— Что она служит Родине в вооружённых силах!
— Это понятно. Но женщины считают её предательницей, ведь она — зараза такая допущена в мужской монастырь, куда им пути нет, а в любви и на войне все средства хороши! И вот эта в форме уже себе фору выхватила и лучших мужиков у них отбивает! При этом мужчины на женщинах военнослужащих стараются не жениться. Если конечно его беременностью к стенке не припёрли, потому, что женщина в форме — это не женственно! А ещё женщина на службе видит мужчин без парадного шика и лоска, даже слабых и бессильных порой, кто ж такое простит? Гражданские мужчины видят в нас себе живой укор, что вон даже баба служит, а он в тылу отсиживается. И плевать, всем на то, что это не правда, что она чистая и честная! А уж если ещё и награда на груди, то точно охмурила генерала не меньше и точно ППЖ — "прости-господи"! Знаете ведь как это расшифровывается?
— Конечно… Как-то под таким углом я на это не смотрел…
— Да вы и не обязаны! У вас совсем другие дела и задачи. Да и вины вашей нет, это моё решение. А вот то, что вы так переживаете и волнуетесь, за то, что произошло, о вас говорит как о хорошем командире, для кого его подчинённые не пешки, а люди! Поверьте! Я не дифирамбы вам пою! Я так благодарю! Это дорогого стоит!
— Ладно! Захвалила совсем. Я ещё не сказал, что звание тебе не в кучу к медали. Медаль за выход с группой. А звание за идею с гидросамолётами. Очень жаль, что поздно мы о ней узнали. Видишь, у нас мышление сухопутное. Вот даже ты выходила на лодке. А любой из наших бы шёл пешком или ехал, если повезёт, где можно, и только в безвыходном положении форсировал водную преграду. Улавливаешь? Ты видишь в воде дорогу, а мы только преграду, которую требуется форсировать. Но теперь благодаря тебе вопрос эвакуации групп облегчится в разы. Ведь и вас мы могли ещё на первой стоянке, с озера… Как его… Мульяна вроде, вас в первую же ночь тихо забрать. А в Карелии этих озёр… И ребята бы живы остались…
— Так не вышло же ничего…
— А ты думаешь, что больше мы никого и никогда в тыл к финнам отправлять не будем? А идеи, знаешь, они иногда дороже иных дел бывают. Представляешь, сколько эта простая идея, которая никому кроме тебя в голову не приходила, ещё жизней спасёт? Это надо понимать. И понимать правильно!..
— Товарищ майор! А можно спросить?
— Да. Конечно.
— А вы посылали самолёт на вторую ночь?
— Да, послали, думали, вдруг у вас только с рацией проблемы и костры на всякий случай разложите…
— Мы слышали, Спасибо! То есть я слышала. Но мне до озера самой было не дойти, и командира бросить не могла…
— Ладно! Теперь о делах… Флот отдавать тебя не хочет, но мы можем побороться, возможности у нас есть. Но перед этим хотел у тебя самой спросить, ты не против к нам перейти служить?
— А кем? Мне доктор сказала, что я ещё не скоро восстановлюсь…
— На наш узел связи, а в тыл… Мне кажется, что отправлять тебя в тыл, это слишком расточительно. Мне Сергей рассказал, что ты радиограмму приняла, когда он по второму наушнику уже не слышал вообще ничего. А на нашем узле мы вообще едва слышали, что тебе передавали, наш Виктор сказал, что принять не может, но надеется, что вы там ближе к абоненту и вам лучше слышно. А у нас каждый третий, если не второй радиосеанс в таких условиях, ведь рации переносные и батареи садятся. Нам нужны не просто радисты, а асы, как там тебя на радиокурсах назвали, уникумы. А ещё ты сама работу ребят на себе испробовала и отношение у тебя будет другое, через себя пропущенное, если хочешь, потому, что ты всё с другой стороны видела и прочувствовала…
— Товарищ майор. А можно я ещё сначала подумаю… Это ведь ответственность! Да ещё какая…
— Я в тебе не ошибся! Подумай, я не тороплю, торопят обстоятельства. На флоте понимают, что с тобой они в лужу сели, и теперь из принципа отдавать не хотят, ведь и вынос сора из избы никто не отменял. Ты уже взрослая, понимать должна. Поэтому нужно поспешать, но не торопясь…
— Я поняла, товарищ майор. — И тут заговорил комиссар. И голос у него… Дело не в громкости, а в том, что этим голосом явно привыкли отдавать приказы, приказы любые, и они не допускали никаких возражений… Мурашки по спине от этого негромкого голоса…
— Сергей Николаевич! Ты нас оставь пока…
— Хорошо! Товарищ комиссар. Мне с врачом местным поговорить нужно.
