– Хочешь есть? У нас есть суп из палтуса. Он простой, но свежий, – Торральд повернулся к очагу и поскрёб поварёшкой по дну кастрюли. – Согреется через минуту.

По его голосу было понятно, что на самом деле он не желает никакой компании.

– Ты гостеприимен, Торральд, но мне надо возвращаться, – ответил Ример и всё же присел. Торральд смотрел на него, не отрывая глаз. Ример видел в них ту же осторожность, что и в глазах Хирки. Они держатся на расстоянии. Они больше не знают его. Он не один из них.

– Что же нам тогда делать, Ример? Нам, простым смертным? Ждать войны? – Торральд склонился к нему. Ример почесал нос, чтобы скрыть улыбку. Нагловатый вопрос Торральда сократил расстояние между ними, и он наслаждался моментом.

– Равнхов и Маннфалла стучат по щитам. Но они всегда это делали, – сказал Ример, зная, что в его ответе больше уверенности, чем в нём самом.

– Стучат по щитам?

– От этого никто не умрёт, Торральд.

– Никто из вас, возможно, – Торральд откинулся на спинку стула. Пропасть между ними разверзлась вновь. Ример поднялся. Он бы многое отдал за возможность остаться здесь навсегда, болтать о всякой всячине, проснуться завтра утром и, возможно, пойти ремонтировать повреждённые огнём брёвна на крыше вместе с сидевшим перед ним мужчиной. Но этот мир тоже не принадлежал Римеру.

Торральд невесело улыбнулся.

– Спасибо, что оказался там, Ример. Спасибо за Хирку.

– Она всегда оказывалась там, где была нужна мне, – ответил Ример.

Глаза Торральда расширились и выдали охватившие его удивление и подозрение. Он всегда был замкнутым и держал Хирку при себе, как сокровище. Он не знал, сколько времени Ример с Хиркой проводили вместе, а может, это должно остаться тайной. Но больше это не имело никакого значения. Всё закончилось.

Ример вышел и закрыл за собой дверь. Ноги принесли его на край горного уступа. Он стоял и смотрел на погружённую во тьму деревню Эльверуа. За последние три года он научился жить, ощущая тленность бытия. Таково первое послание Всевидящего. Ничто не завершено полностью. И ничто не длится вечно. И всё же он испытывал горе от того, что ему придётся оставить всё это. Он покидал не только Совет, не только семьи Маннфаллы и не только Илюме.

На крыше лачуги закричал ворон. Его крик был похож на смех старого мудреца. «Что-я-говорил? Что-я-говорил?» Кто знает, о чём кричит ворон? – гласила старая поговорка из Блоссы. Это второй ворон, которого он встречает за ночь. Ример снова сделал знак Всевидящего. После жизни под Его крылами Ример так и не научился толковать крики воронов. Если бы умел, то, возможно, ворон дал бы ему совет. Завтра ему предстоит встреча лицом к лицу с Илюме Ан-Эльдерин, с матерью его матери, с одной из самых могущественных женщин мира.

Он сделал глубокий вдох, перешагнул через срубленную берёзу и направился в долину.

Хирка проснулась от воплей чаек на берегу моря. Она подошла к окну и открыла ставни. Было рано. Далеко внизу, на пристани, рыбаки уже сошли на берег. Они разделывали свой улов в окружении жадных птиц, которые кружили над их головами. Рыба билась в лоханях, не находя выхода. Море вдали покрывалось белой дымкой. Только пара облаков с серебристой каймой выдавала местоположение солнца.

От ветра кожа на её руках покрылась мурашками. В Глиммеросене в окна вставлены цветные стёкла. У Хирки же была просто дыра в стене, а это намного лучше. Так можно сделать вдох и по запаху понять, каким будет день. И видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. Сквозь стекло всё видится искажённым, как во сне. Сегодня ночью ей приснился сон о том, как она плывёт по лесу. О воронах. Сон о… Римере?

Действительность настигла её, как тухлая рыба. Сгусток тошноты в животе. Отец не был отцом. Он нашёл её. Поднял. Взял с собой. Как диковинный камень или воронье перо. Она – брошенная. Отверженная. И не принадлежит к роду Има.

