Больше я не выживал в этом месте — Сноук научил меня жить здесь. Жить так, что мне больше не требовалась новая доза страданий в доказательство, что я — всё ещё я, а все несчастья, если они всё же приключались со мной, были иного сорта. Я работал над собой так усердно, что и скука страшилась моей все возрастающей жизненной энергии и отступала прочь, пока я проводил время в качалке или плыл среди моря отбросов, заключая договора и пакты о перемирии, или наоборот, подстрекал к очередному бунту.
Занятый изо дня в день по самое не могу, я отдавал себе отчёт, что всё происходящее является не константой, но плацдармом для чего-то большего, того, что ждало меня на свободе, когда я выйду. Все уроки, преподанные мне Сноуком — не более чем вдумчивая и неторопливая тренировка перед тем, как мы с ним сможем, наконец, воскресить его империю, лежащую в руинах. Я не заметил, как стал грезить этим днём, взывать к нему, стараясь быть терпеливым и познавать криминальные азы и глубины со всем прилежанием, свойственным каждому из людей Сноука. Вот оно, моё будущее, ждавшее меня за горизонтом, дело моей жизни, цель моего выживания, растраченный остаток моей совести…
Да, совесть тоже потихоньку отмирала, но я не грустил об этом. Как и со всем прочим, свято место пусто не бывает — и ей найдётся замена. А пока место всё ещё вакантно (я уже чувствовал, как бессовестность стучится, стоя у порога), я собирался проститься с этой стервой-спиногрызкой как следует, использовав лучшее, что она когда-то давала мне…
Торжественный день прощания был назначен мною заранее, и продиктован он был жизненной необходимостью. Уставший от зловещего постоянного перехода от одного меня к другому при разговорах с Люком и Сноуком, я был вынужден признать, что кое в чём я всё-таки облажался. Сразу почуяв неладное, я тем не менее не смог предвидеть истинные масштабы, в каких на протяжении последних пары лет меня изводила разница между двумя «школами». Но палач Время, как это всегда бывает, всё расставило на свои места, поднеся вплотную к моему носу единственный возможный выход, словно вспомнив, что однажды оно было доктором Время для меня. Мне и правда требовалась помощь: я был не в силах и дальше смотреть в глаза одного и признавать его истину так, словно в душе я нехотя лицемерил, соглашаясь и кивая. При этом я мог совершенно искренне соглашаться или с полной уверенностью отрицать какую-либо мысль. Упорно не хотел считать себя двуличным ублюдком, а как знать, быть может и стоило? Может это помогло бы разорвать порочный круг чуточку раньше, сделать иной выбор, пойти другим путём?..
День, когда я на годы вперёд определился с наставником, прощаясь с последними, покидающими сердце угрызениями совести, я запомнил навсегда…
— Когда вы улетаете? — я смотрел на фото одиннадцатилетней девочки в невзрачном платье и на вымученную ради фотографии улыбку на её лице. Малышка росла так быстро, а у меня не получается радоваться этому так, как должно.
— В эти выходные, — облегчённо выдохнул Люк, сидящий за перегородкой передо мной. — Все бумаги, наконец, у меня на руках, так что этим утром я купил билеты. Ты точно уверен, что не хочешь с ней увидеться?
— Точно, — отрезал я. План оставаться немногословным при этой беседе, чтобы добиться лучшего эффекта по её окончании, нарушил усталый и измученный вид дядюшки, так что я вопреки задуманному исторг из себя чуточку больше, чем рассчитывал: — Видел бы ты наше с ней прощание тогда, в первый раз, то даже не заикался бы о подобном.
— А что было тогда? — на мою голову заинтересовался он.
— Её оттаскивали от меня трое взрослых. Силой, так как ни на мои, ни на их уговоры она не поддавалась. Поверь, я счастлив тем, что всё, наконец, сложилось. Большего мне и не надо.
Что, слабо было сказать так, как есть? Большего мне не дано? И трус, и лжец.
Люк умудрёно кивнул, тяжело вздохнув и не став повторно предлагать мне встречу.
— Не забывай присылать мне открытки, — криво улыбнулся я, провоцируя на выдачу нужной мне фразы из его уст.
— Не только открытки, — заверил он и не разочаровав меня, добавил: — Я по-прежнему буду приезжать к тебе.
Я закивал, как болванчик, собираясь с силами, чтобы как следует ударить не ждущего удара Люка.
