Молчаливые, одетые в серое, они переносили стопки книг, писали или наводили порядок. Блуждающие между полками и этажами тени. Они ходили вверх и вниз по лестницам, которых было всего четыре, по одной с каждой стороны света. Но лестницы тоже служили книжными полками. Кроме того, здесь было неисчислимое количество тёмных стремянок, которые передвигались по направляющим вдоль сводчатых стен. Короткая дорога для самых опытных серых.

Урд увидел женщину, которая поднималась, перескакивая через несколько ступенек, в то время как стремянка ехала вдоль стены. Добравшись до следующего этажа, она ухватилась за очередную стремянку и при помощи своей скорости и веса отправила её в путь вдоль полок. Так она мгновенно перемещалась между этажами со скоростью и точностью, которые могли быть только следствием проведённой в этой башне жизни. Скрежет перемещающихся через разные промежутки времени стремянок заглушал скрип перьев сотни писцов.

Эйр остановилась и повернулась к Урду. Он смотрел на мантию Совета, которую она носила: несколько слоёв различных тканей, все белые, верхний слой традиционно раздваивается. Светлую гамму нарушала лишь чёрная окантовка. Чёрная лента шла вдоль швов спереди и по краю капюшона, надвинутого на лицо Эйр.

На какой-то миг он ощутил обычный горький вкус ревности, но потом вспомнил, что сам облачён в такую же мантию. В отцовскую. Она прекрасно подходила по длине, но была широковата. Её надо ушить по бокам, и мерки уже сняты. За ночь лучшие швеи Всевидящего превратят это одеяние в его и только его мантию.

Эйр пялилась на него совиными глазами. Целый день в её обществе не помог Урду привыкнуть к глазам Эйр. Под её взглядом тело начинало чесаться, как под взглядом Илюме, и Урду приходилось следить за своей речью. Эти две женщины были союзницами, близкими, как чайные листы, но с виду они отличались как день и ночь. У Эйр были круглые лицо и глаза, её морщинистая кожа была смуглой, а у Илюме – гладкой и светлой, и это несмотря на то, что обеим перевалило за три четверти века. Во внешности Эйр явно проступали черты семьи Коббов, происходившей из северной Блоссы. В этой простой стране охотников ели китовый жир и перемещались по равнинам, ночуя в палатках. Невероятно, как сотни лет назад эти имлинги не выбрали себе родовое имя, более соответствующее их положению в обществе. Как должно быть больно самой могущественной женщине мира иметь в родословной кочевников? Урд подавил желание рассмеяться.

– Если что-то было написано, то оно хранится в этой библиотеке, – сказала Эйр. – Здесь ты найдёшь все сведения о том, кто мы, чем занимаемся, что когда-либо делали. Все когда-либо принятые нами решения записаны пером. За что голосовала каждая семья и как голосовали их предки. Вплоть до времён войны со слепыми. У нас нет тайн друг от друга.

Урд чуть не фыркнул. То, что она сумела удержать на лице маску, когда произносила эти слова, было настоящим достижением – надо отдать ей должное.

– Ты самый молодой член Совета за многие годы, – продолжала она. – Должно быть, в последний раз имлинг, не видавший своей сороковой зимы, вошёл в состав Совета четыре поколения назад.

Он искал уважение в её голосе и разозлился, не найдя ни капли. Она просто констатировала факт.

– И ты тот, кто вошёл в Совет с минимальным перевесом голосов на моей памяти. Твой отец был сильным имлингом. Тебе далеко до него.

Урд почувствовал, как его лицо перекосилось, но сумел взять себя в руки. Она проверяет его. Хочет посмотреть, как он отреагирует. И всё же… Он – член Совета. Как она смеет! За такое последует наказание. Однажды, когда она меньше всего будет этого ждать.

– Я рад, что не все так считают, – ответил он спокойно, как мог.

Она продолжала, не комментируя его ответ.

– Я проголосовала против тебя, – сказала она.

На какой-то миг он восхитился её честностью, но потом вспомнил, что она только что рассказала ему. Все отданные голоса хранятся в этом помещении. Он всё равно узнал бы, кто как проголосовал, и она это понимала.

