— Они ведь будут искать двоих, не так ли? — Ньют присел на краешек кровати, сцепив пальцы и как-то сжавшись. В рыжую голову пришла потенциально спасительная идея, осталось только озвучить и обдумать детали, но младший, как всегда вблизи старшего, стеснялся и медлил.
— У тебя есть план? — Тесей знал, что за свои многочисленные путешествия брат научился выбираться из самых, казалось бы, безвыходных ситуаций. Тот всегда мыслил нестандартно, своими порой безумными выходками заставляя мать качать головой, недоумевая, как идея приручить нунду вообще пришла в эту рыжую голову.
— Да, — кивнул Ньют, набирая в грудь побольше воздуха, чтобы на одном дыхании выпалить. — Ты мог бы изменить внешность, а я бы спрятался в чемодан. Его можно перекрасить, если что. Ты один привлечёшь меньше внимания.
Тесей задумался. Идея звучала неплохо, не самоубийственно. До неузнаваемости изменить лицо, пожалуй, не получилось бы, но создать совершенно непримечательную личину — это ему под силу.
— Это отличный план, Ньют. Давай так и сделаем.
— Я побуду пока в чемодане.
Рыжая макушка вновь скрылась под потрепанной крышкой. Как лис, прячущийся в логове от лесного пожара. Только дым все равно проникнет в убежище, как бы глубоко не забираться.
Тесей чувствовал, что брат прячется в чемодане от него. Что, как раньше бежал он сам, так теперь бежит Ньют от того, что сам показал, открыв свой разум.
Им надо поговорить, больно уколола душу мысль. Им надо поговорить о произошедшем, а не прятаться по углам. Только как? Какими словами? Что они скажут друг другу? Правду?
Тесей привык лгать. Родителям, профессорам, однокурсникам. Он научился молчать, не давая никому понять, что всегда знает наперёд, что скажет собеседник. Он спрятал себя за вечной полуулыбкой и уверенным голосом, которым не могли не верить.
Он привык лгать на войне и на работе, когда того требовала служба, и не только. Потому что не все сведения можно добыть легальными путями, не получить без пары непрозрачных намёков разрешение на содержание всего передвижного зоопарка брата. Иногда закрывая глаза в ответ.
Привычное с юности въелось настолько, что стало инстинктом. Душевных мук он не испытывал. Лишь когда приходилось врать Ньюту, становилось липко и гадко, как от купания в болоте.
Нельзя. Невозможно сказать правду.
Ньют сказал, что у него есть долг перед Криденсом. Невыполненное обещание не даст спать спокойно, гоня только вперёд, навстречу опасностям. Опасностям, от которых долг велел Тесею брата уберечь.
Он не скажет правду.
***
Оставшись в одиночестве в спасительном вакууме чемодана, Ньют дрожащими руками поправил ворот рубашки, нервно застегнул пуговицы в правильном порядке.
Отточенными движениями он смахнул с полки несколько склянок с ингредиентами, подманил палочкой котелок. Губы его, сжатые в тонкую полоску, расслабились. Забота о зверях всегда помогала успокоиться, и сейчас, вроде бы, тоже.
Ньют зашипел, в забытии слишком резко дотронувшись до края котелка, проливая часть экстракта тысячелистника на исцарапанную и кое-где подпаленную столешницу. И всё же, лёгкий ожог от этой беспечности ни в какое сравнение не шёл с тем, как горела спина от прикосновений Тесея. Словно старший брат обмакнул бинт не в целебной мази, а в яде лернейской гидры.
Ньют осторожно завёл руку под край рубашки, ощупывая спину. Огрубевшие от работы кончики пальцев коснулись свежего рубца. Ньют тяжело вздохнул, прислоняясь лбом к краю полки над столом, крепко зажмуриваясь не то чтобы избежать серебристого пара, поднимающегося над котелком, не то… чего?
Иногда, отдыхая в вольере лунтелят после тяжёлого дня и рассматривая искусственные, но очень красивые звёзды на тёмном небе, Ньют задавался вопросом — полюбит ли Тесей когда-нибудь? Удастся ли кому-то тронуть это покрытое ледяной коркой сердце? Да, конечно, у брата есть невеста и, должно быть, она в высшей степени достойная девушка, иначе родители бы не одобрили будущий брак, но… Любили ли её? Та часть души Ньюта, что заставила его, получив красивое приглашение на бумаге с золотым тиснением, с остервенением отдраить загон угробов без магии, хотела получить один ответ. Та, что всю жизнь смотрела на статную фигуру в чёрном пальто широко распахнутыми от восхищения глазами вообще не знала, чего хочет.
