Из этого не следует того, что какие-то соревнования между теми, у кого есть видимые повреждения организма, устраивать не надо или не стоит. Также это не означает того, что отсутствие какой-то части тела автоматически делает нас менее симпатичными, хотя исключать этого нельзя. Однако это свидетельствует в пользу того, что мы пусть и несознательно, но всё-таки оцениваем друг друга до некоторой степени избирательно, по определению отсеивая то, что нам представляется непривлекательным, т.е. судим о чём-то в априорной манере.
Это очень похоже на любые спортивные турниры. Когда нам говорят о том, что кто-то является чемпионом мира в той или иной дисциплине, то нередко – а, вообще говоря, обычно – упускают из вида то, что данный человек, скажем, не быстрее всех в дистанции на стометровку, но проворнее тех, кто удосужился выяснить, кто из них самый стремительный. Т.е. он и вправду таков, но среди участников соревнований. Очевидно, что далеко не все люди на Земле бегали с ним по соседним дорожкам, а потому и подобного рода заявления не очень корректны.
Понятно, что с большой долей вероятности, тот же спринтер обогнал бы того самого пресловутого человека с улицы, но непосредственного сравнения никто не проводит. Вместе с тем далеко не факт, что нет такого человека, который оказался бы лучше в этом отношении победителя мировых соревнований. И это касается любого на самом деле вида спорта, в принципе всякого конкурса. В них принимают участие по большому счёту единицы – на фоне, конечно, всего населения нашей планеты – так что объявлять кого бы то ни было чемпионом несколько неверно.
Оставляя в стороне технические сложности проведения тотального состязания – впрочем, в развитых странах то же образование всеобщее, в этом смысле ничего невозможного нет, в конце концов, есть даже массовые старты – и прочие трудности самых разных порядков, нужно признать, что в спорте – как, естественно, и везде – работает выборочная система оценки. Разумеется, в нём есть и другие недостатки, в том числе касающиеся самих критериев, но для нас здесь важно то, что вердикт выносится в узком кругу претендентов, хотя и постулируется противоположное.
Этот феномен повсеместен. Вне зависимости от предмета интереса, т.е. того, что сравнивается, существуют неявные процедуры, приводящие к определённым изъятиям. Таким образом само вынесение вердикта упрощается, и именно так люди приходят к некоторому консенсусу. Но каковы те принципы, в соответствии с которыми размер выборки уменьшается, и почему они такие, а не иные?
В случае с красотой огромную роль в их формировании играет культура. Для нас тут не критично, как и сообразуясь с чем она это делает – впрочем, совершенно забывать этот вопрос не стоит – но существенно лишь то, что очень многие представления – не только эстетического уровня – мы бессознательно усваиваем из своего окружения. Как они там появляются – это совсем другой вопрос, но важно то, что они есть как таковые. В ситуации спорта всё ещё тривиальнее. Просто кто-то когда-то договорился по поводу того, что считать правильным и верным, после чего остаётся только придерживаться данных соглашений.
Во всех прочих областях жизни расклад более или менее тот же. Либо нам говорят, что считать по тому или иному поводу – как правило, в неявном виде, но через окружение, господствующие взгляды, общую обстановку, что, однако, не отменяет и умышленного промывания мозгов как в случае с воспитанием – либо же мы сами решаем, как нам быть. Свою роль играет также физиология, но её рассмотрение увело бы нас слишком далеко в сторону, поэтому достаточно заметить, что она учитывается намного чаще, чем это принято думать, и пронизывает чуть ли не всю культуру – последняя, кстати, тоже есть продукт эволюции.
Вопрос с конкретным содержанием принципов несколько сложнее. Увы, но оно далеко не всегда очевидно и тем более рационально – тем не менее, нужно всё-таки согласиться с тем, что сами эти категории тоже проблематичны. Скажем, длинные шеи, вытягиваемые с помощью медных колец до ненормальной по меркам западного общества длины, ступни, бинтуемые так, что они деформируются, или огромные диски в нижней губе выглядят странно для тех, кто не был знаком с чем-то подобным с самого детства, и имеют малооправданный характер. Как бы то ни было, но у всех этих и всех остальных культурных практик есть своё объяснение, и оно обычно просто скрыто от постороннего – и нередко непосредственного – наблюдателя в истории соответствующей группы. Мы все придерживаемся довольно нелогичных стандартов, если мыслить строго, а потому не стоит обвинять других в том, в чём мы повинны сами.
