— А фамилия у неё какая?
— Так по чём мне то знать? Тётка Маша и ладно! Она же к нам приезжала, паспорт не показывала, может как у мамы Агапова, а может как у бабушки, а может вообще по мужу, она же замужем была вроде… Ой! Она так смешно про своих куриц рассказывала. Она кур держит, вы её точно должны знать! У неё на тот год цыплятки были, такие смешные и она всё время за кошкой следила, она у неё такая рыжая, такая рыжая, прямо солнышко и толстая, мышей ловить не хочет, а цыпляток очень хотела… А ещё она крота поймала, живого, вот надо же! А я крота не видела никогда! Вот ёжика… — и Сосед снова начал заваливать обалденно интересными подробностями жизни глупенькой Лиды, и мне стало казаться, что наш возница скоро меня придушит… И надо попросить Соседа чуть умерить свой пыл…
Но вот когда до места назначения Архипа осталось всего пара километров и мы уже проехали железную дорогу, он вдруг притормозил телегу, что лошадь встала и тут же потянулась к повявшей траве на обочине… Сам Архип развернулся на лавке и пристально поглядел мне в глаза, что Сосед невольно заткнулся, прервав жутко интересный рассказ про какую-то красивую юбочку у соседской Наташки.
— Ты, мне вот, что девонька скажи… Это ваших несколько дней назад в лесу гоняли?
— Вы про что это? Дядя Архип!
— Ладно! Понятно, что не скажешь… Не ври мне про Видлицу и про тётку. Там одна Маша есть, только она тебе бабка была бы, и никаких у неё родственников за Свирью отродясь не бывало, и из деревни она никуда в Ленинград не ездила. Говор у тебя не наш, но Ленинградский, поверю, да и про Агаповых в Лодейном слышал. Только там вепсы и в Шелтозере тоже, а здесь карелы и финны, улавливаешь разницу? И невесту бы твоему брату искали в Шокше или Рыбреке, но не здесь… Ладно! Бог тебе судья. Только раненого и беспамятного от пьяного отличу… Хотя есть дураки, что и поверили бы. Куда вам надо? На тот берег небось? — Я застыла, рука невольно потянулась к животу, но, что-то во взгляде Архипа остановило. Я протолкнула слюну сквозь вдруг ставшее сухим горло:
— А если на тот берег?…
— Ты девонька, правильно, что за пистоль не стала хвататься, — он повёл глазами вниз, и я увидела у его вроде случайно опущенной правой руки торчащую из сена ручку топора, — не успела бы… Да и нет в тебе душегубства… Чистая ты ещё… А первого человека убивать не просто, особенно в глаза глядя… Поверь, я знаю… В германскую фейерверкером начинал…
Он замолчал, перевёл взгляд куда-то над моей головой в небо… Я вдруг увидела, что у него зелёные, удивительного травяного оттенка глаза… Мы оба были полностью в его власти, но страха не возникло. Ну, не верилось, что такой страшный на вид, но добрый, с которым мы вместе снедь из дома с одного расстеленного вышитого рушника ели может сделать нам плохо… Он пожевал губами, посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на небо и вдруг заговорил совсем не о том, чего я ждала:
— Время сейчас уже к вечеру, сегодня свинью бить уже не выйдет, так, что ночевать останусь… Точно не выйдет… — Сделал паузу. — Отвезу я вас, помогу, чем смогу, есть у меня мысль…
Он отвернулся и подобрав вожжи громко щёлкнул языком подбирая левую, чтобы коняга вышла на середину дороги… И через некоторое время не оборачиваясь бросил:
— Ты пистоль свой убери куда… И мне нужно будет в деревне остановиться, сказать, что по делам съезжу, чтоб не ждали… Может еды вам возьму…
Теперь Сосед уже не щебетал, мне кажется, что он был очень смущён. А я понимала, что если бы не его безудержное щебетание и такая показная открытость и наивность даже, возможно решение Архипа было бы совсем другим. Может он не стал бы нас сдавать финнам, но помогать бы не стал, а скорее всего просто высадил не смотря на водку… Хотя, и сейчас не смотря на его слова расслабляться очень сильно не стоит, чужая душа — потёмки, но что ему мешало меня тюкнуть этим самым топором, не насмерть, а обушком, чтобы не трепыхалась и сдать получая блага от новой власти? А я то пока Сосед щебетал и правда расслабилась, ведь пока сидела могла наган тихонько вынуть и под юбку убрать, как сейчас, и под рукой, и в одежде не торчит… Как не крути, а от меня сейчас не очень много зависит…
