Сознание он не потерял, но двигаться был не в состоянии, зато Марьяна засуетилась вокруг него. Завела его безвольные руки за спину и со сноровкой оперативника обвязала запястья скотчем, который тоже принесла с собой (чёрт, что ещё лежит в её паршивой сумочке?). Затем несколько слоёв липкой ленты легли на его щиколотки.

В итоге, на обезвреживание врага у Марьяны ушло не больше пяти минут.

«Да она тренировалась, что ли?» – билась мысль в висках обездвиженного Стаса.

– Ну вот, – сказала девушка и ногой перевалила его с живота на спину. Оглядела результат работы. – Теперь я готова подождать одиннадцати. – В её голосе Стас уловил нотки торжества и облегчения. – Платов, ты, правда, надеялся, что я тебе поверю? Ты за кого меня принимаешь? Ну, раздобыл ты где-то фотографию моей тёти, накалякал красками записку, и что? Я должна тебе сразу поверить? Признайся, чья была идея: твоя или твоего двоюродного братца-садиста Егора? Или вы вместе решили надо мной поиздеваться?

Он кое-как ей ответил, заставляя горло, язык и губы себе подчиниться:

– Чокнутая… дура…

– Не мешало бы тебе ещё и рот заклеить. – Она улыбнулась. Нервно, натянуто, но всё же улыбнулась.

Вид поверженного врага очень её порадовал.

Зато Стас со злостью уставился в потолок. Мышцы быстро отходили от шока, но место ожога ещё сохраняло тепло.

– Думаешь, я наврал? – Он повернул голову до боли в шее, чтобы поймать Марьянин взгляд. – А? Ты же понимаешь, что мне незачем врать, понимаешь же, да? Зачем мне врать? Какой смысл?

Вежливый стук в дверь избавил Марьяну от необходимости отвечать на вопрос. Послышался глухой голос матери:

– Вы там… э… вы там в порядке? Мне показалось, будто что-то упало.

Стас представил, как мать произносит эту фразу: с напряжённым лицом и с надеждой на то, что не помешала воссоединению давно и навсегда распавшейся пары.

– Всё в порядке! – громко ответил Стас, надеясь, что она не войдёт и не увидит всю эту картину.

– Я заперла дверь, не беспокойся, – прошептала Марьяна. – Мама у тебя добрая и деликатная. Хорошо, что она не знает о том, что её сын – с отклонениями.

Девушка уселась на пол рядом со Стасом, обхватила руками колени.

– Это ты с отклонениями, Мари, – пробурчал он. – И слишком преувеличиваешь угрозу, которую я представляю.

Марьяна посмотрела на него пристально, внимательно, с тревожным ожиданием чего-то из ряда вон выходящего – наверняка, точно так же учёные изучают комету, угрожающую планете.

– Это ты преуменьшаешь.

– Ты током меня поджарила у меня же дома. – По телу Стаса прокатился жар досады. – Ты чем думала, когда это делала?

Ему, конечно, доводилось слышать в свой адрес много нелестных слов, терпеть удары кулаков, но электродами в него никогда не тыкали. И за что? За совершённую в юности ошибку, по его мнению, не слишком ужасную, чтобы породить столько страха и ненависти. По крайней мере, для человека в здравом уме.

Стас посмотрел на девушку с опаской. А она спросила:

– Платов, ты когда-нибудь слышал о таких понятиях, как «права человека», «неприкосновенность», «принуждение», «абьюз» и «преступление против личности»? Мне кажется, тебе совершенно не знакомы эти понятия.

– Тебе, видимо, тоже, – огрызнулся Стас. – Правозащитница хренова.

– Ладно, проверим, что будет. Если ровно в одиннадцать сюда зайдёт Егор, то увидит картину твоего поражения. Стас Платов валяется на полу, связанный скотчем и униженный. Красота. А потом вы с Егором отстаете от меня, понял? И лучше вам меня больше не трогать.

Стас тяжело вздохнул и на всякий случай дёрнул руками, но Марьяна связала их крепко. На него накатили злость и паника: в таком виде встретить Гул смерти – это билет на тот свет.

– Нет, ну что за хрень ты вытворяешь? Развяжи меня!

– Тс-с, – шикнула Марьяна, вскочила с пола легко и пружинисто, как кошка. – Одиннадцать. Ждём Егора. Кажется, я уже слышу его мерзкие шаги.

