Весьма сложно представить себе что-то живое, что – или, наверное всё же, кто – бы сумело постичь мироздание во всей его тотальности – вариант с чем-то неодушевлённым тоже отпадает по той же причине. Единственно полной картиной Вселенной является она сама, а потому во избежание повторения её самой нам необходима её модель, которая просто обязана быть усечённой по каким-то принципам её версией. Какими соображениями надо руководствоваться, чтобы принять одни критерии, но не другие, не только не ясно, но и совершенно непонятно. Собственно, именно в таком ключе и надо рассматривать проблему истины, которая, как известно, есть степень соответствия знаний действительности – впрочем, здесь возникают свои проблемы.
Смысл состоит в том, чтобы с некоторой долей уверенности и обоснованности принять за отправные точки одни, но не другие координаты. Естественно, сам выбор окажется сугубо искусственным, т.е. не основанным на прозрачных категориях – что бы это ни означало – но лишь такой мы и в состоянии сделать. И это соображение позволяет нам вернуться к необходимости для нас вопроса о последних, крайних и каких угодно других ориентирах. Один пример.
Даже в истории Земли её населяли существа, как намного больше нас, так и, разумеется, меньше. Однако в каждую геологическую эпоху – и, кстати, вообще – значение имеет не абсолютный размер, но относительный. Так, слоны в среднем – потому что мы должны принимать во внимание различные отклоняющиеся от нормального случаи – выше человека, но они ниже каких-нибудь динозавров – понятно, что не всех. Так какова истинная величина их роста?
На этот вопрос можно ответить в неких единицах измерения, но нас здесь интересуют не столько они, тем более что они тоже произвольны, сколько сравнительные габариты. В конечном счёте, и сегодня есть животные, сильно отличающиеся друг от друга по самым разным характеристикам, но для них – и для нас – важны не сами по себе эти показатели, а только то, что они им дают в рамках их окружения.
Это очень похоже на путешествия Гулливера. Этот литературный герой сам по себе не изменялся, когда попадал с одного острова на другой, но при этом его размер претерпевал значительные трансформации просто в силу того, что все остальные отличались от места к месту. Разумеется, можно по-разному оценивать эти превращения – на деле отсутствующие – но то, что в своём мире он был вполне нормальным, несомненно.
В этой связи показательно восприятие воды нами, т.е. людьми, мелкими насекомыми и какими-нибудь микроорганизмами, вроде бактерий. Для человека она, очевидно, жидкая, для вторых она относительно вязкая, а вот для третьих она и вовсе крайне тягучая – на уровне молекулярном или атомарном она вообще не похожа на жидкость. Конечно, всё зависит от величины тех, кто осуществляет перцепцию. Сама она при этом остаётся всё той же, но в каждом конкретном случае становится критичным размер самого существа.
В этом отношении нет никакого смысла в том, чтобы говорить о какой бы то ни было всеобщей и универсальной норме. Для людей – и не только, естественно – привычно видеть воду жидкой, для насекомых она вязкая, что позволяет некоторым из них даже бегать по ней, тогда как для, скажем, архей или каких-нибудь мелких спор грибков она тягучая. В каждой ситуации совершенно неважно то, как видит её другой, но существенно то, как воспринимает её сама особь и те, кто её окружают. Это возвращает нас к вопросу об истине.
Понятно, что всё зависит от контекста и от перцептивного аппарата, по крайней мере, в иллюстрации с водой, хотя есть все основания полагать, что это условие повсеместно. Разумеется, мы способны представить себе, как ощущают эту жидкость – кстати, она перестаёт таковой быть на некоторых уровнях – иные виды и их представители, но именно почувствовать это или осознать мы не в состоянии. Но этого и не нужно. Достаточно того, что мы среди своих соглашаемся в том, что она или что угодно ещё такие, и на этом разговор заканчивается.
