– Может, я здесь уже и не нужен, – входя в детскую, добродушно проворчал мужчина.

Невысокий, неказистый, но силы, говорили, немеряной. А руки при этом у него были мягкие, нежные.

– Василий Иванович, – бросилась я навстречу доктору. Знала его хорошо – здоровьем рода Орловых он занимался уже не первый год. – Алена…

– Вижу, голубушка, вижу, – басовито протянул он. – Лизавета, пошли-ка кого за водой, руки обмыть.

– Анна! – тут же прикрикнула на замешкавшуюся Аннушку мама Лиза. – А разве я не права, Василий Иванович? – уперла она руки в бока.

– Права, Лизавета, права, – хмыкнул он в усы, – но это пока меня не было, – добавил доктор, направляясь к колыбельке. Постоял, склонившись – мы все затихли, едва ли дыша. Достал из поставленного на пол саквояжа трубочку для прослушивания, положил ее на столик, на чистую салфетку. Потом вдруг резко обернулся: – А вы что же, голубушка, не подготовились? – строго взглянул он на меня. – Поведали мне, как вас градом побило.

– Василий Иванович, – жалобно посмотрела я на него. – Аленка…

– Принесла! – влетела в детскую Аннушка, спасая от дальнейшего разговора обо мне. Поставила на подставку таз, поправила полотенце на плече, протянула чашечку с мылом: – Давайте полью, Василий Иванович.

– Ну, полей, полей, красавица, – отходя от колыбельки, буркнул доктор. Закатал рукава, подставил ладони под струю воды. Взял мыло, размылил.

Все это так медленно, неспешно.

– Вот что, голубушка, – закончив тщательно вытирать руки, вновь заговорил он, – детям свойственно болеть, как бы мамочки не хотели видеть их здоровыми.

– Но она же совсем кроха! – охнула я, не принимая его слова.

– Да, – вздохнул он, – это вы верно заметили. – Нахмурился. Потом, пока возвращался к столику, потер ладонь об ладонь, к одной приложил трубочку, согревая, и только после этого вновь наклонился над колыбелью. – А про ложечку серебряную забыла? – оглянулся к маме Лизе.

Мне показалось, что не потому, что та была ему нужна, а лишь отвлечь нас. Уж больно настороженно мы с ней следили за каждым его движением.

Слушал он неторопливо. Убирал трубочку, прикладывал ухо к груди хнычущей малышки, снова брал трубочку.

– Давай, – протянул он руку.

Откуда она появилась, я пропустила, но мама Лиза сразу подала ему небольшую серебряную ложечку, которую сама же и подарила Алене на день посвящения Заступнице.

– А теперь давай приоткроем ротик, – неожиданно ласково попросил он и малышка, словно понимая, о чем ее попросили, шевельнула губками и зевнула.

Что он там увидел, и понадобилась ему ложечка или нет, я не заметила – мама Лиза сдвинулась, загородив их собой.

– Ну, что, голубушка, – наконец выпрямился он и повернулся ко мне, – я сейчас распишу, что надо делать. И капельки оставлю. И для горлышка, и чтобы сбить жар. – Он достал из саквояжа несколько склянок и бумажные пакетики. Следующими из недр его баула показались лист бумаги и карандаш. – И для малышки, и для вас, голубушка, – строго посмотрел он на меня. – А то слышу я, как вы дышите. Да и сердечко трепыхается, как у бьющейся в силках птахи, – продолжая выговаривать, присел он за стол. – Вам дочь еще растить и растить, а вы у меня уже помирать приготовились. Нельзя так, Эвелина Федоровна! – не отрывая глаз от бумаги, не останавливался он. – Про себя тоже забывать негоже. И с ребеночком вы тяжело ходили. И роды нелегко дались. Вам себя беречь и беречь. Лизавета, – не дав никому сказать ни слова, тут же заговорил о другом, – тут для тебя все подробно написано, – отодвинул лист, поднялся. – Завтра к полудню зайду, посмотрю. Но если что…

– Пошлю за вами Степана, – кивнула мама Лиза и грозно зыркнула на меня. – И за госпожой присмотрю, – заверила она доктора, сделав вывод из его нотаций.

Жар спал только к вечеру следующего дня. Но и во вторую ночь я предпочла остаться спать в детской, не представляя, как могу надолго оставить ее одну.

