В случае с культурой это означает следующее. Во-первых, крайне важен вопрос о постоянно растущей дивергенции обществ друг от друга. Это прекрасно известно на примере языков. Тем большее временное расстояние – и желательно ещё и физическая изоляция – отделяет их, тем менее они похожи – впрочем, справедливости ради нужно заметить, что расхождение не обязательно, его вероятность от степени или характера сепарации хотя и зависит, но не напрямую.
В современном мире, разумеется, погруженность в себя без всяких внешних контактов вряд ли осуществима. Отдельные страны и социумы, конечно, практикуют подобное отшельничество, но избежать воздействия со стороны они всё равно не способны. Но как далеко может зайти дифференциация? Не настолько, как это кажется на первый взгляд. В реальности будет происходить более или менее незаметное топтание на месте. Мы ещё вернёмся к данном вопросу, а пока, во-вторых.
Что представляет собой культура? Это набор практик и тактик выживания, который свойственен данному обществу. Если мы углубляемся в детали, мы сразу же замечаем колоссальное число несходств. Традиции, обряды, языки, одежда, ритуалы, взгляды на жизнь, всё это не повторяется от одной группы к другой. Однако если мы смотрим более широко, то у нас остаётся лишь позиция нашего марсианского антрополога, потому что для него мы представляем один вид с отдельными местными особенностями – если, конечно, он их разглядит. Но какую точку зрения принять, в конечном счёте, живём мы на этой, а не на красной планете? Нам поможет один пример.
Различаете ли вы барокко и рококо? Для подавляющего числа неспециалистов эти два направления в искусстве чуть ли не идентичны. Они и вправду очень похожи, но ни в коем случае не говорите об этом профессионалу. Вам мгновенно укажут на кучу специфических деталей, которые буквально отрывают одно от другого. И то же самое касается всех прочих стилей, направлений, эпох, культур, даже людей. Непосвящённому крайне тяжело разобрать то, что для знатока лежит на поверхности и нарочных поисков не требует. И это ключ к пониманию разнообразия.
Суть состоит в том, насколько и тренирован ли наш взгляд в принципе. Отличия существуют лишь для того, кто умеет их видеть, для всех остальных же в лучшем случае будут заметны какие-то расплывчатые переходы, а в худшем они увидят только сплошной фон, в котором если и окажутся какие-то отдельные зоны, то пренебрежительно монотонные и скучные. Так, мы не даём имена насекомым или деревьям – латинские и простонародные названия есть, но они не в счёт, тем более что обозначают они сразу целый вид, но не конкретное живое создание – хотя те и представляют собой индивидуумов – потому что генетически они несхожи – но зато щедро награждаем ими себя, своих питомцев, улицы, корабли, города и т.д. Отчасти это высокомерие, в некоторой степени привычка, но очевидно, что мы крайне непоследовательны в своей дифференциации.
Нужно признать, что мы научились обращать внимание на одно, но при этом игнорировать всё прочее. Будь то барокко или рококо, культура или стиль одежды, губная помада или машины, в этих и в других – зачастую созданных искусственно, если нечто подобное вообще существует – областях мы разбираемся, тогда как в остальных – нет. Но имеет ли это, т.е. наша специализация, какое-то прикладное или хотя бы теоретическое значение, либо же мы были настолько произвольны, что получили в итоге то, что мы и имеем?
Этот вопрос крайне важен. Если ответ на него положительный, то мы поступили правильно, и в таком случае различия имеют какие-то обоснования и оправдания. Если же вердикт отрицательный, то тогда мы оказались совсем не там, где бы в идеале обязаны были оказаться. И пусть должествование здесь, как и во всех остальных случаях, представляет собой лишь наш, сугубо человеческий взгляд на вещи, тем не менее, оно и не пусто вовсе. Начнём с иллюстрации.
