Рука замерла. Страшась решиться. Ньют сбивчиво дышал, урывками, редко, точно боялся хватануть лишнего.

Двумя пальцами — указательным и средним — он медленно повёл по шее вверх, с благоговением касаясь линии подбородка. Пальцы остановились у края пересохших губ, и только тогда Ньют осмелился поднять глаза в глаза. Спросить разрешения, молить о недозволенном…

Время замерло, свернулось тугой пружиной где-то внутри под рёбрами, рискуя вот-вот распрямиться и разорваться, испортить много лет работавший без перебоев механизм так, что никакая магия уже не поможет. Ни «Репаро», ни последнее средство для разбитых сердец — «Обливиэйт».

Неужели он посмеет? Заворожённый Ньют любовался бликами в голубых глазах, видел — или ему чудилось? — своё отражение в расширившихся чёрных зрачках. Пружина внутри сворачивалась всё туже, но вдруг, точно получив сигнал, Ньют рывком прижался грудью к груди Тесея и с немыслимой силой коснулся едва приоткрытых губ.

Всего лишь прикосновение. Короткое, почти безобидное в иной ситуации, оно породило внутри волну, сметающую на пути все и так едва державшиеся плотины. Ослабли руки, не хотели держать ноги, сердце стучало воробушком в ожидании…

Но Тесей оставался недвижим. Как статуя, как вековой монолит, он смотрел прямо перед собой, не отталкивая, но и не отвечая. Лишь рука на уровне живота едва-едва перекатывала меж пальцами пуговицу рубашки Ньюта. Туда. Сюда. Казалось, он даже не дышал.

И вдруг Тесей резко дёрнулся, отстраняясь, чертя подбородком острый угол к плечу. Ньют и сам отскочил, пряча взгляд, успев заметить, как напряглись скулы брата. Тот сделал полшага вбок, разворачиваясь и, дернув на себя дверь, сбежал.

Ньют медленно опустил руку. Растерянно и с болью он смотрел в пустоту перед собой. В затянутое морозными узорами окно, за которым ничего было не видать. С силой зажмурившись, он тряхнул чёлкой, до боли закусил губу. Наклонившись, подобрал с пола пальто, отряхнул и, помедлив, накинул на плечи, запахивая подола.

Тесей был по другую сторону, во власти бушующей метели, но Ньют всё равно чувствовал его присутствие, и будто бы слышал отзвуки не затухавшего в душе сражения. Только вот не понимал никак, кто воюет. Тесей не поговорил с ним тогда, не оттолкнул и не закрылся. Наоборот, как будто давал надежду, возможность, шанс. И Ньюта влекло, как мотылька на красоту огня.

Неразрешённое, невысказанное судорогой сводило плечи, давило на виски.

Что ж, он сам начнёт этот разговор. Это нужно ему. И Тесею тоже. Им нужен выход.

Ньют вернулся на одеяло, садясь и пряча в ладонях лицо, собираясь с духом. Он никогда не был хорош в задушевных разговорах, и как же силён теперь был соблазн снова заставить Тесея заглянуть в самое средоточие беспокойных мыслей, болезненного восхищения, неподходящих стремлений. Свалить этот груз на плечи брата и пусть принимает решение. Трусость. И будет ли от этого легче?

Скрип двери и украдкой заглянувшая вьюга, поднявшая в воздух ворох соломы и взъерошившая и без того всклокоченные рыжие волосы, заставили сердце пропустить удар. И душу словно придавили небесные тверди.

— Тесей, — начал было Ньют, смотря прямо на раскрасневшегося от холода брата, замеревшего у двери, вжавшись в неё спиной. Стало стыдно за трусливый порыв смолчать. Нужно найти силы говорить. Иначе это никогда не кончится.

Брат быстро подошёл ближе, и, чуть засборив брюки, встал на колени.

— … — Ньют попробовал отвернуться, но ладонь Тесея уверенно легла на щёку, возвращая взгляд. Брат вдруг едва заметно, но тепло улыбнулся.

Пальцы соскользнули, освобождая щёку. Тесей же не спеша опустил руку и взялся за пуговицы жилета. По одной, он высвободил их из петлиц, сбрасывая тёмную ткань на сено у колен и принимаясь расстёгивать рубашку. Поведя плечами, он скинул и её, оголяя торс.

— Посмотри на меня, Ньют, — мягко попросил он. — Я не тот, кем ты меня видишь.