— Да-а-а… На счёт этого. Не нужно больше приезжать сюда, Люк. И звонить тоже, — я поднял полувиноватый, впрочем, не лишённый льдинки, взгляд к лицу дяди.
— Прости? — как я и ожидал, растерялся.
— Я сказал, не нужно больше навещать меня, — повторил я громче и чётче, с упором на каждое слово; захватив внимание слушающего, я не выпускал его тем, что не отводил взгляд: — Ты напрасно сейчас удивляешься. Вспомни, с чего мы с тобой начинали. Ты помогаешь Рей, как не смог помочь мне. Сейчас это, наконец, сбывается. Мы с тобой там, и хотели быть. Вы с Рей улетаете…
— Это нисколько не объясняет твоих слов, — его усталость спряталась в морщинках на лбу, словно в первые минуты разговора я мог упустить эту слабость.
Я пошёл в атаку, начав второй заход с очередного напоминания.
— Ты дал мне то, что обещал два года назад. Лучшая жизнь для Рей, и я тебе верю. Верю, что ты приблизишь её к ней. На этом наша с тобой история окончена. Быть может, тебе и правда трудно понять нечто столь простое, но я не стану просить тебя об одолжении. Я говорил Рей жить, не оглядываясь — так она и живёт. И я тоже хочу так жить. Не тешь себя тем, что нам удалось достичь чего-то несусветного за это время. Разочарую тебя: это не так. Из глубокого минуса ты сумел в моих глазах подняться до нуля — не выше, — покачал я головой так, словно был разочарован в его способностях, хотя по факту, меня всегда восхищало его ораторское мастерство, как и проникновенные духовные наставления.
— Это всё Сноук, да? — Люк смотрел на меня с полным неверием в глазах и с полной убеждённостью в своей правоте. Пусть так — с ней ты, дядя, и уедешь.
— Нет, Люк. Это всё я. Думаешь, через полтора года я выйду и куда направлюсь? Домой? Или прилечу к тебе повидать Рей? Нет, — уже говоря эти слова я подозревал, что существует очень большая вероятность, что вскоре мне накинут срок и через полтора года, как должен был, я могу не выйти. Всё происходящее — мой выбор, помните?
— Я в это не верю.
— Верь во что угодно. Улетай и позаботься о Рей так, как и хотел. Ты своё получил: я тебя искренне прощаю за то, что всё детство я тебя не знал. Правда прощаю. И так же искренне я верю, что ты не причинишь Рей зла. Теперь я прошу от тебя самую малость — оставь свои надежды на меня и пойми уже, что им никогда не суждено сбыться. Заявишься сюда ещё раз — пеняй на себя, — закончил я, вырывая острым взглядом шмоток сомнений, какими было обмотано старое сердце Люка.
— Как это понимать? — сдаваться, однако, этот старичок не спешил.
— Как угодно, только исполни то, о чём прошу.
— И что ты сделаешь, если я приду вновь или позвоню? Покроешь меня трёхэтажным матом? — он и с болью смеялся, и с горечью возмущался, одновременно. — Пожалуешься Сноуку?
— Ничего, — окатил я его ледяным спокойствием. — В нашу первую встречу ты спросил, ненавижу ли я вас с матерью. Ты помнишь, что я ответил?
— Что ненависть — не худшая из бед.
— Да, — кивнул я, мысленно прибавляя себя очков; я и в восемнадцать лет кое-что понимал в семейных отношениях. — Я по-прежнему придерживаюсь своего мнения. Придёшь — я развернусь и уйду, позвонишь — я брошу трубку. Я не ненавижу тебя — не за что. Но и любви к тебе все наши встречи не зародили во мне. С этим ты тоже хочешь поспорить сейчас? Глядя мне в глаза? Я тебе лгу или быть может я и сейчас говорю словами Сноука, а? — я держал взгляд своего дяди на своём лице максимально долго, до тех пор, пока ему не подурнело и он не опустил свой.
Его сморщенный лоб покрыла испарина, и я чуть выпрямился, сидя на месте, втянув носом воздух новой жизни. Жизни без постоянных сомнений в себе, или в чьей-то правде. Довольно метаний! Правды каждого из них, Сноука и Люка, не более чем грани истины. И я отказываюсь быть всевидящим источником, как и местом стока их света и нечистот. Я хочу смотреть на этот мир без боли, и Люк, понимает он это сейчас или нет, даёт мне это. При условии, что он отступает, конечно.
