Но и это корабль пережил и выжил. Уже после победы большевиков его переименовали в "Конструктор" и передали опытовым судном в Остехбюро, где он проходил службу до начала уже этой войны. В Остехбюро корабль перевооружили, были и другие небольшие переделки, а с началом войны его передали в состав Ладожской озёрной военной флотилии. Теперь уже не эсминец, а сторожевой корабль или даже сторожевой крейсер, оказался на Ладоге самым крупным кораблём, то стал флагманом флотилии.

В нашей истории "Конструктор", но моряки не забывали и его старое имя "Сибирский стрелок", хотя его и пытались вымарать из памяти, как напоминающее о "великом правителе" Сибири адмирале Колчаке, которого какого-то лешего понесло в политику и он сдуру поверил медовым обещаниям евроамериканских говорунов и влез в склоку гражданской войны, так мало этого, ещё и стал знаменем вокруг которого собрались может последние патриоты уходящей Империи… Вот только обещания никто выполнять не собирался, а рядом с патриотами оказалось как-то удивительно много отребья и всякой всплывшей на революционном угаре швали, что потом и через десятки лет именем Колчака пугали детей в Сибири, а слово "колчаковец" стало синонимом слова "каратель", и было хуже любой бранной матершины. Им даже не рисковали обзываться, оно было прямым синонимом антихриста, такую память оставили о себе попытки адмирала хозяйствовать и накормить своё разгульное войско. Только не учёл морячок, что Сибирь — это не Поволжье, где крестьяне ещё только поколение, как из крепости отпущены, а многие до сих пор в долгах и выбраться не могут. Сибирь места хоть и малолюдные, но свободные и пороть и вешать свободолюбивых казаков и кержаков — очень недальновидный шаг, а оружия много и пользоваться им все умеют. В общем, даже середину Сибири её правитель не прошёл, в Иркутске сгинул и под лёд вонючей городской речки Ушаковки брошен. Вот и кораблю за адмиральские художества досталось.

"Конструктор" прибыл на Ладогу и стал нести службу, самым активным образом. В моей истории блокада Ленинграда уже наступила, и Бадаевские склады сгорели, поэтому путь по Ладожскому озеру был единственным способом накормить многомиллионный город, войска и флот его обороняющие. Пригодного тоннажа оказалось очень мало и возможности перегнать по речной системе с юга не представлялось возможным, так как уже в сентябре финны блокировали Свирь и доступ в систему волго-балтийского и беломорского каналов перекрыли, а немцы заняли Шлиссельбург и из Невы тоже проход закрыли. Но нашли где возможно и тянулись из Кобоны и Новой Ладоги в Осиновец и Кокорево караваны самых разномастных плавсредств, даже буксиры и буксирчики тянущие не по одной барже или даже просто связку байд и баркасов в условиях уже начавшихся осенних штормов под постоянными налётами вражеской авиации. Это был в буквальном смысле питающий сосуд, поддерживающий жизнь в осаждённом городе. Всю эту героическую эпопею "Конструктор" вместе с другими кораблями флотилии обеспечивали, своими пушками и пулемётами отгоняя самолёты и вместе с другими пытаясь доставить, сколько смогут грузов к Ленинградскому берегу в Осиновецкий порт. Да, какой там порт, просто место неподалёку от старого Осиновецкого маяка, где глубины позволяют легко подойти близко к берегу и успеть разгрузиться между налётами немецкой и финской авиации.

Вот в таких условиях флотилия и её флагман пытались накормить Великий город. Память об этом можно и сегодня видеть на дне озера по этому смертельному маршруту. Ситуация осложняется ещё и тем, что едва непогода делает невозможной работу авиации, так и в озеро нельзя выйти, Ладога очень капризна и коварна, а острая ладожская волна способна переломить даже железную баржу, поэтому и не могло прекратиться это противостояние моряков и бомбардировщиков. Ведь бесноватый Адольф уже приказал город не штурмовать, а удушить в блокаде от голода и холода, а это значит — никаких поставок, вот и выполняли с немецкой пунктуальностью приказ своего фюрера. В один из очередных налётов четвёртого ноября сорок первого года во время разгрузки у Осиновца в нос флагмана попала двухсотпятидесятикилограммовая бомба. Небронированному бывшему эсминцу фактически оторвало нос, но корабль успел дать ход и буквально воткнул себя в береговую отмель, что спасло его от немедленного затопления.