Какой бы реакции Тесей не ждал, Ньют лишь растерянно смотрел, как капли растаявшего снега разбиваются, падая с кончиков волос на обнажённые плечи, прочерчивая короткие дорожки вниз. Краем сознания он отметил, что рёбра у брата слегка выпирали, как и у него самого, и всё-таки есть веснушки.

В тишине Тесей приподнялся на коленях, становясь ещё ближе, и взял его за руку. Раскрыв ладонь по пальцам, он прижал её к ключицам, затем повёл левее, потом ниже по грудной клетке, следя взглядом.

— Разве у богов есть шрамы, Ньют? — тихий его голос в сумрачной тишине был громче колокольного звона.

Ньют едва заметно дрожал, точно его сводила лихорадка. Он смотрел на Тесея снизу вверх, и его глаза блестели в полутьме.

— У тебя — да. — Полный грусти взгляд. У обоих.

Ньют подался вперёд, обеими руками обнимая за спину брата и оказываясь близко настолько, что губами мог бы коснуться каждого шрама, каждой впервые увиденной веснушки на горячей груди.

Тесей ощутимо чаще задышал, и его ладони, наконец, судорожно сжали бока Ньюта. Острые пальцы впились крепко, может, даже останутся синяки, но Ньюту было всё равно — каждое прикосновение сейчас было необходимо. Непреднамеренная боль от этих объятий затихла под лёгкими поглаживаниями. Поначалу запрокинув голову, Тесей резко опустил её, встречая дрожащую шею Ньюта, бледную даже в ночи, не братским поцелуем.

Всё.

Получив зелёный свет после стольких лет ожидания, Ньют с нетерпением прижимался к брату всем телом, будто хотел стать с ним единым целым. Тесей выдохнул ему в шею горячий воздух и с шумом втянул новый, ненароком мазнув сухими губами по чувствительной коже. Ещё не высохшие волосы защекотали лоб, когда Ньют носом провёл вверх по уху брата, полной грудью вдыхая аромат миндаля и какого-то дерева, тревожа привычный ровный строй прядь к пряди. Радость дурманила голову сильнее самого лучшего огневиски так, что Ньют был готов лезть на брата, только бы было ещё как за того уцепиться.

Плотно сдавливающие бока руки вынули края рубашки, требовательно проникая под, невзначай щекоча поясницу. Стало жарко. Шарящие по спине ладони казались настолько горячими, что Ньют вытянулся в струнку, откидывая назад голову и оказываясь теперь полностью в братской власти. Хриплый полустон-полувздох сорвался с губ, стоило Тесею слегка прикусить зубами оголенное на силу плечо — рубашка Ньюта обоим теперь мешала. Зажмурившись, Ньют беспорядочно водил пальцами во волосам брата, не то гладя, не то баюкая, не то подначивая, и пересохшим ртом хватал воздух. Тот больше не казался холодным, наполненным осколками льда, ранящим лёгкие.

Это было так похоже на безумие, на морок. Словно попавший на удочку мифического суккуба, Ньют позволил Тесею стащить с себя рубашку, дурея от прикосновений кожи к коже. Так страшно было, что это — снова — лишь сон, что сейчас этот миг счастья истает, как утренний туман, испарится под палящим солнцем.

Тесей усмехнулся у самого уха, чуть прикусив мочку, словно желая этим доказать свою реальность. И Ньют совсем не был против, что его мысли читают. Потому что как выразить сейчас что-то словами?

Ньют совсем расслабился под руками, оглаживающими его плечи и спину, слегка массируя, согревая напряжённые мышцы. Последние страхи покидали его голову, оставляя лишь блаженную пустоту. На освободившееся место приходили новые ощущения, новые чувства и желания. Острые, сильные, как бушующая за стенами метель.

Ньют крепче обнял брата за шею, уверенно потянув на себя, опускаясь на спину, отдавая контроль полностью в руки Тесея.

Они целовались осторожно, нежно и медленно. Едва пробуя друг друга, привыкая и будто бы боясь спугнуть.

«Колючий…», — донеслось до Тесея. Конечно, у них не было возможности полностью привести себя в порядок. Но эта короткая мысль была окрашена не неприятием, а особой теплотой, свойственной только Ньюту. И Тесей не смог не улыбнуться, ненароком разорвав их первый настоящий поцелуй.

— В следующий раз я побреюсь, — пообещал он, легонько касаясь губами линии подбородка, потом шеи. Слегка прикусил ключицу, выцеловывая дорожку к груди и ниже, ниже…