Это возвращает нас к проблеме истины. Понятно, что за пределами того или иного сообщества правила игры, принятые в нём, имеют относительную природу и, что важно, могут быть рассмотрены в таком качестве. Однако изнутри, т.е. в рамках самого социума, этого не видно, и нормы почитаются и воспринимаются как нечто естественное. Это банальное утверждение, но лишь до тех пор, пока мы не распространим его на всё человечество. В таком случае окажется, что мы игнорируем явное, при этом почему-то полагая, что учли всё.
Особенно это бросается в глаза – разумеется, после того, как принять во внимание историю нашего вида и наше морфологические строение – в науке – и, между прочим, её прошлое тоже во многом определяет её нынешние вид и содержание. Мы несколько наивно решили, что наш способ познания верный – не обязательно единственно, но правильный совершенно точно – и верим в те принципы и критерии, согласно которым она и функционирует, и возможна в том качестве и количестве, в каких мы её и наблюдаем.
Естественно, мы заблуждаемся. Это легко заметить, если попытаться представить себе, каким видят мир некоторые птицы и насекомые, у которых больше – т.е. не три, как у нас – типов фоторецепторных клеток. Даже не старайтесь, это попросту невозможно. Наш организм устроен так, а не иначе, и нет никакого смысла в том, чтобы рисовать себе те картины, которые мы увидеть не в состоянии. Но касается ли это лишь восприятия или же данное явление значительнее и шире, если не относится вообще ко всему на свете?
Разумеется, оно универсально. Весьма сомнительно, чтобы тот или иной вид был бы в состоянии фиксировать решительно все сигналы из окружающего мира, который тот только может дать, а потому с необходимостью ограничен тем, что позволяет ему природное его оснащение, созданное и испытанное потребностями выживания в конкретных условиях. Однако столь же маловероятно, чтобы это не распространялось на когнитивную сферу.
К сожалению, люди с некоторых пор – на самом деле это не столь давнее явление, как может показаться, ему, вероятно, всего несколько сотен лет, если не меньше – начали думать о себе, как о чём-то или ком-то, стоящем вне остальной системы. Подобная отстранённость позволяет говорить в терминах превосходства и даже некой бестелесности, но она в корне ложна, потому что ни одно живое существо не отличается от прочих своей неподконтрольностью законам природы.
Наш взгляд на мир и, следовательно, наши его понимание и способы познания обусловлены историей эволюции как жизни на Земле в целом, так и нашего вида в частности. Из-за того, что природа довольно неразборчива и не особо сильна в том, чтобы создавать совершенные изделия, все мы – т.е. в принципе все представители флоры и фауны – являем собой компромиссы и уступки, а также плохо исполненные клуджи. Всё это работает, но лишь в той степени, которая позволяет нам передавать наши гены дальше.
Конечно, никто не спорит с тем, что наука способна давать правильные, т.е. подтверждающиеся впоследствии прогнозы, что считается одним из её основных достоинств, однако это свойство, скорее, указывает на несовершенство нашего понимания реальности, чем на действительно что-то ей имманентное. Было бы несколько удивительно, если бы наши теории не функционировали, ведь в таком случае от них следовало бы отказаться и изобрести новые.
Кроме того, нелишне будет напомнить о том, что в рамках той или иной парадигмы задаются стандарты проверки и соответствия полученных результатов некоему идеалу – как правило, очень абстрактному и слабо привязанному к действительности. Понятно, что последний никогда не достигается, но он служит ориентиром для выяснения того, насколько наши выводы совпадают с тем, что мы ожидали в них увидеть. Также эта процедура – т.е. обнаружение степени сходства – сама по себе оценочна и чуть ли не всецело полагается на принятые обычно из субъективных соображений принципы подобного сличения.
