Поначалу Гарри показалось, что Снейп пытается наладить с ним отношения. Это его даже обрадовало. Но вскоре он ощутил, что ему остро не хватает личного пространства.

Ему не разрешалось самовольно покидать Стэмпхолл. Раза два он собирался на прогулку. И оба раза к его неудовольствию и удивлению Снейп выражал желание “составить компанию”. В чем заключалась компания, Гарри так не понял. Они молчаливо бродили по мокрому грязному снегу вдоль дороги или наматывали круги по тропинкам в роще. Снейп то и дело прятал длинный, покрасневший от холода нос в шерстяной шарф и всем своим видом выражал недовольство происходящим. Он явно не был поклонником прогулок и светских раутов. С какой целью он увязывался за ассистентом, было неясно. Он также приходил в библиотеку именно в то время, когда там был Гарри. А еще без стеснения мог войти в его спальню, когда тот спал или мылся.

Растущее недовольство превращалось в глухую ярость. Гарри начало казаться, что Снейп просто поменял тактику и решил довести его до сумасшествия своей навязчивостью. Гарри не знал, куда деться. Казалось, что Снейп занимал собой все свободное пространство в доме, и теперь другим физически не хватало в нем места. Гарри поймал себя на том, что наслаждается редкими моментами, когда Снейп был не с ним, а с сыном. Тот по-прежнему ограждал его от общения с Оскаром и предпочитал заниматься с ребенком лично. Гарри несильно расстраивался по этому поводу: обучать грамматике или простым вычислениям шестилетнего мальчика казалось ему довольно скучным. Он радовался, что Снейп не нагружал его этой работой. К тому же, это были единственные часы, когда Гарри отдыхал от наставника.

Оттого, что в одночасье Снейпа стало слишком много, Гарри начали бесить даже те вещи, на которые прежде он не обращал внимания. Например, ежедневные сообщения о планах на день за завтраком. Какой смысл было говорить о них, думал он, если каждый день они делали одно и то же, и от рутины можно было уже на стену лезть? Его возмущала одержимость, с которой Снейп придерживался жесткого, почти тюремного распорядка в своем доме. Однообразие набило Гарри оскомину, но высказывать свои претензии вслух он не решался.

Совместные отлучки на задания теперь тоже не радовали. Во-первых, потому что вне дома Гарри каждую минуту проводил со Снейпом. Во-вторых, им приходилось ночевать в одном помещении, если работа требовала их присутствия больше, чем на один день. После каждой такой поездки Гарри возвращался в Стэмпхолл уставший, злой и по горло пресыщенный обществом Снейпа, которым, казалось, был отравлен даже воздух в доме.

Он злился, когда Снейп подходил к нему слишком близко (а тот, надо сказать, делал так всегда). Когда Снейп пытался заговорить с ним, а Гарри был не настроен на беседу. Злился, когда Снейп часами сидел рядом и молчал. Когда пил каждый вечер бренди. Когда оставлял на столе свои длинные черные волосы. Когда хрустел пальцами. Когда ронял слюну во время разговора. Когда разбрасывал свои вещи в лаборатории. Когда шуршал в библиотеке страницами. Гарри злился даже в те моменты, когда Снейп проявлял к Оскару нежность. В ласковых словах и жестах ему мерещились лишь притворство и фальшь.

Но самым невыносимым было время, когда он оказывался в постели Снейпа. По всей видимости, тот считал Гарри своим любовником. Иначе объяснить его поведение было нельзя. Теперь Снейп требовал, чтобы во время исполнения супружеского долга они оба были полностью обнажены. Как бы Гарри не отворачивался, не желая видеть чужой наготы, он все равно ощущал жар и прикосновение другого тела под одеялом, которым они укрывались. Едва он смущенно и несмело забирался в нагретую постель, Снейп впивался в него клещом и не отпускал, пока не доходил до пика. Он беспардонно трогал Гарри за срамные места, разнузданно шарил руками по телу, не обращая внимания на то, что от унижения тот еле сдерживал слезы. Он шептал ему на ухо пошлые комплименты, говоря, что Гарри красивый, и называл его в такие моменты “мальчиком” или ” милым мужем”.

