Вот уже три года, как я влюблена в Тедди Макэвоя.

Я остро сознаю, что, скорее всего, плохо это скрываю, но из чувства самосохранения стараюсь об этом не думать. Утешает одно – Тедди моих чувств точно не замечает. Он обладает массой чудесных качеств, но наблюдательностью, мягко говоря, не отличается. Что мне в данной ситуации только на руку.

Влюбленность в Тедди застигла меня врасплох. Много лет он был моим лучшим другом: забавным, очаровательным, бесенячим и зачастую придурковатым лучшим другом. А потом вдруг раз! – и все изменилось.

Мы обходили закусочные в северной части Чикаго, участвуя в акции хот-дог-крол[2]. Тедди наметил пройтись по самым лучшим местечкам. С утра было прохладно, но с течением дня становилось все теплее, поэтому я сняла толстовку и завязала ее на поясе. И только в четвертой закусочной – сидя за столиком и с трудом запихивая в себя очередной хот-дог – я обнаружила, что где-то по дороге потеряла толстовку.

– Это же кофта твоей мамы? – потрясенно спросил Лео, и я кивнула.

Толстовка была старой, с протертыми до дыр манжетами, с надписью «Стэнфорд». Но она принадлежала моей маме и потому была бесценной.

– Мы найдем ее, – пообещал Тедди, когда мы двинулись по нашему маршруту назад.

Я в этом очень сомневалась, и сердце ныло при мысли о том, что я потеряла мамину вещь.

К тому времени как пошел дождь, мы осилили лишь полпути, и скоро стало понятно: кофту нам не отыскать. Оставалось лишь бросить это безнадежное дело.

Позже тем вечером на моем мобильном высветилось сообщение от Тедди: «Я у твоего дома». Не переодеваясь, я прямо в пижаме тихонько спустилась по лестнице вниз и открыла входную дверь. Тедди стоял на пороге под дождем, насквозь промокший. Зажав под мышкой мамину толстовку на манер футбольного мяча. Он нашел ее! Я не могла в это поверить. Не могла поверить в то, что он вернулся ее искать.

Тедди ни слова не успел сказать: я обхватила его руками и крепко-крепко обняла. В этот миг и пришло озарение. Как будто сердце было радио, которому годами мешали помехи, а тут они вдруг разом исчезли. Может, я давно уже любила Тедди. Может, я просто не осознавала этого, пока не открыла ему дверь в тот вечер. А может, я и должна была влюбиться в него именно так: в стоящего на крыльце дрожащего парня, зажавшего под мышкой мою мокрую кофту, и это было столь же неизбежно, как смена дня и ночи.

Чувства к Тедди давались непросто. Любовь к нему засела в сердце занозой и мучила меня безустанно и неумолимо, точно зубная боль. Вот только от нее нельзя было излечиться. Три года я продолжала дружить с ним и смотреть на то, как он влюбляется в других девчонок. И все это время боялась признаться ему в своих чувствах.

Я гляжу на открытку перед собой, затем перевожу взгляд на ручку. Вечер за окном укрыт белой пеленой снега, автобус все дальше уносит нас из центра города. Темнота за стеклом и летящие в него снежинки создают ощущение нереальности происходящего, отчего я на мгновение обретаю смелость.

Глубоко вздохнув, вывожу на открытке: «Дорогой Тедди».

И, чтобы не передумать, продолжаю стремительно писать, без оглядки изливая чувства на бумагу, – столь беспечно, столь храбро, столь невероятно глупо, что в ушах оглушительно стучит кровь.

Подписав открытку, тянусь к конверту.

– Не забудь вложить туда билет, – напоминает Лео.

Достаю лотерейный билет из кармана – помятый и порвавшийся в уголке. Изо всех сил пытаюсь разгладить его на ноге. Лео наклоняется рассмотреть билет, и от смущения у меня снова вспыхивают щеки.

– День рождения Тедди? – спрашивает он, вглядываясь в числа. В тепле салона стекла его очков запотели. – Слишком очевидно…

– И в подобном случае – подходяще.

– Твой день рождения. Игровой номер Тедди. – Лео несколько секунд молчит. – Одиннадцать? Что это?

– Нечетное число.

– Очень смешно. – В его глазах вспыхивает догадка. – О, понял! Номер его квартиры. А девять?

