Цыгане плясали и пели. И хотя из их песен Дима не мог понять ничего, кроме возгласов «Ромэлы!» и «Хоп! Хоп!», мелодия была такой радостной и беззаботной, что он улыбался, несмотря на то, что уже несколько минут безрезультатно высматривал в толпе Габриэля. Несколько раз юноша видел взметнувшиеся вдалеке рыжие кудри, и тогда его сердце начинало биться быстрее. Когда же знакомый звонкий смех послышался совсем близко, Дима перепугался, что его сердце вот-вот остановится в груди.

Де ла Кастри быстро приближался к нему вместе с той самой рыжей девушкой, которая совсем недавно поцеловала его. И Дима с изумлением понял, что она приходится Габриэлю сестрой-близнецом. Если бы не разный цвет волос, кто-нибудь с легкостью мог бы их спутать. А еще, увидев Габриэля среди цыган, Дима вдруг догадался, что заставляло его задумываться всякий раз, когда он смотрел на него. Габриэль был цыганом-полукровкой.

– Дима, что ты сидишь как неприкаянный, а?! – и де ла Кастри, позвякивая огромными кольцами и цепочками, которыми успел украсить себя с ног до головы, сунул Диме бутыль вина. – Пей!

В ответ юноша с благодарностью прильнул к бутылке. Вино было терпким и сладким, но подросток, не пробовавший до этого ничего крепче легкого пива, поперхнулся. Молодые цыганки тут же окружили его, заботливо похлопывая по спине.

– Это моя сестра, – промурлыкал откуда-то Габриэль. – Я думаю, ты уже догадался. Эвви, это Дима.

Эвелин игриво протянула подростку руку, и он (может, от вина, ударившего в голову?) поцеловал ее изящную, как у брата, кисть. Девушка покраснела, а цыгане заулюлюкали.

Габриэль молча опустошил бутылку и откуда-то достал новую.

– Там готовится настоящий пир, – продолжил он, будто ничего не случилось. – Такой пир, который ты будешь помнить всю свою жизнь, Дима! Цыгане ждали меня!

Так и случилось. Дима помнил этот вечер и жар тела Эвелин, прижимавшейся к нему, всю свою жизнь.

К костру подкатили толстые бревна и установили громадный стол, на котором вскоре выросла гора разнообразной еды. Одолев свою первую за вечер тарелку, Дима заметил, что компания, собравшаяся за столом, оказалось настолько разношерстной, что даже навскидку невозможно было определить средний возраст присутствующих.

На поляне перед домом собрались старики, дети, подростки, взрослые мужчины и женщины, казалось, из всех Герцогств, существовавших до Взрыва. Смуглые цыгане, беженцы из крупных городов – аристократы с болезненно бледной кожей. Дима даже разглядел несколько чернокожих мужчин и женщин и людей с узким разрезом глаз. Единственное, что объединяло их, так это худоба и заношенная до дыр одежда.

– Кто они такие?

Дима подошел к Андрею, который медленно потягивал из пивной кружки. Какой-то пожилой мужчина с трясущимися руками упорно твердил ему что-то на ухо, пытаясь привлечь к себе внимание и получить ответ, но Андрей оставался безразличным. Когда к нему подсел Дима, он с облегчением улыбнулся, а старик немедленно ретировался.

– Кто все эти люди?

Успевший слегка опьянеть Андрей издал какой-то непонятный звук.

– Вон та, – и мужчина указал кружкой на тощую девушку, нарезавшую мясо. Дима дал бы ей лет пятнадцать, не больше. – Она пришла к нам недавно. У нее умерли родители, и дядя с тетей взяли ее к себе. Когда она убежала от них, она твердила, что брат ее матери издевался над ней. Но что самое страшное, по ее уверениям, в такие моменты она могла слышать голоса мертвых.

Андрей фыркнул и поставил кружку на стол.

– Разумеется, после такого признания тетка вознамерилась засадить племянницу в психиатрическую больницу. Тут-то она и сбежала.

Дима наблюдал, как девушка с черными редкими волосами, блаженно напевая себе под нос, отложила нож и пододвинула тарелку с мясом парню, сидевшему возле нее.

– Похоже, у нее и правда что-то с головой, – пробормотал Дима. Девушка уставилась в звездное небо, накручивая на палец жиденький локон.

