Депутату Сен-Жюсту придется ответить за свое бесчинство, когда я предоставлю отчет Комитету общественной безопасности. Вы же ответите за свое пособничество этому отвратительному акту тирании, этому гнусному злоупотреблению доверием народа. Если вы можете привести в свое оправдание какие-то доводы, способные смягчить вашу участь, – извольте.
– Мне нечего сказать. – Лицо Тюилье исказила ярость. – Все это абсурдные домыслы, за которые вы поплатитесь головой. Вы сунули свой нос в опасное дело, гражданин, и скоро вы это обнаружите. И вы туда же, кретины! Этот человек ведет вас, словно стадо баранов, на бойню, и вы покорно следуете за ним!
– Уведите его, – распорядился Андре-Луи. – Отправьте арестованного обратно в тюрьму, пусть находится там до тех пор, пока из Парижа не придет распоряжение о его дальнейшей судьбе.
Изрыгавшего проклятия Тюилье вывели из комнаты. Его место занял Бонтам. С ним Андре-Луи разделался еще быстрее. Расследование установило, что в течение последнего года гражданин Бонтам приобретал обширные участки земли в окрестностях равнины Бос, общая стоимость которых составляет приблизительно полмиллиона франков. Из документов, найденных у гражданина Бонтама, стало известно также, что он выступает лишь в роли доверенного лица депутата Сен-Жюста, каковой снабжает его деньгами. Таким образом, земли, о которых идет речь, являются собственностью Сен-Жюста и зарегистрированы на имя Бонтама с целью скрыть бесчестные приобретения гражданина депутата.
Бонтам подтвердил все сказанное Андре-Луи.
Буассанкур составил заключения по делу Бонтама и по делу Тюилье. Андре-Луи потребовал, чтобы каждый член комитета поставил под этими документами свою подпись.
Эти заключения завершали грозное досье, с которым Андре-Луи покинул наконец Блеранкур, до основания потрясенный его визитом. Вооруженный досье, Андре-Луи рассчитывал столь же основательно потрясти Париж.
Глава XLI
Меч занесен
Андре-Луи вернулся в Париж в середине нивоза,[297] то есть в первые дни нового года.
Он не мог бы выбрать более удачного времени для возвращения. Час для нанесения последнего сокрушительного удара пробил. Борьба между партией анархии и партией умеренных, а точнее, жестокая схватка между негодяем Эбером и титаном Дантоном подошла к концу. Раздавленный тяжестью красноречия Дантона, который ухитрился сделать из соперника посмешище, слабоумного, способного лишь на то, чтобы превратить революцию в объект глумления и ненависти, обезумевший Эбер попытался возглавить мятеж.[298]
Этим он подписал себе смертный приговор.
Предвидя его крах и желая этот крах ускорить, Робеспьер пробудился от бездеятельного созерцания, в котором дотоле пребывал, и включился в борьбу. Он понимал, что вскоре ему самому предстоит помериться силами с победителем, и, желая укрепить свои позиции, напустил на Эбера своего доблестного оруженосца Сен-Жюста. Этот ужасный молодой человек с блестящими глазами, смотревшими на мир с бесконечным состраданием, нанес мятежнику смертельный удар страстной, пламенной речью, пересыпанной восхвалениями чистоты и добродетели.
Эбер и его союзники были арестованы за участие в заговоре против государства. Их судьба была предрешена.
Итак, арена для решающей битвы за власть была наконец расчищена. Сторонники Дантона и Робеспьера уже примеряли доспехи. Если бы Дантон одержал верх, он мог бы, по убеждению де Баца, сыграть во Франции ту роль, которую сыграл в Англии Монк, и использовать свое влияние для реставрации трона. Но если бы падение Робеспьера было вызвано бесчестьем, запятнавшим его партию, если бы голодавшему народу стало ясно, что их обманывала шайка продажных, своекорыстных мерзавцев, лицемерно прикрывавшихся доктринами Равенства и Братства, – тогда надежды де Баца на скорый конец революции и революционеров обратились бы в уверенность. Поэтому понятно, с каким нетерпением барон ждал возвращения Андре-Луи из Блеранкура и как жадно набросился на него с вопросами после краткого приветствия.
