Мне льстило всеобщее знание, сформировавшееся в умах людей, тем более, что оно полностью совпадало с личным ощущением — меня невозможно сломить, запугать или умаслить. Я вырос человеком во многих смыслах закалённым, натренированным и поднаторевшим в самых страшных формах диалога, так что, исполняя намеченное, я нисколько при этом не раскачивался, рванув с места в карьер. Потому и умения, уходящие корнями к знаниям, полученным от Сноука, пришли ко мне очень быстро. Конечно, и шишек маленько всё же набил, и парочку пуль случалось словить, оставшись, впрочем, в плюсе после кровавого заключения очередной сделки или расправы над неугодными, но ничего из ряда вон со мной не происходило.
Что, если задуматься, со мной могло случиться по-настоящему пугающего? Что из тех страхов и недостатков, которые я остервенело искоренял в себе большую часть жизни, так и осталось со мной дефектом на доработке? Из жизни как таковой особой ценности я для себя не делал, сколько отмерено, столько и проживу, а в остальном, покуда есть цели и стремления… Мной нельзя было манипулировать, помыкать, меня невозможно было переманить, меня некем было шантажировать: ни семьи, ни старых друзей, а новые вполне могли постоять за себя сами. И вроде бы звучит всё это отлично, впору было бы гордиться и наслаждаться слаженной жизнью, но… «Но» — это говорит человек, обретший уверенность, предполагающую полное отсутствие сомнений. Вот и нашёлся мой извечный изъян. Я его устраняю с досадной периодичностью, определяемой частотой рецидивов, а вырвать с корнем всё никак не могу. Впрочем, не стоит о грустном, ведь сегодня «радостная» дата на календаре…
Моя жизнь и правда началась в этот год с чистого листа: время в стенах тюрьмы — черновик; взяв из него всё самое лучше, я мог смело смять его и выбросить в недры памяти. Сегодня как раз отличный день, чтобы это сделать — мой день рождения, — пусть и действие это чисто образное. Двадцать девять лет, за которыми тянется длиннющий шлейф находок и утрат, в глубине которых зарыт клад обид и разочарований, да полустёрты во времени следы радостей и печалей. Всё, как у людей, правда?
С чем пришёл я к очередной дате? Да-а-а, в заключении я подобной ерундой не страдал — там жизнь была до боли проста и понятна. Проклятье! Похоже, я так и не научился уклоняться от ответа. По крайней мере, на пьяную голову это задача становится без вариантов «миссией невыполнима». И хрен с ним! Хотя бы раз в год имею я право взглянуть в лицо правде? Вот он я — угрюмая, широкоплечая детина, вымахавшая под два метра ростом, проще говоря, шкаф, с разбитой харей и одеревеневшей совестью; ни разу не ангел, павший так низко, что единственное, в чём я действительно хорош и на что гожусь, это выкуривать набитой рукой любую крысу из самого злачного подвала, чтобы, поймав, упиться её страхом и, насытившись, с хрустом сломать тварюге шею. Костолом? Пыточных дел мастер? Палач? Каратель? Нет, мне не нравятся эти слова. Вешать ярлыки, которые нисколько тебя не определяют, ещё и в такой день — ещё и на самого себя! — это никуда не годиться. На таких вершинах хмельного самоедства я ещё не бывал!
Помнится, мой дядюшка как-то сказал, что я — тот, кто защищает. Что ж, он был прав. По-моему. Ведь нападение, с целью предотвращения возможных конфликтов и войн, это своего сорта защита? Нападая на чужих, я защищал своих. И вновь: всё как-будто до ужаса просто и стоит на своих местах. Разве здесь есть к чему придраться? Но…
Проклятье! Кто бы мог подумать, что разучившись быть искренним, будучи на свободе я стану выпытывать у самого себя ответы, да и какие?! Память о прошлом, сокрытую под застывшей маской, нацепленной в пылу безостановочных игр на выживание. Какого чёрта я вообще смотрю в этом тупиковом направлении, когда ответ на вопрос «что я имею сегодня?» звучит проще некуда?! Вместо того, чтобы дурью маяться, мне стоило сразу взглянуть на количество нулей на банковской карте, оглядеть свои роскошные апартаменты, пролистать бесконечный список контактов в сотовом, да заглянуть в завтрашний день, в котором меня поджидал ещё один «типа» праздник…
Нет, пора прекращать. Отблагодарить за ставшее вдруг сентиментальным настроение очередной бокал дорогущего виски, влитый в пустой бак, и закругляться. Да, пожалуй, только так и можно объяснить моё тоскливое состояние. Душа просит откровений, до которых разве что хмельная мысль имеет шанс дотянуться. Когда-то давно что-то очень ценное утонуло в моём опьянённом горем сердце, да так и не всплыло на поверхность, когда я «протрезвел», сбросив оковы скорби. Но я рыбак бывалый: давай, Бен Соло, посоревнуемся! Кто из нас дальше забросит удочку? На чью червивую душу клюнет огонёк света, мирно живущий на самом дне? Уж не на мою ли? Ха!
