– Смешно! – де ла Кастри отпил из кувшина. – Только на будущее – бутылкой пива меня так просто не завалишь.
– Да? – осведомилась Джули. – А мне так не показалось.
Габриэль рассмеялся в ответ, а тем временем под кусок ткани, закрывающей вход в вардо, стали проникать первые солнечные лучи. Цыгане покончили с ранним завтраком. Цыганенок так и таращился на Габриэля, пока мать не щелкнула его по уху.
– Иди-ка на улицу.
– Не хочу, – угрюмо отозвался мальчик.
– Иди! – цыганка нахмурилась.
Цыганенок вздохнул и поднялся. Когда он проходил мимо Габриэля, то воскликнул на ломаном общем языке:
– Хочу быть таким, как он! И дружить с красивой женщиной!
Когда совсем рассвело, Джули и Габриэль покинули вардо. Де ла Кастри выглядел смешно: схватившись за живот, он еле передвигался, громко икая. Остановившись у костра, он уперся ладонями в колени в попытке перевести дыхание.
– Обычно я много не ем, – сдавленно хихикнул он, когда Джули села у костра. – Это все цыгане.
Девушка улыбнулась ему, и Габриэль сел возле нее на сырую траву. Он вздрогнул, когда ее рука коснулась его головы.
– Осколки. Про голову ты и забыл.
Габриэль вздохнул и позволил ей покопаться у себя в волосах. Они так здорово позавтракали вместе, и он не мог не отметить, что рядом с Джули ему было почти так же легко, как с Эвелин. Только Джули не была его сестрой…
– Несколько царапин и приличная шишка, – констатировала она, осмотрев его голову. – Все осколки я вынула. Извини еще раз.
Габриэль передернул плечами.
– Эти твои шутки про убийство… если посмотреть со стороны, выглядят не такими уж и смешными, – как бы между прочим заметил он, и улыбка тут же исчезла с лица незнакомки.
Габриэль ругал себя последними словами, пока она молча глядела в огонь.
– У каждого из нас свои тайны, правда? – произнесла Джули, заглядывая в его бездонные темно-синие глаза.
Он так и не успел ответить. Джули обвила его шею руками и притянула к себе. Ее губы казались холодными и влажными. Голову Габриэля тут же заполнило невыносимое жужжание, а в рот словно устремились десятки жирных мух. Он в панике попытался оттолкнуть девушку, но потерял сознание.
Дима полулежал в кровати, тяжело дыша. Вместе с Эвелин он страдал от духоты, так как окна в их комнате не открывались. Уже несколько недель они практически не выходили отсюда. Дима чувствовал себя уставшим и опустошенным, словно их страсть постепенно выжгла его изнутри. К тому же из-за того, что он все время проводил с Эвелин, он отдалился от Габриэля, и это не могло его не тревожить.
Однажды, выйдя на свежий воздух, дабы справить нужду (туалета в доме не было), Дима увидел, как де ла Кастри на скамейке перед домом вовсю целуется с Джули. Юноша застыл, пораженный этой картиной. Он даже забыл, куда он, собственно, шел. Истомин стоял и смотрел на них, ошалело моргая, думая, что все это ему снится.
И когда они только успели подружиться? Когда успели полюбить друг друга? Как он умудрился все это пропустить?
Эвелин вывела его из ступора, довольно грубо дернув за руку, и попросила не так пялиться на ее брата, который имеет право делать все, что ему вздумается.
Вернувшись в комнату, они еще несколько часов были заняты друг другом, хотя в это время Дима мог думать только о том, как тонкие пальцы Габриэля гладят лицо этой странной девушки. Перед сном Истомин всячески пытался вытолкнуть эти мысли из своей головы, не понимая даже, что его так задело.
Разве Габриэль был другом, безраздельно преданным лишь ему? Бред! Да он даже не знает, что было в его жизни до того, как они повстречались! И почему его вообще так взволновала мысль о том, что Габриэль теперь с Джули, когда сам он практически не вспоминал о де ла Кастри, пока развлекался с его сестрой?
На эти вопросы Дима не мог ответить. Прошло еще несколько недель. Заметно похолодало. Зима неизбежно приближалась к ним, и цыгане засобирались в путь. Как раз в один из таких мрачных и холодных дней Дима вдруг с ошеломляющей ясностью осознал, что ему надоела Эвелин. Он вновь и вновь мысленно отсылал себя в те дни, когда они были счастливы, но не мог найти в себе былых чувств, которыми прежде так дорожил.
