Потому Рей предстояло стать послушной и прилежной ученицей. Но, увы и ах, она демонстрировала в первые дни незавидные твердолобость и неусидчивость. Устав наблюдать, как ей талдычат о прописных уличных истинах, «хочешь есть — иди и возьми, только очень аккуратно и незаметно», без толку пытаясь вбить их в её маленькую голову (надеюсь, всё-таки не отмороженную), я переговорил с ней сам… Изложив ту же мысль более простым и понятным языком: укради или умрёшь. Своё слово я подкрепил наглядным примером, когда запретил кормить её кому бы то ни было, пока она не обзаведётся минимальными базовыми навыками, такими, как стащить фрукт или овощ в открытом ларьке на улице, идя мимо него. Финн и Роуз всё равно «тайком» от меня приносили ей какой-то хавчик, но их слова утешения, что всё скоро образуется и она сможет здесь встать на ноги, имели меньший вес, нежели мой указ, о каком она знала. В этом доме правда на моей стороне. И, если не докажу ей это сейчас я такими примитивными мерами, то это с успехом сделает сама жизнь.

Но малявка не понимала, что я для неё меньшее из двух зол. Со мной она могла иногда даже и поспорить, но делала это неохотно и боязливо. Не знаю, чего она боялась конкретно во мне — с другими у неё такой реакции не было. Низковатый голос, строгий взгляд, командный тон. Или может я напоминал ей фигуру алкаша-папаши. С бутылкой она меня конечно не видела, но перегар на следующий день наверняка был ей знаком. А из-за траура несло от меня на этой неделе, наверное, за километр. Появись она в доме в любой другой день, я бы пил куда меньше. Но, чёрт возьми, мой лучший друг умер на моих глазах, и три пучка на немытой башке тут сто процентов мне не помогли бы. А ждать, пока подействуют обезболивающие доктора Времени я не мог…

Трезво оценивая ситуацию, о злоупотреблении мною спиртного в принципе речи не было. Прекрасно знаю, что много и часто это вредно. Да и мало вроде не больно полезно. Так что уходя во все тяжкие только по особым случаям, я извлекал из этого одни только плюсы. Алкоголь, даже невкусный, прекрасно расслабляет. Когда не спится или неможется — позволяет уснуть. Когда испытываешь недостаток тепла — согреться. Да… С Пейдж было хорошо ещё и тем, что с ней я был практически трезвенником, не говоря о том, что крайне редко мёрз. «Жидкий друг по вызову» — так это Хакс называл. Теперь никого из этих людей нет рядом. Вот и остались только я и бутылка. Бутылки. Но не думаю, что малютка Рей поймёт эту цепочку оправданий или, что она готова услышать такую сказку на ночь. Всё, что она видела, было простым ароматным и слегка шатающимся эхом чёрного пьянства, и тут уже плевать по какой причине. Объяснить что ли ей, что это временно и скоро меня отпустит? Или пофиг? Или ничего не объяснять, а просто завязывать уже — не знаю, недели мне хватит?

Сегодня у Рей, как и всех нас, маленький праздник (я ведь говорил, что расскажу позже) — она уже неделю живёт с нами. Не круглая дата, не юбилей, но не придумаешь себе праздник сам, он может никогда для тебя так и не наступить. Никто здесь не знает, доживёт ли он до следующего дня рождения или Рождества. Потому отмечать мы могли всё, что душе угодно. Не закатывая пиршеств, не зовя гостей. Вся «роскошная» еда была уже с нами, все друзья и семья рядом. Справедливости ради, по названному случаю мне стоило бы разжиться не только приличным шмотьём для «счастливицы», но ещё и бутылочкой крепкого для себя самого. Но нет. Попробую остановиться, пора бы лекарству от доктора — семидневка — подействовать. Так что обойдусь, пожалуй, скромной баночкой пива. За окнами снег с дождём, слякоть и сырость. Но всё же сгоняю вечерком, раз такое дело. А пока настала пора переодеть моего динозаврика… Странно. С какой стати я назвал его «моим»? С языка сорвалось.