– Столько лет…

– …вы с ним дружите, – заканчивает за меня Лео и переводит взгляд на последнее число – жутковатое, бросающееся в глаза. Тринадцать. Увидев его, Лео вскидывает голову, темные глаза полны тревоги и беспокойства.

– Оно ничего не значит, – поспешно говорю я, переворачиваю билет и прижимаю к ноге ладонью. – Мне нужно было быстро придумать какое-то число. И я…

– Ты не обязана ничего объяснять.

– Знаю, – пожимаю плечами.

– Я понимаю, – заверяет меня Лео, и я знаю, что он действительно все понимает. Это самое лучшее в нем.

Он долгую секунду смотрит на меня, словно убеждаясь, что я в порядке, а потом откидывается на спинку сиденья. Мы оба устремляем взгляды вперед, прямо перед собой. Автобус мчится сквозь снег, и окно напоминает экран телевизора со статическими помехами. Минуту спустя Лео накрывает мою ладонь своею, и, придвинувшись, я кладу голову ему на плечо. Так мы и едем остаток пути.

В квартире Тедди почти как в парилке, в маленьком пространстве слишком много людей и слишком много шума. У двери гудит и потрескивает старенький обогреватель, от оглушительно играющей в спальне музыки подрагивают на стенах школьные фотографии. Единственное окно в кухне-столовой запотело, и кто-то написал на нем: «Тедди Макэвой – …» Последнее слово стерто, поэтому, какой же именно Тедди Макэвой, останется тайной.

– Не вижу его, – говорю я, сняв пальто и кинув его поверх неряшливой кучи брошенной на полу одежды.

Лео связывает рукава моего пальто и своей куртки так, что кажется, будто они держатся за руки.

– И как он решился на это? – отвечает он вопросом. – Мама его убьет.

Однако дело не только в маме. Тедди никого не приглашает к себе домой, даже когда она работает в ночные смены медсестрой. Причина в размерах квартиры. В ней всего две комнаты, ну, или три, если считать ванную. Кухонька представляет собой крохотное, облицованное кафелем пространство в углу. И спальня есть только у Тедди. Его мама спит на раздвижном диване, пока он учится в школе, – деталь, бросающаяся в глаза и демонстрирующая, что с деньгами в семье Тедди довольно туго в отличие от большинства его одноклассников.

Но мне всегда здесь нравилось. Отец бросил Тедди и его маму, и им пришлось оставить просторные двуспальные апартаменты в Линкольн-Парке. Теперь они могут позволить себе только такую квартиру. Кэтрин Макэвой сделала все, чтобы тут стало по-домашнему уютно. Ванную она покрасила в жизнерадостный розовый цвет, а гостиную в ярко-голубой – так и чудится, будто ты в бассейне. В спальне Тедди стены разного оттенка: красного, желтого, зеленого и синего – как внутри парашюта.

Из-за собравшейся толпы сегодня здесь неуютно. Мимо проходит стайка одиннадцатиклассниц, и я слышу слова одной из них:

– Тут всего одна спальня?

– Невероятно, да? – округляет глаза другая. – Где спит его мама?

– Я, конечно, знала, что он не богат, но даже подумать не могла, что он нищ.

Лео рядом сразу ощетинивается.

Именно поэтому Тедди сюда никого, кроме нас, не приглашает. И поэтому же мне так странно видеть здесь сегодня десятки наших одноклассников, занявших каждый дюйм свободного пространства. На диван втиснулось аж пять девчонок. Как они, интересно, будут разлепляться, чтобы встать? А ведущий в спальню Тедди коридор забит лучшей частью его баскетбольной команды. Один из игроков проносится мимо нас на кухню, пробивая себе путь локтями и высоко подняв чашку, из которой на его футболку выплескивается жидкость.

– Братан! Братан! Братан! – кричит он.

– «Братан», – передразнивает его Лео, вызывая у меня смех.

Не имеет значения, какой сейчас сезон, играют ли в футбол, баскетбол или бейсбол, рядом с товарищами по команде Тедди мы всегда чувствуем себя слегка не в своей тарелке. Тедди словно ведет две разные жизни. В одной он пятничными вечерами делает победные броски на глазах у всей школы, а в другой субботними вечерами смотрит дурацкие киношки со мной и Лео. Мы всегда ходим на игры Тедди поболеть за него и всегда заглядываем на вечеринки после них, потому что Тедди – наш лучший друг. Но я люблю, когда мы остаемся втроем.