Возвращаясь к незамутнённому взгляду и единственно правильному ответу, картина моей жизни вырисовывалась, конечно, мрачноватая, но на мой авторский вкус и цвет — кто ж, если не я её писал?! — я вписывался в неё идеально: не выбивался из своего окружения, не слыл белой вороной и слабаком, имел устоявшийся круг общения, который вполне мог назвать своей семьёй, пусть и такой не похожей на мои предыдущие. На сегодняшний день имею врагов, которые знают, что им лучше держаться от меня на почтенном расстоянии; имею друзей, «близость» с которыми держит их на расстоянии от меня ещё более далёком, чем недругов (так уж сложилось). Есть своя квартира в центре города, машина, увлечения… Ладно, увлечение у меня на самом деле всего одно, ему на поруки я и отдался сейчас. Играющее всеми оттенками рыжего, яркое воспевание вернувшегося после многолетнего перерыва пристрастия — роскошный бар в полстены, забитый под завязку.
— Всемогущий Кайло Рен, — прокряхтел я на манер Сноука, откупоривая вторую бутылку и наполняя едва успевший опустеть бокал. — С днём рождения! — и чокнулся с ответившим мне ударным звоном по ушам приятелем.
Сегодня, впрочем, как и в любой другой будничный день, я могу спокойно дать себе слабину объёмом в парочку бутылок. Пьянею я уже не так легко и быстро, как в свои шестнадцать, да и цели преследую иные и в больших порциях. Утешение и тепло, за чем я обращался к алкоголю в те годы, мне уже давно не требовались. Больше не мёрзну, а настроение сейчас нейтральное. Хотя именно сегодня мне следовало бы трепетать и волноваться. Не из-за моего предтридцатилетнего анти-праздника.
Так совпало, что завтра выходит Сноук, будет общее собрание, на которое явятся все наши, если только у них нет важных заданий в данный момент. Всё утро я висел на телефоне, общаясь на эту тему, и заодно узнавал у каждого как идут дела, при неудовлетворительных результатах раздавая нагоняи не выполнившим моих поручений — даже голос немного сорвал. Таким образом, искать повода прикоснуться к бутылке в этот чудный денёк мне не приходилось. Пьянеть без меры я, тем не менее, не рассчитывал: на грядущую ночь у меня запланирована небольшая сделка, до которой мне следовало в обязательном порядке протрезветь. Стволы уже были упакованы в сумки, а те — заброшены в багажник машины. Всё было готово и сто раз перепроверено… на трезвую голову, разумеется. Но до ночи ещё далеко, а пока…
С беспокойной душой я праздновал на всю катушку, запивая спиртом бесполезные мысли, глотая их, как следует не пережевав: был риск, что они встанут мне поперёк горла, а задыхаться от своего упрямства я не собирался. Итого, всё было как всегда: пустая квартира, душащая меня своим простором, нерушимая тишина, в которой я даже спать спокойно не мог, и я — один на один с моим «жидким другом по вызову».
Один да не один… Я взглянул на телефон. Моё одиночество с самого утра всё стремился нарушить один неугомонный индивид, названивавший мне весь день и славший сообщения, прекрасно видя, что я их не открываю. Вот и сейчас — не успел я опустошить бокал и бухнуться на диван, как пришлось взять в руки вновь зазвонивший сотовый. Отвечать я не собирался, при этом не отклоняя вызов — тихо и молча сверлил взглядом имя и номер до последнего, пока на ослепляющем экране не высветился один пропущенный. Не любимый и не нелюбимый дядюшка; висевший над душой призрак из прошлого, который я по дурости и не отгонял, и не призывал подлететь поближе в сегодняшний день.