Бежевая курточка, в какой я подобрал Рей, была ей к лицу, но из-за несоразмерности и несоответствию погодным условиям мы дали ей свою одежду, порывшись в более чем скромных запасах. Сегодня я достал ей куртку того же цвета, только качественного тёплого материала, подлиннее и по её размеру. Глазомер у меня был что надо. Дело практики, природа и бирки на одеждах тут не причём. Цвет одежды оказался удобен ещё и тем, что служил мне отличной шкалой для определения состояния девчонки. На её фоне можно было без труда чётко различить степень бледности лица, красный ли нос, синюшные ли губы — что бы с ней не случилось, все сразу заметят. Сигнальная куртёжка. Отличный подарок! Поздравление с недельным выживанием в заброшенном доме, считай, отзвучало. Теперь можно и за пивом сгонять, чтобы продолжить праздник…

— Кайло?

Или пока нельзя.

— М-м-м?

— Ты всё это украл? — Рей оглядывала себя, изучая новые сапоги (чёрные), штаны (бежевые болоневые), куртку (уже говорил) и держала в руках белую шапку с помпоном на голове.

— Ага.

Надо бы ещё таких же шапок спереть пару штук — девчонки бы ей лихо забацали тройной гребешок из оторванных помпонов. Глупое дитя упрямилось даже по такой мелочи, не желая менять причёску. Свет клином на ней одной сошёлся – не иначе! Может ещё хоть сколько надрываться, бурча, что ненавидит косички, а хочет или нет, распустить волосы ей придётся – бесконечно долго отделываться одним капюшоном у неё не выйдет. Если, конечно, не хочет застудить голову и отморозить уши. А даже если и хочет — я не позволю. Не в мою смену!

— Но воровать — это же плохо. Не только еду, но и одежду.

Нет, ты только посмотри на неё! Умная нашлась! Я же говорил — твердолобая, сколько перед ней не распинайся. Таскать с открытых прилавков овощи-фрукты за неделю вроде научилась, а жизненную необходимость действия через устроенную мной для неё голодовку так и не прочувствовала. С одеждой, конечно, сложнее. Не раздевать же мне её, оставляя мёрзнуть в образовательных целях. Как знать, может и стоило. Что могло быть более доходчивым и эффективным? Но у меня рука не поднималась. Тем не менее из тупика надо было как-то выбираться и желательно побыстрее. И жить пусть поторопится, и чувствовать поспешит. Метод кнута не работает, а пряники для неё взять я мог разве что из воздуха. Не красноречия, не дара убеждения — голые мысли, которые волей-неволей приходилось выплёвывать изо рта. Хакс в этом плане был куда больший мастак, чем я. Но я унаследовал после него только его пост. Остроту языка и красоту мысли мой друг унёс в могилу.

— Ты понимаешь, что ты бы замёрзла в том, в чём ушла из дома?

Доверчивые миндалевидные орешки-глазёнки, уставившиеся на меня, были обманкой. Очень-очень милой обманкой. Аж в сердце кольнуло, право слово! Но я-то знал, в голове и на сердце бежевого динозаврика доверия ой как мало. Странно, что при родителях-алкашах в Рей откуда-то были зачатки «правильного» мышления, какие вряд ли могли передаться ей от них. Разве только в минуты просветления и протрезвления, но и то вряд ли.

— Но вы же дали мне другую… — начала мямлить она, но я не собирался это выслушивать.

— В том ты бы тоже долго не продержалась. Это худшее, что у нас было. Так, на всякий пожарный. Но точно лучше того, в чём ты пришла, потому и переодели тебя.

— Всё равно, воровать — это плохо, — мелкие ручки сжали собачку на куртке и потянули вверх, закрывая воротником шею и старательно хмуря лоб. Мелкая надеялась, что опустив подбородок максимально близко к груди, её глаза смогут разглядеть как там обстоят дела с шеей, всё ли прикрыто. А то на ощупь ведь никак этого не выяснишь! Надо бы подвести её к зеркалу. Наверное. Или ну его нафиг? Холод-то всяко почует. Но я знал, что, несмотря на верность этого факта, девчонки всё равно иногда любят позалипать перед зеркалом, так что может сдать её сейчас Марисе, когда уйду за пивом? Пусть побалуются маленько… Чёрт, нет. Ты теперь лидер, Кайло, соберись! Лидеру не пристало думать о баловстве, пусть и не о своём собственном.

— Тебе тепло во всём этом?

— Да.

— И это плохо?

— Нет, — Рей подскочила ко мне и зачем-то протянула ладонь к моим голым ладоням, но я отпрянул. Пусть сразу знает, что есть такая вещь, как личное пространство, и где заканчивается моё. Я сидел на стуле в своей комнате, так что разница в росте сейчас была не такая большая. Положив ладони на маленькие плечи, я отодвинул её от себя на расстояние вытянутых рук.