— Вы что, всегда носите с собой яд? — ехидно спросила Виктория, уперев руки в бока.

— Да, и ничего такого. Есть люди, которые постоянно ходят с ножом.

— И зачем они вам? — Виктория кивнула на флаконы.

— Никогда не знаешь, когда понадобится. Например, неудачное свидание.

— Вы ходите по свиданиям?

— Уже нет, иначе все запасы бы извела. Ты меня поняла? Или правда хочешь проверить, обманываю ли я тебя? Мы могли бы это устроить, но уверяю, тебе не понравится, дорогуша.

Дыхание сбилось.

Виктория вмиг приняла решение.

— Хорошо, — сказала она. — Но вы мне тоже поможете.

— Слушаю, — заинтересованно приподняла правую бровь Корделия.

— Когда путешествие закончится, я не хочу здесь оставаться. Я хочу уйти отсюда.

Корделия нахмурилась.

— Смотри, повышаешь рейтинг истории. А сама ты не справишься?

— Я не про это! — возмутилась Виктория, отпрянув.

— А про что тогда?

— Мне нужен русалочий эликсир.

Виктория сама не знала, как ей пришло это в голову. Наверное, мечта жила внутри, ожидая своего часа, слишком долго. Виктория хотела стать русалкой с самого детства, сколько себя помнила. Она знала, что так не поступают. Не бросают всё, что есть. Не уходят. Не сдаются. Но ей было страшно. Оставаться в мире, где есть Зои, готовая в любой момент подставить подножку, где Кассандра только и шепчет что «будь как они», где Корделия строит козни, где мертва Миранда, Виктория была не намерена. Она думала, что теперь, когда чёрное и белое смешалось и не осталось ничего «правильного» и «неправильного», можно позволить себе маленькую слабость — сбежать, скрывшись от бед.

Виктория думала о своём решении ещё много дней, до самого последнего момента, сомневаясь и колеблясь. Она корила себя — и наяву, и в ночных кошмарах — за то, что согласилась предать Миранду, но как только видела Диану или представляла её безгрешное юное лицо, думала, что это того стоит. Диану все любят. Диана светлая. Диана тёплая. Диана лёгкая. Диане стоит жить, стоит остаться. А Виктория пусть уйдёт. Подвергнуть жизнь сестры опасности было немыслимым, даже более немыслимым, чем подвергнуть опасности жизнь Миранды. Виктория не до конца верила Корделии, считая, что та вполне могла преувеличить свои возможности. Гнусная манипуляция. Всё портило одно «но». А вдруг не преувеличила? Вдруг Корделия говорила правду? Виктория даже думать не могла об этом. Исключено.

— Я хотела поговорить с тобой, — как-то сказала Диана, заглянув вечером к комнату Виктории. Та сидела на постели в пижаме и маске для сна на лбу. — Почему ты такая задумчивая в последнее время?

— Тебе кажется. Всё нормально, — ответила Виктория и вымученно улыбнулась. — Просто я устала.

— Да, за ужином тебе снова досталось.

— Ничего страшного, Ди. Я не гожусь в королевы, и это правда. Мама права.

— Нет, не говори так.

— Ну перестань, не надо меня утешать.

— Мне… больно, что я не могу помочь тебе.

— А как ты поможешь? Тут уж ничего не поделать. Тебе бы больше пошло быть королевой. А я не королева.

— Мне? — удивилась Диана. — Может быть. Я не думала об этом, но вижу, как мысль о троне тебе претит.

— Тебе всего шестнадцать.

Диана засмеялась.

— А тебе — восемнадцать, а ты звучишь так, будто из тебя буквально песок сыпется.

— Я имею в виду, что ещё несколько лет назад я думала, что не так уж плохо быть королевой. В шестнадцать я размышляла о власти очень часто, не то что ты. Тебя от этого освободили. Да и я теперь… мечтаю о других вещах.

— И о чём ты мечтаешь?

Виктория замешкалась.

— О море, да? — тихо спросила Диана, вздохнув. — О кораблях, морских приключениях и подвигах? Или… о русалках?

Сердце Виктории заныло. Её раскрыли.

— Ты знаешь?

— Сложно не знать. Я всегда видела, как тебя тянуло к воде.

Это была правда. Когда Виктория, ещё пятилетней девочкой, впервые увидела море, то влюбилась. Влюбилась в бушующие, словно нашёптывающие что-то волны, в ослепительный, чарующий блеск воды, в крики чаек. А затем Виктория заметила в тени, у россыпи прибрежных камней, русалок. Они переговаривались, плескались в тёплой воде, подставляли лица солнцу и звучно смеялись. Тогда внутри что-то ёкнуло. Её закружила мечта — стать русалкой. Беззаботной, счастливой, прекрасной.

