— Ой! Вкусно! Сладко! Как гусиная лапка!

— Да, ты никак ел?

— Да, что ты! Это мой дядя видел, как наш барин ел!..

Не было на столе и обязательного новогоднего салата Оливье и "селёдки под шубой", за то был роскошный прозрачный, чуть подрагивающий при касании ядрёный холодец с перцем, чесноком и хреном. Уже от одной порции во рту разлился пожар, от которого не очень спасал холодный клюквенный морс, это оказалось фирменное блюдо хозяйки и меня специально не предупредили, а она сама и комиссар уплетали его за обе щеки и так заразительно, что я не удержалась…

Вскоре мы с Верочкой ушли спать. Какая же это радость засыпать обнимая родного близкого любимого человечка, чувствовать, как она тоже льнёт и дышит в грудь, а мои нос и губы упираются в её лохматую макушку! Утром поцеловала спящую сестрёнку и провожаемая Ираидой Максимилиановной, зябко кутающейся в тёплый халат, вышла вся уже в госпитальном навстречу возмутительно свежему и бодрому политруку Мишеньке, который галантно распахнул передо мной дверь машины.

Утром первого января все с утра были на работе, обычный четверг, что вы хотите? И опять по кругу, осмотры, анализы, обследования, пока, с утра седьмого, наконец…

А вот не было никакого НАКОНЕЦ! Утром, после завтрака, меня вызвали в кабинет начальника госпиталя, где он, даже не посмотрев на меня, сообщил, что меня выписывают. Вот так, просто выписывают и ни слова больше. А на мою попытку, что-нибудь сказать:

— Смирно! Кру-гом! Получать вещи, шагом марш!..

Я вышла из кабинета, как оплёванная и без сил… Они словно вытекли с последними шагами, и я кое-как доплелась до какой-то кушетки в коридоре. Когда шла по вызову, я вроде бы настроилась на любой исход, твердила себе, что могут вынести любой вердикт. Перед глазами мелькали лица, ехидная противная ухмылочка гинеколога, что-то недовольно бубнящий ЛОР, с какой-то неуёмной радостью бегающая с новыми и новыми карточками окулист, другие, чьи гримасы и фразы или молчание сознание услужливо окрашивало в самые чёрные цвета. Я была уверена, что настроилась, что готова к самому отрицательному ответу, убеждала себя, что на узле нам с Верочкой будет даже удобнее, найду куда её пристроить и будет она рядом с простой и надёжной связисткой, а не с сумасшедшей, которая где-то в небе мотыляется… Но не к такому пинку под хвост без слов и объяснений, и дело даже не в том, что отказали, они имеют на это полное право, а в том, что уязвили мою гордость, а этого они делать не имеют никакого права!

И что уж, под комментарии Соседа, я уже фактически поверила. Да, я наполнилась уверенностью, что комиссию я прохожу нормально и никаких противопоказаний, как они это называют, к лётной работе у меня нет. И вдруг такой удар… Я просидела, приходя в себя с полчаса. Нет, я могла бы, наверно, идти уже минут через пять, но я совсем не хотела, чтобы кто-нибудь увидел меня сломленной, подрагивающие руки или подламывающиеся ноги. Коль так вышло, я не доставлю никому удовольствия видеть моё унижение. Я — Луговых! Сибирские мы! И ЛЕНИНГРАДКА к тому ж!..

Словно автомат, надев на лицо каменную маску, я прошла через весь корпус в единственную женскую палату на отделении, где я тоже была единственная, собрала свои нехитрые пожитки и пошла с гордо поднятой головой к сестре-кастелянше. Молча показала ей записку, которую мне дал начальник и так же молча, не спеша, чтобы не выглядеть убого и суетливо, оделась, собрала вещи в свой вещмешок, кивком попрощалась и пошла на выход. До самого дома Смирновых во мне натянутая струна или напружиненный штифт дрожал, но держался. И только когда открывшая мне двери Ираида Максимилиановна попыталась с радостной улыбкой что-то спросить, завод у меня закончился, и я в слезах упала ей в руки и разрыдалась, не видя ничего вокруг, только сквозь пелену слёз благодарно прижимала к себе любимую сестрёнку…

С утра, наревевшись накануне, всё произошедшее я уже не воспринимала как катастрофу. Грубо, говоря, я приняла свой провал в авиационном порыве. Сосед, хоть и утешал, но не мог скрыть своей радости. Я встала, привела себя в порядок, хотя из одежды ограничилась только халатом поверх тельняшки. Разбудила сестрёнку и привела в порядок после сна её пушистые лохмы. Вот ведь удивительно, мы с ней родные сёстры, а волосы у нас совершенно разные. У меня прямые и толстые, а у неё тонкие и стоит чуть отвлечься и они вокруг головы уже пушатся словно золотистое солнечное облачко, как у нашей любимой мамочки…

А за утренним столом нас улыбкой встретили Александр Феофанович с женой:

— Ну, здравствуй! Красавица! Извините, две красавицы! Давайте завтракать, а я тем временем расскажу, и ругать буду!

