В каком-то смысле они должны были появиться. Как только наступил последний – он длится до сих пор и должен довольно скоро закончиться, если, конечно, нашими усилиями мы его не продлим на неопределённый срок – межледниковый период почти сразу возникли города. Потепление открыло огромные территории, и на некоторых из них оказалось возможным интенсивное и оседлое земледелие. В присутствии злаковых, воды и достаточного количества рабочих рук оно не заставило себя долго ждать. Поэтому везде, где были подходящие для этого условия, цивилизация, как бы удивительно и дико это ни звучало, появилась более чем естественно.
Человек отвечает на определённые стимулы совершенно конкретным образом. Появилось много еды – он плодится, нужен дождь, чтобы оросить поля – изобретается нужный для этого бог, появляются социальные сети – люди подсаживаются на них как на наркотики, особенно молодёжь. Что бы мы ни говорили о своей изобретательности, о непредсказуемости, о гении нашего вида, на самом деле мы более или менее легко прочитываемся и отвечаем так, как того и следовало бы ожидать.
Цивилизации появлялись там и тогда, где и когда должны были, и оказывались относительно одинаковыми, по крайней мере, по своему сущностному содержанию, потому что иначе они не состоялись бы в принципе. Везде был патриархат, рабы, аккумуляция богатства в руках привилегированных слоёв населения, классовое расслоение, города – этому посвящена четвёртая глава. Какие-то черты требовали больше времени для своего возникновения и внедрения в жизнь, а потому они не обязательно изобретались – просто люди не успевали это сделать – где-то отдельные технологии были ненужными – активно обсуждаемое отсутствие колеса в Андах объясняется горным характером местности, где оно слишком дорого обходится, и, кстати, там его знали, но как игрушку – и как следствие их там и не было. Однако в любом случае сходство поразительно и крайне показательно. Но допустимо ли переносить ту же логику на деревни и охотников-собирателей? В общем и целом, да.
Понятно, что условия жизни на Земле отличаются от одной территории к другой. Наличие водоёмов, гор, пустынь, тундры, джунглей и прочих особенностей ландшафта – не говоря уже о животном и растительном мирах, ветрах, открытых пространств и т.д. – естественно влияло на то, какой тип общества будут построен в данных условиях. Однако и здесь мы находим более или менее предсказуемые ответы. Человек не может быть кем-то иным кроме самого себя, и было бы несколько наивно ожидать от него чего-то, что бы противоречило его природе. И потому ничего такого никогда и не происходило – и вряд ли будет.
Культура до некоторой степени создаёт нас, но надо отдавать себе отчёт в том, что сама она во многом творится исходя из наличных окружающих обстоятельств, как ответ на них и их требования. Мы вправе, разумеется, разделять нас и их, оценивать их негативно, а себя – позитивно, рисовать дихотомии в своём воображении, но на деле есть лишь представители одного вида, обнаруживающие себя в определённых условиях и как следствие реагирующие на них соответственно. Наше поведение поддаётся прогнозу, потому что мы такие же, как и все прочие, звери.
Никто не станет спорить с тем, что в итоге мы получили некоторое разнообразие ответов. Однако оно не настолько велико и рельефно, как кажется на первый взгляд. В конце концов, у всех нас одинаковый инструментарий, и если даже мы отличаемся друг от друга в технологическом отношении, мы продолжаем быть прямоходящими обезьянами, природа которых довольно жёстко задана самим мирозданием и эволюцией. В этом смысле мы теперешние абсолютно похожи на наших предков, хотя и претерпели некоторые генетические изменения.
И это снова возвращает нас к вопросу об искусственности. Создать что-то тотально рукотворное нельзя из-за того, что сами мы более чем естественны, хотя и проживаем сегодня в мегаполисах и смотрим снизу верх на небоскрёбы. Сколь бы мы ни преобразовывали окружающий нас ландшафт, тем самым созидая его, внутри мы остаёмся теми же приматами, какими мы были в период возникновения нашего вида несколько сотен тысяч лет назад.