– Но ты здесь, – она повернулась к нему спиной и пошла по библиотеке. – Ты здесь, и я надеюсь, что ошиблась в тебе. Скоро всё выяснится.

Они поднялись на несколько этажей, вышли на балкон и по мосту перешли в следующую башню. А потом ещё в одну. И ещё в одну. Небо было тёмным и воинственным. Надвигается дождь, здесь, на высоте, стало холодно.

Наконец Эйр открыла дверь в одну из башен, и они оказались в тёмном зале. Урд скрыл удивление, когда увидел несколько других членов Совета. У всех на лица были надвинуты капюшоны, как будто они собрались на какую-то церемонию. Урд почувствовал, как у него задёргалась рука, но ему удалось подавить желание схватиться за горло. Воротник был на месте. Он всегда на месте. Никто ничего не узнает и не увидит. Урду следует научиться расслабляться и больше полагаться на самого себя. Он же самый могущественный мужчина на свете!

Эйр указала ему на стул посреди зала. К его разочарованию, стул был совсем обычным, деревянным, с перекладинами на спинке. Такой можно отыскать в комнате слуги.

– Совет защищает народ от опасной правды, Урд-отче, – сказала Эйр. – От правды, которая сжигает все мосты. Сможешь ли ты жить, как один из нас, зависит от того, как ты будешь обращаться с этой правдой.

Урд сел и поднял глаза. Над ним нависала вертикально расположенная решётка из чёрного огненного стекла, готовая упасть в любой момент. Её прутья располагались близко друг к другу и блестели в свете масляных ламп. Он предположил, что, если неверно ответит на один из вопросов, Совет его уничтожит.

Или же они сделают это в любом случае? Может, они всё знают? Нет. Конечно, нет, в противном случае он никогда не оказался бы здесь.

– Но тебе не стоит беспокоиться, – сказала Эйр. – За всё время мы потеряли всего двоих. Они лишились рассудка.

Урд не улыбнулся.

Чёрное небо плакало. Урд, спотыкаясь, спускался по лестнице на внешней стороне башни, но внезапно остановился и прижался к перилам балкона, как пьяный. Он согнулся, чтобы побороть тошноту, но это не помогло. Потоки дождя падали на пустые улицы далеко внизу под ним.

Одежда отяжелела от влаги, с волос стекала вода и струилась по лицу. Струи дождя лились с небес и взрывались на полу балкона, выбивая ровный безжалостный ритм.

Урд зажмурил глаза, чтобы оставить снаружи всю правду и всю ложь, которые он только что услышал. Он сильный имлинг. Он вырос здесь, он слышал и видел невероятные вещи и не питал никаких иллюзий по поводу Внутреннего круга Совета. А ещё он практичный имлинг. Он больше других разбирался в политической игре. Он сам был политической игрой, ради Всевидящего! Но это…

Он схватился за горло и почувствовал вкус крови из раны, которую никто не мог увидеть или исцелить. Никогда. Но это не должно его остановить. Обычные имлинги могли остановиться из-за любой ерунды, но он не был обычным имлингом. Он был выдающимся. Разве он не оказался именно там, куда стремился? Разве ему не удавались все начинания? Разве всё, к чему он прикасался, не превращалось в золото? И теперь он был одним из них. Урду больше нечего бояться.

Дождь немного утих. Нетвёрдыми шагами он пошёл дальше, вниз по лестницам. С гор за Эйсвальдром донеслись три коротких крика уставшего от непогоды ворона. Мир безграничен, и он лежит перед Урдом. Перед ним одним. Это будет совсем просто! Если бы он только знал…

Отец знал!

Отец обладал этим знанием с тех пор, как в возрасте пятидесяти лет вошёл в Круг. Все эти годы… И не поделился. Урд вспомнил его лицо среди подушек. Оно побледнело от болезни, но отец по-прежнему не желал сдаваться. В конце концов ему пришлось. Он сделал свой последний вздох, глядя на Урда, но не со страхом, а с отвращением.

И кто же одержал победу? Кто сейчас мог вспоминать о былом с презрением? Спурн обладал знанием, но никогда не пользовался им. Он никогда не переходил границ. Слабак. Он пресмыкался перед системой, которая была старше самого времени.