И не важно, что мама Лиза, Катерина и Аннушка думали точно так же.

– Госпожа, госпожа, – тронула меня за плечо Аннушка, вырывая из дремы.

– Что? – тут же вскинулась я. – Опять жар?

– Нет! – горничная качнула головой. Смотрела испуганно. – Там…

– Что там? – я с трудом выпрямилась в кресле.

Тело затекло, да и в голове все, как в тумане. Вроде вижу, что в детской, да и про Аленку первая мысль была, но не могу вспомнить, ни какой день, ни что на дворе: утро, вечер…

– Там, внизу, – едва ли не заикаясь, пояснила она. – Вас там требуют.

– Меня? – вставая, переспросила я. Чуть склонившись, посмотрела на измятую юбку. – Скажи, что я скоро подойду, – приказала я, направляясь к колыбельке.

Все могло подождать, кроме дочери!

– Они немедленно требуют! – ухватив меня за руку, вдруг прошептала Аннушка. – Госпожа…

– Анна?! – я нахмурилась, она тут же отпустила меня, склонила голову. – Останься здесь, с Катериной, – бросила я, мельком посмотрев на малышку. Она спала. Дышала легко и даже чему-то улыбалась, складывая губки бантиком.

Это не могло не радовать. Две ночи и день.

Страшнее в моей жизни не было.

Прихватив лежавшую на спинке кресла шаль, накинула себе на плечи, вышла в коридор. Магические светильники были еще зажжены. Раннее утро.

Подойдя к лестнице, остановилась, укрывшись за растущим в кадке деревом. Посмотрела вниз.

Мама Лиза, чему я не удивилась, Степан, что тоже вполне объяснимо и…

Этих гостей я в своем доме точно видеть не хотела, но они обычно не спрашивали, когда приходить.

Впрочем, причин для их появления я не видела, если только…

Испугаться я не успела. Владислав еще с вечера вместе с новоявленным другом отправился к родне Степана. Помочь убрать мусор, оставленный ураганом.

А я ведь отпускать не хотела, побоявшись за мальчишку.

Запахнув посильнее шаль, и помянув незваных гостей недобрым словом, я начала спускаться вниз.

– Чем обязана, господин барон? – сойдя на нижнюю ступеньку, холодно спросила я, сделав вид, что не заметила взгляда, которым он прошелся по моим рукам. И надо же мне было надеть другое платье! – И кто эти люди с вами? – тем же тоном продолжила я, коротко посмотрев на трех мужчин в цивильном, за спинами которых стояли двое гвардейцев.

– Графиня Орлова, – вытащив из-за обшлага форменного камзола сложенный в несколько раз лист бумаги, барон Метельский протянул его мне, – по приказу его императорского величества нам приказано провести в вашем доме обыск и изъять служебные бумаги вашего мужа, графа Орлова!

– Что?! – непонимающе переспросила я, не заметив, что делаю, взяв скрепленное сургучным оттиском печати императора повеление. – Обыск?! В моем доме?!

– Да, – госпожа графиня, – так же сухо, как говорил до этого, подтвердил барон. – И я очень прошу вас не чинить мне препятствий. Иначе…

– Барон? Я прошу вас! Объясните… – растерянно промямлила я, пытаясь собраться с мыслями.

Одно только слово: «обыск», внушало ужас. А еще и «служебные бумаги»… «изъять»!

– Мне повторить то, что я уже сказал? – не скрывая презрительных ноток, барон окинул меня с ног до головы.

Я и без его взгляда догадывалась, что представляю собой жалкое зрелище….

– У меня больна дочь, – зачем-то сказала я, понимая, что все это бесполезно.

– Мне вас пожалеть?! – на лице барона появилось искреннее удивление. – Вам лучше позволить нам пройти! – тут же жестко закончил он. – Мне не хотелось бы добавлять к этим синякам, – он кивнул на мою руку, – свежие.

– Господин барон, – я все-таки сделала еще одну попытку прояснить ситуацию, – возможно, это какая-то ошибка…

– В чем ошибка?! – язвительно уточнил он. – В том, что император повелел нам провести у вас обыск?

– Я правильно услышал, господин барон? Вы сказали: обыск?! – этот голос раздался со стороны кухни и заставил меня… нет, не расслабиться. И даже не вздохнуть с облегчением. Просто поверить, что Заступница не оставила меня в трудный час.