Среди бумаг Андре-Луи Моро сохранился черновик статьи, которую молодой человек приготовил для «Старого кордельера». Этот черновик он и преподнес по приезде де Бацу. Вот небольшая выдержка из этой статьи:
Граждане! Если нашу страну раздирает хаос, если наши соотечественники умирают от голода, то лишь потому, что жив деспотизм, от которого вы надеялись избавить Францию, когда дали ей конституцию. Вы проливали кровь, а в итоге одних тиранов сменили другие. И виной тому не конституция. Если бы у власти стояли честные, умелые правители, она принесла бы все те щедрые плоды, которых вы ждали. Но нами правят корыстолюбивые негодяи, продажные и лицемерные. Их единственная цель – служить собственным интересам и, пренебрегая своим священным долгом, обогащаться ценой ваших страданий.
Когда перед партией Горы встала необходимость смыть позор, которым покрыл ее один из лидеров – Франсуа Шабо, не было более красноречивого обличителя его преступления, чем депутат Флорель де Сен-Жюст. Именно обвинительные речи Сен-Жюста, направленные против продажных депутатов Конвента, умерили ваш праведный гнев и восстановили пошатнувшееся доверие к правительству. Сен-Жюст убедил вас, что с устранением этих мерзавцев работа по очищению Национального конвента будет завершена. Он обещал вам, что обновившееся таким образом правительство в короткий срок положит конец народным бедствиям; он убеждал вас призвать на помощь свой патриотизм и потерпеть еще немного. Вы вняли ему, как не вняли бы никому другому, потому что были убеждены: гражданин Сен-Жюст воплощает собой честность и неподкупность; он олицетворение чистоты в общественной и частной жизни. В ваших глазах он был равен в аскетизме самому Сципиону[299]. Всякий раз, когда Конвент рассматривает вопросы общественной морали, Сен-Жюсту предоставляется право не участвовать в этом из уважения к его добродетели, которая даже превосходит его дарования.
Моя задача, граждане, сорвать маску с этого архилицемера, с этого верного пса неподкупного Робеспьера. Я обвиняю этого народного кумира и мнимого республиканца, ci-devant шевалье де Сен-Жюста, в продажности бесконечно более отвратительной, в злоупотреблениях бесконечно более чудовищных, чем любое из заклейменных им преступлений Шабо и его сообщников.
Я располагаю исчерпывающими и неопровержимыми доказательствами того, что этот волк в овечьей шкуре, этот аристократ в трехцветной кокарде – истинный отпрыск порочного дворянского рода.
Одна из самых ужасных, самых омерзительных привилегий прежних деспотов – возможность избавляться руками закона от невинного, но неугодного им человека. По указу короля несчастных жертв бросали без суда и следствия в тюрьмы, где люди зачастую гнили годами, погребенные заживо. Самая память о них стиралась; нередко никто так и не узнавал причины, по которой была загублена человеческая жизнь. Шевалье де Сен-Жюст посмел воскресить эту мерзость ради своих исключительно подлых целей. Ci-devant шевалье де Сен-Жюст повинен в злоупотреблении властью, вверенной ему во имя Свободы и ради служения людям. На основании заведомо ложного обвинения он приказал арестовать и заключить в тюрьму неугодного ему человека; человека, которого он смертельно боялся, ибо несчастный располагал возможностью разоблачить лицемерного апостола морали, приписавшего себе все добродетели мира.
Далее шел подробный рассказ о Торене и о тайной связи Сен-Жюста с женой незадачливого рогоносца, причем особенно настойчиво подчеркивалось то обстоятельство, что Сен-Жюст помолвлен с сестрой депутата Леба.
За этим следовал отчет об украденных пятиста тысячах франков и обширных участках земли в Босе, приобретенных Сен-Жюстом на имя своего родственника Бонтама – подставное лицо, с помощью которого депутат рассчитывал утаить наворованные деньги. Факт воровства мог бы никогда не выплыть наружу, если бы не случайное открытие, сделанное в Блеранкуре в ходе расследования дела гражданина Торена.