Это не ведёт к признанию того, что истины не существует. На какой-то фундаментальной – хотя и умозрительной по большей части – шкале почти наверняка – в принципе было бы полезно забронировать вероятность того, что это не так, потому что не совсем, а то и вовсе неясно, какой должна быть подобная перспектива, впрочем, это сугубо человеческое ограничение, которое, однако, универсально в том смысле, что для любого живого существа есть специфическое, обусловленное его физиологией восприятие реальности, сильно ограниченное и локальное – есть некое последнее слово обо всём на свете, но оно перестаёт быть функциональным как только мы оказываемся в рамках конкретного организма и даже планеты. Какой прок рассуждать о том, что есть кто-то – по всей видимости всё-таки что-то, сомнительно, чтобы нечто одушевлённое смогло бы справиться с такой задачей, но настаивать ни на чём нельзя – всеведущий, который смотри на всё так, как надо – однако непонятно, что это, т.е. это долженствование, и с чем его едят.
Любые универсальные категории по определению лишены содержательной части для тех, кто, как и люди, состоят из плоти и крови – или из любых иных похожих на них с функциональной точки зрения субстанций. Весьма неправдоподобно, чтобы, скажем, тех же насекомых заинтересовал наш взгляд на воду, потому что он банально неоперационален в их действительности. Точно также нам, в общем и целом – инсектологи и узкие специалисты не в счёт – безразлично, как они её воспринимают, ведь такая перцептивная позиция для нас не только избыточна, но и чуть ли не вредна – если, например, начать ею руководствоваться в своих действиях. Однако возможна ли частичная, каким-либо образом усечённая версия истины, которая была бы и понятна, и полезна тем, кто её заполучил? Естественно, и это то, что мы и наблюдаем вокруг. Одна не совсем очевидная иллюстрация.
Нередко говорят о том, что красота в глазах смотрящего. Действительно, от одной культуры к другой предпочтения разнятся, что вроде бы доказывает, что так оно и есть. Тем не менее, нечасто упоминают то, что во внимание принимаются далеко не все составляющие этого довольно сложного явления. Комплекция, формы, соотношения между частями тела – и, естественно, другие параметры – почему-то учитываются, но, например, ни внутренние органы, ни, условно выражаясь, целостность комплекта – т.е. наличие всех составляющих организма – обычно нет – разумеется, есть и иные изъятия. Остановимся на инвалидности.
Никто не станет спорить с тем, что люди в столь непростой жизненной ситуации и могут, и должны рассматриваться по параметру привлекательности на общих для всех основаниях. Тем не менее, сугубо с анатомической позиции либо отсутствие чего-то, либо какая-либо дисфункция плоти – это почти всегда плохо. Если, скажем, у человека нет руки, он или она лишаются части возможностей, которые были бы, будь она у него или у неё. И то же самое касается любых физических или врождённых повреждений и аномалий. Но при чём тут красота?
В ряде случаев деформации влияют и на внешний облик человека. В случае с конечностями это более чем очевидно и на симпатию влияет лишь в особых и мало оправданных ситуациях, но есть также водянка мозга или синдром Туретта, которые в достаточно сильной степени сказываются на облике, причём не в лучшую сторону. Конечно, наша добрая природа должна игнорировать такие вещи, но весьма сомнительно, чтобы конкурсы красоты проводили среди тех, кого разбил паралич – это были бы и неэтично, и странно, хотя вполне реализуемо.
В общем и целом, мы по умолчанию принимаем то, что привлекательный индивид чуть ли не обязан быть здоровым, хотя по большому счёту в том нет никакой нужды – как бы то ни было, но мы в первую очередь животные, а потому нас интересуют вопросы размножения, которые сложнее решать с больными людьми, а внешний дефект всегда ассоциируется с фертильностью. Довольно проблематично представить себе таких личностей, которым это было бы безразлично, но такие всё-таки находятся, как, например, Папа Римский Франциск с его историей знакомства с человеком со слоновой болезнью, но также ясно, что именно о красоте он и не думал, а исходил из других соображений.