Пример с цивилизацией показывает, что даже она – и все её достижения, провалы и технологии – вполне натуральна и является более чем ожидаемым ответом на соответствующие условия обитания. Обнаружить что-то альтернативное ей в тех обстоятельствах, в которых она и зародилась, было бы не просто странно, но и совершенно нелепо.
Как и насколько бы это ни казалось удивительным и провокационным, но всё, что составляет её суть и содержание, в действительности было предсказуемо с самого начала – но не тем, кто селился в первых городах, и многим их потомкам. Искусство, наука, завоевания, бюрократия, империи – вплоть до Интернета и этих строк – должно было рано или поздно появиться на свет. Конечно, мы сейчас обладаем силой заднего ума, но он сам есть результат того, что в итоге произошло с нашим видом.
В этой связи показателен эксперимент, в котором обезьянам-капуцинам давали игрушки. Их предпочтения разошлись, но, как и человеческие дети, самки выбирали куклы и наряды, а самцы – машинки и оружие. Хотя нам и кажется, что, скажем, те же автомобили полностью искусственны, из этого опыта следует, что существуют врождённые склонности, которые нельзя объяснить влиянием культуры, но которые движут нами в определённом направлении.
В более, условно выражаясь, естественной среде обитания ситуация проще и при этом была и остаётся столь же прогнозируемой. Нет никакой нужды описывать её составляющие – их меньше и они примитивнее – но они оказываются такими, какими и должны были быть, принимая во внимание соответствующее окружение. Однако значит ли это, что разнообразие последнего транслируется и преобразуется в яркую и многогранную палитру культур? К сожалению или к счастью, но нет.
Разумеется, очень многое зависит от критериев, по которым мы их сравниваем, а также, как уже указывалось, от натренированности взгляда. Решить первую сложность не представляется возможным – по крайней мере, так, чтобы этот вопрос больше не поднимать – а вторая сводится к снятию соответствующих очков – или же отказа от грамотности, что крайне проблематично выполнить – но в любом случае мы не настолько беспомощны.
Возьмём пример из царства животных. Существуют несколько видов волков. Однако это не мешает нам называть их одним словом, классифицировать как принадлежащих к одной и той же группе, прекрасно отличать их от прочих представителей фауны. Т.е. есть в них некая – по аналогии с человечностью, но не стоит думать, что в это слово вкладывается какое-то положительное значение, на самом деле это просто совокупность черт, присущих данному зверю – «волчность» или «волковость», которая и делает их ими.
В данном отношении мы ничем не отличаемся от этих хищников. Понятно, что есть свои особенности у отдельных народов и национальностей, не говоря уже о расах, но они не столь критичны для того, чтобы требовать для себя своего собственного наименования и вложения в него соответствующего содержания. В этом нет смысла, потому что мы столь похожи друг на друга и столь легко идентифицируемы именно как люди.
Это в свою очередь означает, что мы везде и всегда ведём себя так, как это свойственно нашему виду, без каких-либо исключений и изъятий. Если нам жарко, мы обливаемся потом, если холодно – дрожим всем телом. И тоже самое касается более сложных реакций, совокупность которых и представляет собой культура. Понятно, что некоторые вещи мы делаем в отсутствии видимого природного стимула, но, во-первых, когда-то он был, а, во-вторых, это и есть проявление нашей натуры, т.е. естественного в нас.
Нас не должно смущать то, что на поверхности мы находим столько отличий – опять же вопрос заключается в проблеме принципов, по которым мы о чём-то судим. С одной стороны, они не так и значимы, как это принято думать, а с другой – они вполне укладываются в диапазон доступного нам. Какую бы область общественной жизни мы ни взяли, везде мы обнаружим одно и то же. Всюду люди употребляют галлюциногены, выстраивают иерархии – там, где к этому склоняют условия – любят, ненавидят, проходят обряды инициации. Даже оставляя в стороне современный крайне гомогенный мир в прошлом он не был пестрей или ярче.