Распробовав вкус греха с новым любовником, Снейп больше не сдерживал неистовство своей плотской страсти. Он хотел, чтобы в постели ему отдавались полностью. Однажды он настоял на том, чтобы во время соития Гарри лежал к нему лицом. Навалившись на него всем весом, Снейп принялся яростно и мокро целовать его в губы. Гарри послушно и вяло отвечал ему под натиском, пытаясь очистить сознание, чтобы не запаниковать и не начать вырываться. Когда же он позволил Снейпу погрузить горячий скользкий язык в глубину своего рта, тот забился в экстазе и, прежде чем обессилено упасть на простыни, простонал “О, дорогой!”. Потом Гарри долго мылся над тазом и полоскал рот у себя в комнате.

После того, как все заканчивалось, Снейп обычно выглядел разочарованным, хотя и старался не показывать этого. В постели Гарри всегда был скован и холоден. И это, похоже, оскорбляло Снейпа. Неизвестно, что он себе надумал, но, судя по всему, он каждый раз ждал, что Гарри ответит на его ласки или хотя бы покажет, что ему приятно. Разумеется, эти ожидания были тщетны. Каждый раз Гарри хватало лишь на то, чтобы одеться, сухо пожелать спокойной ночи и уйти, сдерживая отвращение. Выносить Снейпа и так с каждым днем становилось труднее. Вот уж на что ему точно не стоило рассчитывать, так это на страсть со стороны Гарри.

*

Не зря говорят, что человек становится похож на того, с кем водится. Тот, кто обитает среди глупцов, сам со временем становится глупцом. А тот, кто живет с развратником, со временем склоняется к пороку.

О своем новом ужасном недуге Гарри узнал однажды ночью. Ему неожиданно приснился бывший однокашник Колин Криви, с которым они никогда не были близки. Во сне он почему-то был в купальне. Гарри с удивлением обнаружил, что они оба сидят в ванне без одежды. От горячей воды вдруг стало приятно как никогда в жизни, внутри что-то натянулось, тело завибрировало. Колин намылил пальцы и завел руку за спину. Гарри показалось, что он просто моется. Но тот вдруг повернулся спиной и выгнулся. Гарри ахнул. Он увидел, что Колин прямо у него на глазах раздвигает ягодицы и погружает пальцы…

Гарри резко проснулся. Он заскрипел зубами от невыносимого желания досмотреть этот сладострастный сон до конца. Напряжение внизу живота было невыносимым. Он стиснул пах под одеялом и с громким стоном излился в домашние брюки. После этого он еще долго лежал, пытаясь успокоить шумное дыхание и гулко бьющееся сердце…

На утро он попытался объяснить себе, что произошло ночью. До этого дня его плоть никак не проявляла себя, за исключением редких самоосквернений во сне. И то Гарри никогда не мог вспомнить, что ему снилось. Такой непристойный реалистичный сон он видел впервые. Что возбудило его настолько, что он не выдержал и совершил столь постыдный поступок?

Вспомнив обнаженного Колина, Гарри тут же почувствовал стыд… и сладкое волнующее возбуждение. О, Мерлин, что он там творил! Конечно, это был плод воспаленного разума Гарри, не более того, но… ч-черт! Как невозможно пьянила, как волновала эта безумная фантазия! Гарри впервые позволил себе представить запретную картину. Вот он плавно и уверенно придвигается к разгоряченному Колину и кладет свою ладонь на его колено. Затем проникает пальцами другой руки ему в рот и трогает гладкий влажный язык…

Голова закружилась. В паху приятно и мучительно заныло. После недолгой внутренней борьбы Гарри смирился и, расстегнув пуговицы на брюках, обхватил рукой налившийся кровью член. Он медленно сдвинул крайнюю плоть назад, обнажив головку, и проверил свои ощущения. Прикосновение было слишком чувствительным и не особо приятным. “Всем известно, что онанизм губит душу и тело юноши”, — пронесся в голове назидательный голос мистера Филча. Гарри доподлинно знал, что мужчины, которые занимаются этим, становятся безумцами и умирают от истерии и ужасных нервных расстройств. Но блудная страсть настолько владела им в ту минуту, что даже обещание неминуемой расплаты не могло его остановить. Он сжал член и еле заметно подвигал рукой…