Офицер (возвращает). Все понятно. Извините, еще одна формальность. Для порядка. (Профессионально обшаривает одежду, карманы.) Откройте дипломат.
Лев открывает. Пауза. Офицер отворачивается, закуривает.
Разрешение есть?
Татьяна. Послушайте! Товарищ офицер!..
Офицер. Я не вас спрашиваю.
Татьяна. Я объясню!..
Офицер. Есть или нет?
Лев. Нет.
Татьяна. Ну, что же это!.. Вы не должны!.. Постойте! (Рыдает.) Его нельзя!.. Я столько ждала его!.. Невозможно!..
Офицер (Льву, взяв пистолет). Так… Ждали, говорите?.. А старик не ждал… (Пауза. Покачав пистолет на руке.) Почему не сказали, что он игрушечный?.. Купили сыну?.. Так бы и сказали. (Швыряет пистолет обратно в дипломат.) Террорист, видишь ли… (Уходит.)
Татьяна (после паузы). Ну, теперь наигрались?.. (Утерев слезы, усаживает Льва на скамью.)
Лев. Нет еще. (Берет со стола планер, что-то проверяет в нем, поправляет и запускает в воздух.)
Радиоуправляемый планер (или простой бумажный голубь!) в лучах прожекторов делает круги по двору, едва не касаясь стен. Окна одно за другим зажигаются – во дворе полная иллюминация. Гул жизни – голоса, вздохи, обрывки музыки – наполняет его. И – взволнованный голос мальчика.
Голос. Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?.. Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь иззябнув, малютка приник. Обняв его, держит и крестит старик…
Планер делает виражи, снижается. И, наконец, приземляется. Прожектора гаснут.
Лев. Вот теперь всё!
Татьяна, завороженная зрелищем, стоит рядом со Львом без движения. И вдруг обнимает его, приникает к нему, как к близкому существу после долгой разлуки. Лев прижимает ее голову к себе, гладит, целует.
Татьяна. Ты посиди. Я сейчас… Я быстро! Только не уходи!.. Умоляю тебя, дождись меня!.. Милый, родной мой… (целует его)…только не уходи!.. (Пятясь к парадной.) Не исчезай!.. Останься…
Лев садится на скамью и сидит в одиночестве, как в начале, откинувшись на спинку, глядя на окна. Они гаснут, одно за другим. Он встает и уходит.
Лишь одно окно освещено – на верхнем этаже.
Затемнение
Интервью
Драма в одном действии
Действующие лица:
Потапыч
Серафима
Радиожурналистка
Тот же петербургский двор. Раннее утро. Солнечные блики выстреливают от одного окна к другому, то ослепительно ярко, то приглушенно, следуя игре облаков высоко в небе над колодцем двора. Из открытых окон иногда приходят звуки квартир, в основном хозяйственные – дребезжанье посуды, визг пылесоса, иногда радио. Серафима, пожилая женщина, высокая, сухая и, судя по всему, вздорная, катит магазинную раздолбанную тележку, уставленную ящиками, по периметру двора, то и дело останавливаясь.
Журналистка (с микрофоном в руке). Здравствуйте! Можно с вами поговорить?..
Серафима. О чём это?
Журналистка. О жизни, о вас, о добрых ваших делах…
Серафима. Поди прочь!. Ты про себя напиши, какая ты дура… А я никакая не добрая. (Отъезжает с громыханием.) Нашла добрую.
Журналистка. Ну, погодите!..
Серафима (ворчливо). Я никакого добра не делаю, отстань. Ни добра, ни зла. А делаю, чего хочу. И ты пойди, найди себе дело, чем к людям приставать.
Журналистка. Ну, поймите!.. Ведь это же важно. Может, ваш пример…
Серафима (резко остановившись). Пример? Какой пример? Господь дал тебе пример, а ты ему следуешь? Вот поди, разберись, как ты живешь, а тогда приходи. Ага. А чего не поймешь, писание почитай. И нечего мне свой набалдашник подставлять, убери, говорю, а то плюну!.. (Покатила.)
Журналистка, не привыкшая к отказам, с обидой и неостывшей надеждой наблюдает за Серафимой издалека. А та, действительно, занята необычным делом. Из некоторых окон чуть не до самого тротуара свешиваются корзинки на крепких шнурах. Вот в эти корзинки, Серафима, сверяясь со списком, кладет то пачки кефира, то батон, то бумажный пакет. А деньги из специальной коробочки небрежно перекладывает себе в карман. Корзинки тут же уплывают вверх.
В сквере в центре двора сидит старик с тростью. Это Потапыч, здешний старожил. Журналистка присаживается рядом с ним на скамейку.
Журналистка. Что за странная личность тут у вас обитает…
Потапыч. А вот такая у нас.
Журналистка. Кто говорит, героиня. Кто – святая.
Потапыч. Героиня? А это как посмотреть. Герои среди нас ходят. Иной раз удивишься скромности…
Журналистка. Да-да!.. Это вы правы.
Потапыч. Но уж никак не святая. Святых людей вообще не бывает.
Журналистка. Ну, просто добрая.
Потапыч. Серафима-то? Да полно вам, какая она добрая. Свирепая старуха, таких поискать.
Журналистка. Да ну?..
Потапыч. Да-а!.. Склочница, матершинница.
Журналистка. Ну, что вы…
Потапыч. Как, вас еще не покрыла? Покроет.
Журналистка. А все же за нею дела.
Потапыч. Дела? А что дела. Дела без выгоды не бывают. Когда вот преследовали за всякую мелочевку, люди не поленились, подсчитали, каков у нее доход.
Журналистка. С чего же это?
Потапыч. Как с чего, со сданной посуды. Это сейчас пакеты, а раньше бутылки были с цветными крышечками… Пробовали тогда обложить ее налогом, она такой мат-перемат подняла… Ну, естественно, жильцы защитили. Вы что, записываете, что ли?.. Аппарат включен?
Журналистка. Да.
Потапыч. А кто разрешил? Я согласия своего не давал.
Журналистка. Это моя работа.
Потапыч. Ишь вы, какие своевольные стали…
Журналистка. Свобода слова.
Потапыч. Свобода… Ладно, прощаю.
Журналистка. Ваше имя-отчество?
Потапыч. Боженков фамилия, Виктор Потапыч.
Журналистка. Здесь давно живете?
Потапыч. С блокады. А вам зачем?
Журналистка. Интересно.
Потапыч. Не знаю, не знаю, что во мне интересного… А с какой целью?
Журналистка. Да вы не бойтесь.
Потапыч. Нет, пережито, конечно, много…
Журналистка. Где?
Потапыч. Так здесь же, вот тут…
Журналистка. И в блокаду?
Потапыч. Всю войну. (Приосанившись.) Я в краснознаменной ленинградской милиции служил…
Журналистка. Ну, расскажите что-нибудь о войне.
Потапыч (приняв значительный вид). 22 июня одна тысяча девятьсот сорок первого года гитлеровская Германия вероломно напала на Советский союз, нарушив мирный труд советских людей. Началась Великая отечественная война советского народа, закончившаяся полным разгромом гитлеровской Германии.
Журналистка. А что, тележка вот так и стоит, и никто не ворует?