Деревня или село, никогда не могла запомнить разницу, где-то церковь есть, а где-то нет, а вот где именно не знаю. Словом, поселение не велико, рядом с железной дорогой наверно полустанок, с которого во многом и живёт, целиком вытянутое вдоль дороги, так не похожее на вологодские деревни с их матёрой какой-то добротностью. Остановились у ворот из пары поперечных жердей, которые должны остановить не человека, а скорее скотину. Я осталась сидеть в телеге, а Архип накинул петлю вожжей на столбик и, скинув верхнюю жердь, перешагнул через нижнюю, входя на подворье. Делать нечего, жду, в руке под юбкой стиснула рукоять нагана, взводить не стала, не особо крутя головой, смотрю по сторонам. Народа практически не видно, кто-то вдалеке выясняет отношения, залилась лаем собака. От дома наискосок через дорогу деловито перебежала беременная кошка. Забор привлёк внимание своей необычностью. Я видела плетни из жердей вокруг вкопанных столбиков, заборы по пояс из камней на юге, капитальные глухие заборы из тёса в бабушкиной деревне, не считая кованные красивые ограды дворцов в Лениниграде. А здесь довольно часто были вкопаны комлями четырёх-пяти метровые жерди с наклоном под углом в одну сторону, из-за чего высота такой изгороди едва выходила метра полтора. Выглядит очень необычно, не знаю, как с долговечностью…
На крыльце появился Архип с каким-то мужчиной, о чём-то переговариваясь, они двинулись с мою сторону, но на середине расстояния расстались, и хозяин повернул в дом, а Архип также как раньше, преодолел входные жерди, быстро отцепил вожжи, впрыгнул на телегу и стронул лошадь…
— Ты уж прости, но еду брать не стал, не хочу лишних разговоров…
Пока выезжали из деревни молчали, да и километров восемь до Питкяранты разговор особенно не клеился. Сосед очень удивился, что на въезде нет никаких постов, да и первого оккупанта увидели только на центральной улице. По тротуару деловитой развалистой походкой шёл финский солдат. Я не успела особенно разглядеть у него каких-то знаков отличия, скорее общий вид. А вот он был до того чужой и неприятный, что озноб по телу пробежал. Сосед буквально взвыл у меня в голове: "Немедленно взгляд отведи! Только головой не крути! Нельзя смотреть! Ты внимание привлечёшь!" Как сомнамбула я остановила взгляд, и он скользнул дальше по стенам домов, ведь не только он шёл навстречу, но и телега наша ехала. "Господи! Ну, какая же я дура! И чего уставилась?! Чуть всех не подвела! Спасибо! Сосед!.." Вроде всё обошлось, боковым зрением видела, что оккупант так и идёт и уже минует нашу телегу. А передо мной как впечатанный стоял его образ: суконное кепи с козырьком, куртка тёплая более светлого зелёного оттенка, чем наша форма, перетянутая ремнём, словно он хотел изобразить девичью талию, от этого нижняя часть топорщилась в стороны как пачка у балерины, спереди на ремне какой-то огромный пистолет, ствол точно длиннее нагана раза в два, на ногах здоровенные башмаки и обмотки на удивительно тонких икрах, таких, словно мышц там нет вообще, только кости и может кожа.
Но самым образующим образ и акцентирующим на себе внимание был контур его галифе. Такой ширины и парусности я никогда в жизни не видела, даже если бы попытаться в районе бёдер ему вписать круг, он был бы меньше в ширину, чем его начинающиеся от колен и до самой куртки "уши" галифе. Нет, я видела на улицах наших военных модников, у которых тоже галифе имели выдающуюся парусность, но им, мне кажется, всё-таки далеко до виденного мной шедевра. Не могу знать, все ли солдаты в финской армии имеют такие бриджи, но что видела, то видела. И почему-то это подействовало как-то угнетающе на моё настроение. Вообще, это был первый живой настоящий враг, раньше были просто слова "немцы, германцы, белофинны, финны", за ними реальности было не больше, чем за каким-нибудь сказочным названием вроде "старичка-лесовичка или гуслей-самогудов", такая абстракция, наделённая какими-то свойствами, но не имеющая реального материального воплощения. А теперь я видела и реально осознала слова о враге пришедшем на нашу землю и захватившем наши города и сёла, что это не сказка, не фантазия, это живое и ходит своими ногами в уродливых штанах… А ещё, я словно прикоснулась в смерти, не испугалась или появилась какая-то неожиданная угроза, нет, я прочувствовала, вместе с овеществлением образа врага, словно овеществилась и моя возможная смерть, которая для меня до этого оказывается тоже шла по разряду сказочных абстракций. А вот теперь я как-то внутри, в самой глубине души вдруг поняла, что за этими знакомыми словами на самом деле темнота и небытие, и это не переиграть и не переиначить и самое страшное не факт и момент смерти, а её фатальная неизменность после свершения.