Хирка попятилась от окна. Она уцепилась за спинку кровати, чтобы погрузиться в забвение, как всего минуту назад. Утреннее забытьё. Дарующая свободу пустота перед окончательным пробуждением. Но она утекала сквозь пальцы, как песок. Хирка всё помнила.

Она побежала к Аллдьюпе. Запнулась. Корзина и ворон. Она заснула. Наверное, отец сходил к Железному Ярке, чтобы тот помог ему принести её домой. Как беспомощного ребёнка. Как будто она – Ветле. Хирка опустила глаза.

У неё на руке появилась белая повязка. Узкая нижняя рубаха обмоталась вокруг тела во время сна и была похожа на отжатое бельё. Другой одежды в комнате не было. Наверное, сохнет. Надо выйти. Ощутить ветер на лице.

Хирка открыла дверь в гостиную. Она предательски скрипнула. Отец, сидевший на своём стуле, вздрогнул. Он схватил ступку и принялся толочь ромашку, как будто просто немного вздремнул. Но Хирка видела, что он не ложился. Очаг горел со вчерашнего дня. Поверхность стола представляла собой хаотичный набор растений, коробочек, горшков и бальзамов. Он проработал всю ночь.

– И это всё? – хрипло спросил он и кивнул на её корзину, стоявшую на столе. Хирка поняла: он решил, что сегодняшний день будет совершенно обычным. Она не знала, чего ожидала. Больше, чем ничего, во всяком случае. Куча вещей, которые она хотела высказать, давила на неё свинцовой тяжестью, но ни одной из них она не могла вспомнить. Она сняла свою одежду с потолочной балки. Одежда высохла.

– Я дошла почти до самого Гардакульпа, – сказала она, натягивая на себя штаны. Прореха на колене увеличилась в размерах. Подождёт. – И я встретила Римера, – добавила она. Хирка услышала вызов в собственном голосе, но если отец не собирается признавать, что всё изменилось, действовать придётся ей. Она украдкой взглянула на папу, но он никак не отреагировал на её слова.

– Я нашла солнцеслёз, – сказала она, когда тишина сделалась совсем невыносимой.

– Хорошо. Половина деревни захочет получить его для сегодняшних вечерних костров. Я пошлю с тобой немного. Не…

– Болтайся среди имлингов и разговаривай как можно меньше, – закончила Хирка. Он поймал её взгляд.

– Ничего не отдавай взамен на обещания. Монета или ничего.

Хирка отковыряла корочку козьего сыра, пока отец объяснял, куда ей предстоит сходить. Хирка знала, кому что предназначается, но она позволила ему объяснить. Набитая до краёв корзина поведала ей, что сегодня предстоит навестить многих. Бальзама для груди Улле хватит на несколько месяцев. Чай из мяты для Квитстейна. У него была самая большая в деревне печь, и он снабжал всех хлебом из кислого теста, рецепт которого, по слухам, использовал ещё его прадед. Но из-за муки в воздухе ему становилось трудно дышать. Мята немного облегчала положение, и в корзине Хирки был запас чая, которого хватит до первого снега.

Наверное, отец считает, что она глупа, как овца, и не понимает, что происходит. Это её последний поход в Эльверуа, а он не собирался сказать ей об этом. Они снова уедут. Как они будут ездить с прикованным к стулу отцом, было выше её понимания, но если он думал, что она станет задавать вопросы, то пусть подумает ещё раз. Хирка засунула в карман варёное яйцо, взяла корзину и вышла из дома.

Она пошла в обход Глиммеросена, чтобы не разговаривать с Сильей. На самом деле ей не хотелось вообще ни с кем встречаться, но это невозможно, ведь прилетел ворон, и все соберутся около Чертога Всевидящего.

Внизу, в долине, спокойно и уверенно текла Стридренна, как будто время её вообще не волновало. Ноги принесли Хирку на берег реки. Она опустилась на колени и заглянула в воду. Снизу на неё смотрело её собственное испуганное лицо. Она не заметила никаких изменений. Волосы были такими же рыжими, где-то покороче, где-то подлиннее, косички теми же самыми. Можно ли понять, что она не такая, как все?