– Тут скрывается много психов, Дима. И Габриэль лишь один из них.

– Габриэль?

Толстяк рассмеялся.

– Неужели у него получилось запудрить тебе мозги? Убедить тебя в том, что он нормальный?

– Убедить? Да я едва с ним знаком, – растерянно пробормотал юноша.

Он не знал, что и думать, а Андрей тем временем махнул кружкой в сторону парня, сидевшего рядом с чокнутой девицей.

– Этот раньше грабил понемногу, отсидел пару лет, пришел к нам. Вон та вот пара, целующаяся у костра, им недолго осталось. Парень тяжело болен, какая-то зараза попала ему в организм вместе с иглой.

Дима покачал головой.

– Хорошо. Ну, а здоровые люди тут есть?

– Ты, например, – Андрей снова хохотнул. – Эвви здорова. Хотя я не очень понимаю, что ты имеешь в виду под здоровьем.

И Андрей поднялся, чтобы налить себе еще.

– А счастливые? – спросил Дима.

Мужчина не придумал, что ответить, и только пожал плечами.

– А те, кому не грозит смерть от передозировки или болезни? – не отставал юноша.

– Я не лезу особо в их дела. Мне хватает других проблем. Они живут сами по себе. Если что-то просят, я пытаюсь достать и вообще содержу их, как могу. Кто-то умирает, кто-то возвращается в город.

– Разве тем, кто болен, вы никак не помогаете?

Андрей помрачнел, ему явно не нравился этот разговор.

– Ты хороший парень, Дима, но представь, что будет, если они перестанут умирать? – осведомился он, и юноша в возмущении уставился на него.– У меня нет таких средств! Хорошо, что цыгане пока здесь. С приходом зимы они уедут, и настанут тяжелые дни.

– Но это же бесчеловечно!

– Они сами согласились на такую жизнь, потому что им некуда больше идти. В мире, из которого их изгнали, им было намного хуже, тут каждый волен вести и здоровый образ жизни, только почему-то никто этого не делает. Дима, пей и веселись этой ночью. Твои вопросы ни к чему не приведут.

Андрей поднялся и направился к цыганам, стоявшим возле ближайшего вардо. Трое широкоплечих мужчин не танцевали и не пели, только мрачно следили за остальными, пряча лица за кружками. Андрей что-то сказал им, вызвав у одного из них снисходительную улыбку.

Дима почувствовал, как руки Эвелин обвились вокруг его талии. Сестра Габриэля села рядом и положила голову ему на плечо.

– Ты чего такой хмурый? Здесь все живут, как хотят.

– А ты как хочешь жить?

– Я хочу убежать куда-нибудь с тобой, – без промедления заявила она, и Дима неловко замер. Он не знал, как реагировать на подобные признания.

Всю жизнь девушки не обращали на него ровно никакого внимания из-за того, что он был Другим. Их отталкивал его больной черный глаз, который то и дело вращался в глазнице сам по себе, их пугал Димин ум, даже его способность мастерить своими руками. Юноша никогда не считал себя уродом, но полагал, что вряд ли когда-нибудь сможет обзавестись семьей, хотя бы потому, что все Калеки рождались бесплодными. Все в школе знали об этом, и сей факт нередко становился отправной точкой для новых издевательств и отвратительных шуточек.

Дима недоумевал, чем он мог понравиться Эвелин. Неужели она не видит, что он Калека? Не понимает, что это значит? Не может осознать, насколько он жалок и бесполезен…

– Эй, дорогой! – тяжелые Димины раздумья внезапно прервала старая цыганка. – Хочешь, погадаю тебе, м?

Дима забормотал, что в гадания не верит, но Эвелин заставила его протянуть старой женщине руку. Та долго молчала, держа его ладонь в своей, а потом медленно заговорила, поворачивая ее и так и этак.

– Жизнь твоя будет очень долгой. Много в ней будет трудностей, но ты справишься со всеми…

Дима хмыкнул:

– Как будто я сам этого не знаю.

– … но почти всю жизнь ты будешь несчастлив.

Юноша нахмурился и попытался выдернуть руку. Только сейчас он заметил, что цыганка впала в глубокий транс.

– Смотри, вот линия, чья-то судьба переплелась с твоею тесно-тесно. Умрете в один день. А любовь… любовь в твоей жизни… беда… вижу будет…