Эвелин стала казаться ему глупой и неуклюжей. Она была выше его на голову, и это приводило его в бешенство. Его передергивало, когда она ласкала его. Ему не хотелось с ней говорить. Когда она признавалась ему в любви, ему хотелось сбежать. Последний раз он весьма жестоко обошелся с ней в постели, но когда она заплакала, он просто взял свою одежду и ушел.
Стоя ночью под ледяным дождем и слушая, как тяжелые капли барабанят по крыше, Дима думал о том, что отдал бы все на свете за то, чтобы Габриэль поговорил с ним.
Габриэль и Джули не расставались с тех пор, как произошло «невозможное» – так называл Андрей тот момент, когда Габриэль внезапно признался ей в любви. Однако получить ответ де ла Кастри смог далеко не сразу. Джули посмеялась над ним, после чего молодому мужчине в буквальном смысле стало плохо.
Диме и Андрею пришлось хорошенько поволноваться за его здоровье и побегать по городу в поисках подходящих лекарств, но, когда они вернулись, никакие таблетки в мире Габриэлю были уже не нужны – Джули ответила ему взаимностью.
В считаные дни де ла Кастри преобразился, и временами Дима не узнавал в витающем где-то в облаках мужчине прежнего друга, которому мрачный взгляд на жизнь и постоянная депрессия, казалось, сопутствовали с первых дней рождения.
Габриэль оберегал Джули как великую драгоценность, и от его взгляда шарахались все, кто раньше имел виды на девушку. Де ла Кастри открыл в себе способность признаваться ей в любви не только на общем и аристократическом наречии и цыганском языке, но и на всех других языках, которые знал, в каждый удобный момент, который предоставлялся ему, с поводом или без.
Они не спали ночами. Он пересказал ей уже миллион историй: от цыганских сказок до великих подвигов Армеля де ла Кастри и его печалей. Джули оставалось лишь удивляться тому, откуда Габриэль знал так много. Но как она ни просила, он отказывался рассказывать о своем прошлом.
Их излюбленным местом стала скамейка возле дома. Там они проводили свои вечера, пока не начались дожди. Однажды ночью любовники убежали в поле, где на свой страх и риск де ла Кастри поднял Джули на руки и закружил.
– Отпусти, ты же упадешь! – кричала она.
Габриэль и правда вскоре рухнул на колени, тяжело дыша и смеясь. Высокие пожелтевшие стебли образовывали вокруг них колышущиеся от ветра стены. Укрывали от чужих глаз.
Де ла Кастри стянул с себя плащ, и они смеясь развалились на нем, глядя в чистое вечернее небо. Становилось прохладно, но возвращаться в Приют, где вечно стоял грязный, спертый воздух, никто не хотел.
– Расскажи о себе, – вдруг произнесла она.
– До тебя у меня в жизни не было ничего интересного.
– Как банально! – Джули рассмеялась. – Ну, пожалуйста!
Габриэль покачал головой. Девушка ощутимо толкнула его в грудь и перевернулась на спину. Де ла Кастри придвинулся к ней. Его рука беспорядочно бродила по ее телу.
– Обо мне ты можешь узнать от кого угодно. Только дай кому-нибудь повод, и ты столько всего услышишь! – усмехнулся он. – Так что, давай лучше ты. Если уж на то пошло, ты появилась в Приюте так внезапно… Тебя здесь никто не знает.
Джули вдруг забеспокоилась. Де ла Кастри нежно поцеловал ее плечо.
– Если не хочешь – не рассказывай. Ты знаешь, я не настаиваю.
Девушка молчала, и какое-то время изо всех сил старалась просто наслаждаться ласками своего мужчины. Тщетно. Джули поиграла с его волосами, которые в серебряном свете восходящей луны отливали синим, а затем села и закуталась в его плащ. Габриэль непонимающе глядел на нее.
– Я все еще люблю другого.
Эти слова прозвучали, будто гром колоколов в вечерней тишине. Молодой мужчина молчал. Выражение его лица не изменилось, но в душе разверзлась огромная черная бездна. Джули поежилась от холода.