— И ты бы поняла, если бы я… скажем так, ушла?

Диана пожала плечами и грустно взглянула на Викторию.

— Конечно, поняла бы. Другое дело, что мне бы тебя не хватало. Но я не понимаю, зачем оставаться, когда ты совсем не счастлива во дворце. Незачем мучить себя.

— Ди, ты не представляешь, что такое трон. Власть тебя задавит. Ты станешь совсем другой.

— Хочешь сказать, лучше, чтобы власть задавила тебя? Так не пойдёт. Я бы справилась. Завела бы себе союзников. Познакомилась бы с Дженнифер Валери Мэй поближе.

— Ты такая наивная и милая. Я не хочу тебя переубеждать, но представь, ещё два года до трона… Эти годы изменят тебя до неузнаваемости. Из тебя душу вытрясут.

— Ради тебя я бы справилась. К тому же, мне нравятся и апельсины, и карамель, и зима. Я даже не против имени «Герман», — рассмеялась Диана.

— Сумасшедшая, — беззлобно выдохнула Виктория и улыбнулась. — Представь, тебя выдают за того, кого ты не любишь.

— Я смогу его полюбить. Главное, правильно выбрать. В браке нет ничего такого. Сначала достаточно просто уважать друг друга, а потом королевство бы сплотило нас, и чувства бы пришли.

— Ты слишком идеальная, Диана.

— Я скучная. Так мне обычно говорят: ты скучная.

— Каждый бы мечтал быть такой скучной. Для меня ты идеальная. Ты особенная.

— Подобное парни говорят наивным возлюбленным: «О, Пенелопа, ты такая особенная! Ты не похожа ни на одну девушку!»

— Да ну тебя, — рассмеялась Виктория. — «Пенелопа»! Правда. Я люблю тебя, Ди. Всегда помни это.

— Обещаю. Я не забуду.

Всё свершилось. Виктория сделала это. Явилась на день рождения, скрепя сердце оставила коробочку с помадой и письмом-обманкой среди других, и, сходя с ума, ждала. Она специально отстранилась от отца, Дианы и Кассандры, чтобы её не упрекнули за слишком печальный для вечеринки вид («Виктория, что за лицо? Ты пришла на день рождения! Порадуйся за кузину!») Предыдущие несколько недель подготовки и ожидания беды истощили её. Она сделалась меланхоличной и никак не могла держать лицо. Будто бы и не было занятий, когда её учили выдержке. Виктория чувствовала дурноту. Она сидела в углу, мелкими глотками пила воду и смотрела на всех, кто хотел её поприветствовать, потерянно. Неподалёку крутился задумчивый, одинокий чудак в зелёном галстуке — страдалец не хуже Вертера. Если присмотреться, то можно заметить, как в его глазах сияла и стонала умирающая влюблённость.

— Всё прекрасно, — шепнула ей в один момент счастливая Зои. — Она накрасилась помадой и ушла в комнату.

Виктория стояла в толпе, когда Калеб побледнел и упал. Она вздохнула, её губы дрогнули и изогнулись в усмешке. Вот оно, оказалось так неизбежно, случилось так быстро и так близко, на расстоянии нескольких шагов.

Из-за неё. Будто и не было ни Зои, ни Корделии. Лишь Виктория. Только её вина.

Она представляла, как не приносит коробочку или как кладёт туда обычную помаду. Делает, что угодно, чтобы не видеть, как вокруг вершится хаос в пустой борьбе за жизнь принца. Но потом одёргивала себя, вспоминая угрозы Корделии, потому что если бы ведьма их воплотила в жизнь, то больше ни в чём бы не осталось смысла. Уже не было ясно, что правильно, а что — нет. Да и разбираться некому. Виктория решила, что всё равно. Скоро она уйдёт. Позорно сбежит от семьи, трона, оставит нынешнюю жизнь позади, чтобы никогда не вернуться. Чтобы не вспоминать о том, что натворила. Она грезила лишь о флаконе русалочьего эликсира, о море и о спасительном забытье, потому что не смела грезить о том, чтобы Миранда осталась жива. У Виктории больше не было веры в лучшее, а была только в то, что Зои добьётся своего. Зло восторжествует. В этой сказке не будет хорошего конца.