Мерлиновы кальсоны! Как же проще было в детстве! Когда было только детское восхищение, желание заслужить похвалу от старшего, сильного брата, которого Ньют видел чаще родного отца, пропадавшего вечно то в Министерстве, то в командировках. Как с дрожью и предвкушением ждал он ребёнком каждых каникул, надеясь в этот-то раз впечатлить вечно невозмутимого брата. Но на деле же…
Поход в овраг за малиной привёл только к порезам и занозам, которые Тесей старательно обработал мазью с таким спокойствием, словно сдавал экзамен на целителя; вычитанная в старой книге формула изменения цвета крысы была разобрана на составляющие с объяснением, почему это полная ерунда; а попытка нарисовать план катакомб чуть не обернулась трагедией. Тогда впервые Ньют увидел тревогу на лице Тесея, вынесшего его из подземелья через сутки.
Закончилось детство, в прошлом остался глупый героизм и вера всем подряд прочитанным книгам. Но никуда не ушло желание впечатлить брата, и пьедестал, на который, подобно идолу, был поставлен его светлый образ, всё сильнее манил. Даже сейчас, иногда разглядывая отражение в зеркале, Ньют видел в глазах отблески поглубже в душу зарытого желания. А тогда, стоя впервые в Большом зале, этот огонь, должно быть, пылал. Как же ждал он поступления в Хогвартс, ведь это значило быть рядом с братом не только на каникулах, прикоснуться к той волшебной и полной подвигов жизни истинного гриффиндорца. Шляпа решила иначе. Оглядываясь назад, Ньют, впрочем, не винил её.
«У тебя очень доброе сердце», — сказал ему Тесей вечером того дня, когда Ньюту пришлось покинуть школу. Он не боялся гнева родителей, потому что они, похоже, уже смирились, что из младшего сына ничего путного не выйдет. Он боялся осуждения в льдисто-голубых глазах. Боялся, что после такого позора брат знать его не захочет. А Тесей пришёл вечером, тенью проскользнув в комнату, держа кружку очень сладкого какао.
«Ты доверяешь мне?» — спросил Тесей, и Ньют быстро кивнул, внутри сжимаясь от ощущений, что дарило прикосновение братской ладони к плечу.
«Тогда послушай меня. Ты поступил достойно. И я верю, что ты станешь отличным магозоологом».
Ньют после смотрел на какао, пока оно не остыло, и перед глазами стояла улыбка брата, подаренная перед уходом. И рукав пижамы словно всё ещё был тёплым там, где касалась его рука Тесея.
Если и была какая-то надежда, что теперь брат станет ближе, война сожгла её дотла. В работе с драконами за много лиг от Западного фронта, желание не давало о себе знать. А потом была служба в Министерстве, долгие и далёкие командировки, жизнь среди диких племён Амазонки и африканских саванн, где Ньюту однажды чуть не сделали татуировку как укротителю нунду, редкие приезды в Британию и ещё более редкие встречи с братом. Ньют свыкся с тем, что идол не сойдёт с пьедестала, что проще и лучше для всех примириться с дрожью, проходящей по телу всякий раз, когда в холодных обычно голубых глазах мелькала смешинка, рождённая полным приключений рассказом Ньюта о своих путешествиях. Свыкся с красивым приглашением, лежащим в папке с документами в зачарованном ящике стола. Он построил крепкую стену на фундаменте братской отчуждённости и скрепил цементом из собственных страхов перед его божественностью.
А сейчас брат просто взял и вытащил целиком фундамент — стена развалилась по кирпичику, и было больше не на что опереться, нечем защититься. В голове было сумбурно после той ночевки у переметенных путей — Ньют ещё больше боялся Тесея, а тот просто смолчал и забыл. И сейчас эта странная надежда на что-то, что обоим братьям совсем не подходит. Эта надежда так пьянила голову, что Ньют начинал думать о всякой ерунде, и готов был творить то, на что в здравом уме ни один человек не пошел бы.