Напомню, это время. Начиналась самая жуткая голодная зима про которую ленинградская поэтесса Ольга Бергольц писала: "Сто двадцать пять блокадных грамм, с огнём и кровью пополам…", когда нормы выдачи хлеба всем категориям кроме рабочих, у которых было не намного больше, стали эти самые сто двадцать пять грамм, правда буквально огня и крови в них не было, а вот опилок и жмыха для массы добавляли. И при этом лютые морозы и снегопады, из-за которых сугробы намело до середины вторых этажей. В этих условиях и мимо захваченной Шлиссельбургской крепости на острове Орешек в истоке Невы довести корабль до доков заводов города возможности нет. Других доков в обозримом досягаемом пространстве не существует, на озере уже начинается ледостав, а потому корабль обречён, при оторванном носе с повреждениями основного набора корпуса ремонт возможен только в условиях сухого дока завода.

Но не из того теста сделаны Ленинградцы (я специально пишу с большой буквы), и в условиях начинающегося ледостава, в ледяной воде хронически недоедающие водолазы сумели сделать кессон вокруг носовой части корабля, частично вырубая его в ладожском льду. Кораблестроители сумели оценить повреждения, придумать и составить проект ремонта и до начала навигации сорок второго года отремонтировали и вернули в строй флагман флотилии. Это была выраженная делом благодарность города героическим морякам тогда ещё капитана первого ранга Виктора Черокова, бессменного командира флотилии в самые трудные её дни и годы. Это моряки его флотилии переквалифицировались, едва встал лёд, когда даже самые отчаянные не могли сквозь него пробиваться со своим грузом к ленинградскому берегу, начали разметку трассы уже по льду.

Не принято как-то вспоминать, насколько сложна и опасна работа или служба ледовой разведки, когда если провалишься в воду и тебя даже вытащат товарищи, то шансов выжить и не замёрзнуть почти нет, ведь до берега ещё добраться нужно, а днём над озером висят немецкие самолёты стреляющие во всё подозрительное на голом льду. И когда лёд ещё не мог удержать гружёную машину, уже пошли первые караваны саней, которые везли всего по двадцать-двадцать пять пудов, но в каждом килограмме была спасённая жизнь ленинградцев. Потом всем известная автомобильная эпопея дороги по льду до самого последнего, когда весенний лёд уже начинает подтаивать и проседать и на его поверхности скапливается выступившая и подтаявшая на весеннем солнце вода. Никто в своём уме в это время на лёд не выйдет, а по Дороге Жизни ещё шли колонны машин, тонули в промоинах и полыньях, но шли и шли, чтобы накормить город великого Ленина, преклоняясь перед героизмом его не сдающихся жителей и защитников…

А отремонтированный корабль получил новый нос. Хоть этот новый нос оказался на несколько метров короче родного, и выглядел не очень красиво, но корабль вернулся в строй и продолжал свою службу до конца войны, до самого расформирования флотилии в сорок четвёртом году.

Потом благодарные потомки, наверно из-за его названия вернули корабль в опытовые суда, где героический ветеран уже двух войн продолжал свою службу почти двенадцать лет, пока не придумали его поставить дебаркадером у причала, для подачи горячего пара на берег в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Хотя, чему удивляться, ведь в те годы и в заполярье маис высаживали, вот вирджинские негры бы животики от смеха надорвали, если бы им про такое рассказали. Это издевательство над ветераном закончилось через год и его списали "на иголки".

Вообще в истории этого корабля мне видится всё наше отношение к своему прошлому, какое-то вывернутое через ширинку и надетое набекрень. И дело даже не в том, что его не потопили, как в старину расстреляв из орудий на рейде, металл он нужен и глупо его топить. Но ведь и флагман самого Балтфлота, красавиц "Октябрьская Революция", в народе любовно "Наша Октябрина", при рождении один из трёх, потом и кровью с напряжением всех сил сделанный в угоду дредноутной гонке линкор "Гангут". Который так и не вышел в первую свою войну из Маркизовой лужи (Финского залива), переживший вторую войну, в отличие от своего неудачника собрата линкора "Марат", поймавшего фатальную бомбу на Кронштадском рейде.