Мы уселись за стол, а комиссар меня отчитал, за моё не достойное поведение, особенно на фоне того, что у Ирочки сердце слабое и так волновать её не стоило. Оказывается, он с утра позвонил в госпиталь узнать, что же там произошло.

— А вы, товарищ главстаршина не задумались о том, что как военному человеку, вам при выписке должны дать кучу бумаг, документы, аттестаты, проездные требования и прочее?

— Не-ет…

— Вот! А вам их не выдали, а если бы выписывали, то были обязаны это сделать!

— И что теперь делать?

— Неправильно вопрос поставлен. Делать ничего не нужно. Просто лётная комиссия и обследование в госпитале это не одно действие, а отдельные. То есть комиссию ради каждого человека никто не собирает, комиссия заседает по графику. И так как в госпитале знают, что тебе есть, где остановиться, решили, что держать тебя несколько дней просто так в палате не имеет смысла и до заседания комиссии отпустили…

— Но он не сказал. Сказал, что выписывает и всё…

— Так они тебя и выписали. А до заседания комиссии у тебя официальный отпуск по медицинским показаниям.

— Это что значит? — Я просто боялась поверить в то, что слышала…

— А это значит, что до понедельника двенадцатого ты в отпуске и у нас в гостях! Заодно и я освободился немного. Сестренку свою обогреешь, а то она без тебя не живёт, а сидит молча у окна и тебя высматривает. Отойдёт покушать или ещё как её Ирина отвлечёт, и смотришь, опять у окна сидит. Как ты упрямством, хотя, может это и хорошо… Всё поняла?

— Так точно! Товарищ армейский комиссар!

— Вот это мне больше нравится, а то вчера такой Армагеддон устроила, Ире вечером пришлось капли капать…

— Извините, пожалуйста…

— Ладно! А чего это не кушает никто?

В общем, вы сами всё поняли. Я сама дура и во всём виновата. Молодец комиссар! Настоящий начальник…

На улице мороз чуть отпустил. Благодаря доброте Валентины Николаевны, мою сестрицу — красавицу было, во что одеть и не просто, а красиво, даже богато. Хоть пальто великовато, но смотрится на ней очень хорошо, а я прикинула, что из него Верочка и на следующую зиму не успеет вырасти. Тёплая и красивая кофта поверх шерстяного платья, я не говорю про тёплые чулочки и рейтузики. Зимние сапожки из желтоватой тёмной некрашеной кожи на меху очень хорошо шли к коричневому цвету пальто. Завершали наряд тёплая мутоновая шапочка, как капор без козырька и яркий полосатый шарф. Маленькая принцесса, да и только. Я же была в форме, тем более, что у меня в планшете лежит официальный отпускной билет.

Оказалось, что Смирновы живут почти в центре Москвы, и от дома до Красной площади всего минут десять ходьбы, правда по не только кривым, но и не ровным по плоскости улицам, видимо как на холмах когда-то строили, так эти взгорки и остались. Нам, привыкшим к плоским и ровным улицам родного Ленинграда, смотреть на это было дико. Да, что там улицы, даже вокруг Кремля везде то вниз, то вверх… Но всё равно было ужасно интересно посмотреть и пройтись по Красной площади, на которой был сметён почти весь снег в середине и под ногами гулко тукала столько пережившая гранёная брусчатка. А у мощных кремлёвских стен, как-то странно раскрашенных тихо притаился гранитный кубик мавзолея. Конечно, о красоте прифронтового города говорить не приходится, замёрзшие стёкла перечёркнуты крестами газетных полос, местами стоят зенитки, или лебёдки аэростатов, посты и расположения обложены мешками с песком, которые едва проглядывают из-под снега. На улицах много народа, и много патрулей, которые активно проверяют военных. Вот и меня дважды остановили для проверки документов, но претензий ко мне не возникло, а слова, что мы из Ленинграда, явно вызывали уважение. Даже здесь наш любимый город помогал нам как мог…