— А я ещё раз представлюсь. Александр Феофанович Смирнов. А Викулин Сергей мой единственный родной племянник. Ты ему жизнь спасла, а должником я ходить не люблю. И чтобы тебе ещё стало понятнее, я старшего сына потерял в Испании, а второго на Финской. Старший лётчиком был, истребителем, его сбили, выпрыгнул с парашютом, но попал к фалангистам. Изуродованное тело отбили и вывезли через три дня. А младший по стопам своей тёти стал военным врачом, я даже радовался, что врач на передовой бывать не будет, но их медсанбат полностью вырезали финские егеря, всех, и раненых, и врачей с сёстрами. И теперь из всех родственников у меня остался только единственный сын моей сестры. Ты спрашивала, как он сейчас. Сейчас его лечит его родная мать, она очень хотела сама приехать тебя благодарить, потому, что вначале никто ничего не понимал, ведь с такими ранениями шансов выжить у него не было, а то, что девочка радистка не имея ни инструментов, ни знаний, ни опыта сделала какой-то дренаж и справилась с каким-то пневмоторком, не знаю, как правильно, это с её слов, я ведь не медик…
— Ну, почему я знаний не имела? Нам на уроках рассказывали, как мы дышим и даже объясняли, что если дырка в груди, куда воздух проходит, то дышать не получится, а поэтому нужно дырку затыкать и воздух откачивать. А остальное просто здравый смысл и сообразительность… Ну, и наглость наверно, ведь никому из медиков, я думаю, в голову не пришло бы кембрики от радиостанции использовать, они же повёрнутые на стерильности, а я посчитала это меньшим злом…
— Вот об этом и разговор… Скажи мне честно, я же вижу, как у тебя лицо меняется, когда про моего племянника речь заходит, Сергей тебя успел как-то обидеть?
— Товарищ армейский комиссар! Он был моим командиром, значит обижать или нет, не мог, я его подчинённая!
— Понятно! Значит обидел… Очень жаль… Мне бы очень хотелось иметь такую родственницу.
— Это вы на что намекаете?! — И почувствовала, как моё лицо залила краска.
— А я не намекаю, я открыто говорю, что хотел бы, чтобы ты стала его женой, а мне родственницей и мамой моих внучатых племянников…
— Да, вы что?! Мне месяц как восемнадцать исполнилось! Какие племянники?
— Ну, я уже взрослый и поживший человек и понимаю, что молодость — это недостаток, который очень быстро проходит! Но теперь я понимаю, что эти мечты не сбудутся, Сергей успел что-то не то сделать или сказать, а ты ведь не прощаешь… Я ведь прав?
— Правы… — Вздохнула я…
— Давай не будем о грустном, а лучше о хорошем. Там в Москве сейчас вокруг Сергея Ира с Соней хороводы водят, это моя жена Ираида Максимилиановна и Софья Феофановна, как понимаешь, мама твоего бывшего командира и моя любимая сестра. Вот по их поручению и от себя лично прошу принять от нас приглашение, если даже проездом будешь в Москве, никаких гостиниц, вот тебе все наши адреса и телефоны… — Он достал из портфеля листок и положил мне на колени. — Сразу, а лучше заранее звони и приезжай даже без звонков. По этим двум адресам тебе будут рады всегда пока мы трое живы. И Соня сказала, что хоть она тебя и не знает, что у неё теперь есть дочь, а у тебя вторая мама, так, что и я тебе выходит почти дядя. — Он сделал грамотную паузу, внимательно разглядывая меня своими умными голубыми глазами. А я сидела и переваривала сваленную на меня информацию. Сосед радостно визжал в голове, что это же класс, это Москва и иметь таких знакомых в столице это всегда очень полезно! Да и сам комиссар, ох, как не прост! Последнее я и сама прекрасно понимала. Как и информация Соседа, что в районе Чёрной речки у них есть проспект комиссара Смирнова, не этого ли часом? Может и этого, с него станется… Дядька очень серьёзный.