Вместо шагов Стас услышал далёкий рокот. Дом содрогнулся от серии подземных толчков.

Позвоночник пронзила острая боль, особенно сильно в пояснице: пошатнувшись от головокружения, Марьяна ударилась о дверную ручку.

Она отчётливо помнила, где её застало землетрясение, а ещё громкий шум, жуткое нечеловеческое многоголосье, – в комнате Стаса Платова. При мысли о нём её охватил испуг. Этот изматывающий страх, трепет перед тёмным нутром бывшего одноклассника, постоянное ожидание подвоха, так густо пропитали её сердце, что, казалось, утяжеляли его в сотни раз.

Их сегодняшняя встреча напоминала столкновение двух тел на высокой скорости. Тел, что неизбежно проникают друг в друга при ударе, крошатся, ломаются, но проникают. Да, это было одно из тех самых взаимопроникновений, когда до дрожи чувствуешь каждый осколок друг друга – так переплелись бы пальцы с острыми когтями.

На полу валялись обрывки скотча: Платов освободился и исчез.

Сердце Марьяны сжалось от ужаса.

– Ста-а-ас? – просипела она. Его имя далось ей нелегко, будто во рту что-то полопалось, растеклось и тут же ссохлось, сковав язык. Из горла вышел землистый скрежещущий призыв: – Ста-а-ас, где ты? Стас?

Она огляделась.

Вокруг царил мрак, в комнате было пусто и холодно, изо рта тянулся пар и растворялся в воздухе. Вещи валялись на тех же местах, что и раньше: одежда Платова кучей возвышалась на кровати, со стола чёрным квадратным глазом смотрел монитор компьютера, вокруг которого лежали книги и тетради.

Единственное, что поменяло положение – стул.

Он был повёрнут к столу не сиденьем, а спинкой. Будто кто-то сидел на нём и наблюдал, как Марьяна приходит в себя, а потом встал и вышел из комнаты.

Город лишился электричества, и сейчас единственным источником света служила луна. Её матовый свет размазался по оконному стеклу, за ним клубился пепел, темнела мёртвая улица.

Неужели землетрясение разом повредило все системы жизнеобеспечения города?

Марьяна подошла ближе к окну и не моргая уставилась на очертания пятиэтажки напротив, перевела взгляд на вывеску магазина «Канцтовары» внизу, оглядела столбы с фонарями, физически ощущая тотальную пустоту улиц.

В городе осталась она одна.

Нет… она и Стас Платов – её самый страшный кошмар. Её Оборотень.

Марьяна внимательнее всмотрелась в грязную улицу внизу. Казалось, на город вывалили гигантскую кастрюлю живых нечистот, и те расползлись по щелям и углам, подвалам и чердакам, растеклись по окнам и стенам. Кровавые разводы и пятна ржавчины проступили на асфальте, припаркованных автомобилях, деревьях и скамейках, мусорных урнах и бордюрах.

Марьяна почувствовала, как внутренности внизу живота опустились ещё ниже, а содержимое желудка – два шоколадных батончика, наспех съеденных вместо обеда, – внезапно попросилось наверх и застряло где-то на подступах к горлу.

«Разумное объяснение, – забегали мысли, – этому же есть разумное объяснение, правда?».

Она вздрогнула, когда на столе включился монитор. На нём вспыхнули ядовито-красные цифры: «23:08».

Держась за ушибленную поясницу, Марьяна шагнула назад, на середину комнаты, и только сейчас ощутила холод, сковавший ноги, – она была босиком. Ещё в детстве отец внушал ей, что ходить без обуви опасно: можно получить травму, посадить занозу, порезаться стеклом, сломать палец. Он в красках описывал картины боли и ужаса, и маленькая Марьяна верила каждому его слову. Она выросла, но и сейчас редко ходила босиком.

В коридоре, за дверью комнаты, послышался тихий дробный топот. Цок, пауза, цок-цок, пауза. Цок-цок-цок-цок.

Марьяна прильнула к двери. Она не слушала – она впитывала малейшие звуки. Казалось, клёкот её испуганного сердца оглушал пространство за километры отсюда.

Сухими и негнущимися, словно старушечьими, пальцами Марьяна обхватила ручку и приоткрыла дверь. Вместе с запахом гари в комнату ворвался холодный воздух и клубы пепла. Марьяна высунула голову, всмотрелась в темноту: никого.