Как вы полагаете, насколько естественны наши системы письма? Т.е. действительно ли они учитывают устройство нашего организма, либо же они насильственно насаживаются нам в детстве, как и многое другое? На первый взгляд может показаться, что верно второе. Все эти чёрточки, кругляшки, точки, линии и их взаимное расположение в высшей степени случайны, особенно принимая во внимание то, что одни и те же звуки в разных языках выражаются по-своему. Тем не менее, есть веские причины считать, что справедливо всё-таки первое.
Это поднимает вопрос искусственности. Сегодня мы привычно говорим о том, что нечто создаётся намеренно, а потому должно получать данный статус. Скажем, нож был специально спроектирован человеком для некоторых целей, но не возник спонтанно вследствие действия природных явлений, и, значит, этим он отличается от животного и физического миров, которых никто не планировал. Однако содержательно ли это разделение?
В каком-то фундаментальном смысле мы все – от человека до комара, от цинка до планет – строимся следуя определённой схеме. В случае с жизнью команды поступают от генов и окружающей среды, в ситуации с материей инструкции пишутся самими законами Вселенной – на микро и макроуровне. В этом отношении то, что мы называем естественным, тоже подчиняется правилам и до некоторой степени предопределено.
Не стоит, впрочем, думать о том, что это указывает на конечную причину или какой-то разумный замысел. И эволюция, и космос случайны от начала и до конца. У них нет ни цели, ни предназначения, ни каких бы то ни было планов ни на нас, ни на кого-то или что-то ещё. Всё это прозаично есть, потому что могло быть таким – и, вполне вероятно, каким-то ещё, но мы не в состоянии себе это представить. В силу того, что населяем мы этот мир, а не иной, другим ему было быть не суждено. Но как тогда быть с ножом и всеми прочими нашими изобретениями? Очень просто. Они тоже возникли более или менее ненамеренно.
Как уже неоднократно подчёркивалось, человеческое тело в состоянии вынести далеко не все даже представимые – а реализуемых вариантов гораздо больше – воздействия. Но то же самое касается и наших способностей. В случае письма это означает, что мы можем различать лишь такие знаки – надо сказать, что все существовавшие и ныне имеющиеся системы весьма однообразны как по своему содержанию, так и в своих деталях – а что касается ножей, вилок, ракет и компьютеров, то они являются – не все, но тогда таково их производство – многосоставными вещами, каждый элемент которых относительно прост и доступен нашему воображению.
Из этого следует, что искусственность заключена не в самом факте существования наших предметов и в их планировании, но в том, что в них объединены такие части, которые при нормальном течении дел вряд ли бы когда-нибудь оказались вместе – это всё-таки возможно, особенно теперь, когда мы произвели так много мусора, который отныне ведёт собственную жизнь. Мы не изобрели металлы, газы, сплавы, камни и что бы то ни было ещё, но лишь применили и использовали их таким образом, который в естественном состоянии не встречается, и это сильно ослабляет наши претензии на творчество, если не уничтожает их вовсе.
Проблема состоит в том, что мы забыли о том, откуда мы пришли. Скажем, цивилизации всего около десяти тысяч лет, но мы уже ассоциируем с ней наши достижения, да и нас самих тоже. Наш вид существует дольше – впрочем, всего на порядок – но этого недостаточно для того, чтобы делать какие-то, тем более далеко идущие, выводы. То, что мы делаем сейчас, это скорее аномалия, чем нечто естественное, а до недавнего времени соединялось вполне натуральное.
Кроме того, нельзя упускать из виду то, что любой промышленный синтез основывается на природных материалах и задействует законы физики и химии – а с некоторых пор и биологии – что также не добавляет ему искусственности. Подытоживая, мы вправе говорить о том, что она есть больше наше желание возвысить себя, чем что-то настоящее. Сложно придумать нечто, что бы было полностью внеположено этому миру, а потому мы и не наблюдаем подобного, однако какое отношение это имеет к письменности и, уж тем более, культуре?
