора лишь моргнула глазами.

«Какие красивые», – отметил про себя старик и сердце разлилось какой-то горячей беспричинной радостью. Поторопил:

– Ну, давай, чего замерла? Вон там сугроб, видишь? Наверняка куст. Капнуть два раза – и дрова будут. Сходи, пожалуйста. Да не переживай ты так, убежать далеко с такой раной я все равно от тебя не смогу. А так чаю попьем, ноги совсем занемели. Да и ты, я погляжу, замерзла, нос совсем синий.

…Костер развели в небольшой низине, укрывшись от ветра. Корке растопил снега, не скупясь бросил добротную горсть заварки в кружку.

– На, пей, – протянул девочке.

Та сморщила носик.

– Отравить решил, старый?

Корке улыбнулся.

– Что ж я, по-твоему, отраву с собой всегда ношу? Вот смотри, если не веришь, – старик, с удовольствием покряхтывая и с присвистом швыркая, отпил из кружки несколько глотков горячего крепкого чаю.

– Ух! – крякнул в кулак. – Знатно заварился. Ну, будешь?

Зора с подозрением приняла кружку. Грея руки об глиняные бока, опасливо отпила. Не смогла сдержаться, произнесла:

– Да, и в самом деле хорош. Согревает.

– Ну, а я что говорил? – старик улыбнулся.

Они сидели молча, не зная какие подходящие слова найти друг для друга. Корке как мог держался, но боль в плече прошивала так, что он не вытерпел и сквозь зубы закряхтел, пытаясь подавить крик. Зора глянула на него, нехотя произнесла:

– Давай, помогу.

Корке замотал головой, но Зора не стала даже и слушать его, подсела ближе, на удивление крепкой рукой усадила на место попытавшегося слинять старика.

– Надо вынуть, иначе ничего хорошего не жди. В кость не вошла, только в мягкие ткани.

Корке притих, ссутулился, покорно дал себя осмотреть, морщась от боли.

– Сейчас будет больно, – предупредила девочка, осторожно освобождая пораженное место от одежды.

– Ничего, стерплю…. Ох!

– Тихо! – шикнула Зора. – Пустяк! Как я и говорила – кость не задета. Стрелок я так себе. Сейчас выну наконечник. Выдохни и приготовься – насчет три. Три!

В плече что-то противно чавкнуло и сразу же разлилось обжигающей болью по всей руке. Старик едва сдержался чтобы не разразиться самой крепкой бранью.

– Ну вот и все, – произнесла Зора, демонстрируя ему окровавленный наконечник стрелы. – Сейчас перевяжу. Заживет как на собаке.

– Да, это точно! – сказал старик. На белом как снег лице появилась слабая улыбка. – Уже лучше. Правда лучше.

Зора вернулась на свое место. Отхлебнула из кружки и протянула старику.

– На, попей.

Дрожащей рукой Корке принял стакан.

– И что дальше? – спросила Зора, ковыряя носком ботинка снег. – Что будем делать дальше?

– Не знаю, – честно признался старик. – Пить чай будем.

– Я не смогла этого сделать, – вдруг без всяких эмоций сказала она. – Я не смогла тебя убить. Я – слабый человек, ничтожество.

Вытирая взмокший пот со лба, старик ответил:

– Слабость проявляется ни в том, смогла ты убить человека или нет.

– А в чем тогда? – вновь вспыхнула злостью Зора.

«Характер у нее как у меня в молодости, горячий!», – отметил про себя Корке.

– Слабость – это неспособность идти дальше, сдаться. Вот что такое слабость.

– Мне некуда идти дальше. Этот день был конечной точкой моего пути. Я всю свою сознательную жизнь жила этим моментом, множество раз представляла, как это будет, какие слова скажу тебе, ты даже не представляешь сколько раз! Я проигрывала этот момент каждый день. А теперь… вот, не могу сделать последний шаг. Тряпка!

– Если тебя это успокоит хоть немного, то мне на самом деле не много осталось. Возраст уже, сама понимаешь, не молодой. Да еще раненный я. К тому же теперь я изгнанник – старик, у которого нет ни еды, ни сил чтобы добыть ее.