— Да вы хоть поздоровайтесь, — шипит мужчинам Ын Так.

— Здравствуйте, — жнец поднимает руку в приветственном жесте, но, посчитав, что этого недостаточно, кланяется раз, затем второй.

Ю Ди проделывает тоже самое, не понимая, как ей реагировать на его поведение.

— Надеюсь, мы не отвлекли тебя ни от каких важных дел? — спрашивает Ким Шин, и только тогда девушка поднимает на него взгляд, затравленный, смущённый и всегда печальный.

— Нет. Я рада, что могу быть здесь, — глаза у неё словно говорят ещё что-то, много чего, но губы произносят лишь: — Спасибо за приглашение.

— Давайте уже к столу, — тянет Док Хва. — Есть до смерти хочется.

— Разве ты не собирался уходить?

— Вот-вот, проваливай отсюда.

Юноша хлопает глазами, глядя то на демона, то на жнеца. Ну вот вечно они какие-то себе на уме, чокнутые, и только. Но уж больно охота есть.

— Ю Ди, они морят меня голодом, — жалуется он.

— Да хватит уже! — гаркает Ын Так. — Вот же жесть какая… — и, извиняясь, берёт гостью под руку. — Агасси, не обращай внимания. Пойдём к столу.

— Ты не можешь бросить свою ромашку!

«Дурдом», — проносится в голове Ю Ди. Мало ей было переживаний по поводу встречи с братом и Ким Шином, теперь ещё это чудо. Но мальчишка казался ей забавным и вполне разряжал гнетущую атмосферу, так что его уход был бы ей неприятен.

— Давайте просто пообедаем все вместе, — предлагает она.

«С другой стороны Хи Мён бы тоже так сказала», — думает Ким Шин.

— Вот и отличненько, — бодрясь, восклицает Ын Так. — Тогда рассаживаемся!

Она провожают девушку в столовую, за ними следует счастливый Док Хва, а демон и жнец плетутся в конце, как-то недобро на него глядя.

— Агасси, где тебе будет удобно?

— Вон там — трава, на другом краю — мясо, — доверительно делится Док Хва, плюхаясь на один из стульев.

Ещё один стоит возле него, второй — напротив, и два оставшихся — по разные концы стола. Парень сдвигает свой стул ближе к мясной части и упоённо вдыхает аромат жареной свинины.

«Жесть какая», — Ю Ди мысленно воспроизводит возглас Ын Так при виде того, как мужчины усаживаются во главу стола. У неё появляется испарина, когда она замечает, что и Чжи, и Ю поставили свои стулья ближе к Ким Шину.

Перед ней встаёт вопрос — сесть возле брата и уравнять этот «столовый дисбаланс» или же поступить как они? Девушка колеблется и с неохотой берётся за спинку стула, и его ножки со скрипом проезжаются по паркету.

И вот, как сотни лет назад, — она между двумя мужчинами, которых любит. Точно посередине, ни шагу в сторону одного из них.

— Приятного аппетита-а-а, — желает всем Ын Так, надеясь, что на некоторое время это избавит присутствующих от необходимости говорить и при этом не будет оглушающей тишины. — Агасси, тебе положить дакжим*?

— Совсем чуть-чуть. У меня изжога от красного перца.

— Вот, — Ким Шин с такой силой ставит маленькую упаковку на стол, что все вздрагивают. — Миндальное молоко.

— И правда, — удивляется Ю Ди. — В таких случаях я всегда его пью. Как вы узнали?

Хи Мён обожала миндаль, но достать его было трудно. И даже когда он был, а она плохо себя чувствовала, её горло так опухало, что она не могла его есть. Орехи измельчали и смешивали с водой специально для неё.

Ю Ди перегибается через стол и забирает молоко. Ким Шин ей не отвечает, а она не настаивает, — её пугает и одновременно смущает его пристальный взгляд. А ещё её не покидает чувство, что она что-то делает не так, но не понимает, что именно.

И чего эти двое так на неё пялятся?

— А где маринованная редька? — интересуется Док Хва. — Она самое-то под мясо, Ю Ди бы точно оценила.

— Она ненавидит редьку, — сухим голосом отрезает жнец.

— А это вы откуда знаете?

Хон переводит взгляд с одного мужчины на другого, а те взирают друг на друга с мрачной уверенностью. А у неё внутри бушует ураган — и непонимание, и страх, и подозрение, и обида.

Ей так трудно сидеть здесь, так сложно смотреть на них, быть естественной, спокойной, улыбаться, а они перебрасываются мелкими фактами из её жизни, как мячом. Это нервирует её и мучит — даже сильнее, чем-то, что они не узнают её. Словно ей дают зелёный свет, который тут же сменяется на красный.

— Вы что, узнавали предпочтения агасси в еде? Да вы сталкеры, — говорит Ын Так.

— Редкостные придурки, — поправляет её Док Хва, и на его счастье никто этого не слышит. — Почему ты продолжаешь звать её «агасси»? Разве вы недостаточно хорошо знакомы, чтобы называть её по имени?

— Если я буду делать, как все вы, то чем я от вас отличаюсь? — возражает Чжи. — Она — моя подруга. Так что я жду, когда мы перейдём на новый этап наших отношений.

— Какой такой этап?

— Ну… Агасси, — Ю Ди обращает на неё внимание, но выглядит рассеянной, она явно не слушала всего этого, задумавшись о своём, и набила едой рот, чтобы не говорить. — Можно я буду обращаться к тебе… «онни»**?

Смысл слов доходит до Хон не сразу, а когда доходит, она заходится кашлем, едва не подавившись, и бьёт себя кулаком в грудь. Ын Так подскакивает со своего места, но девушка останавливает её движением руки.

— Я… Мне нужно отойти на пару минут. Где здесь уборная?

Она поднимается на ноги, не дождавшись внятного объяснения — жнец поднимает палец вверх, а Ын Так, смущённая, тараторит так, что ни слова не разберёшь.

Мир вокруг похож на одну сплошную шумовую помеху. Ю Ди дезориентирована, и ноги у неё подкашиваются, её тошнит. Для неё это не впервые — в моменты стресса или переутомления такое случается часто. Ещё немного, и у неё начнётся паническая атака.

Сейчас она не может вспомнить ни одной причины, по которой оказалась здесь. Нужно было уехать, оставить всё как есть, не трогать и без того кусачее прошлое. Ничто тут не держит её — самоуверенное «я только посмотрю, запомню и сразу исчезну» сменилось пульсирующей, отдающей в висках мыслью: «Что всё это значит?».

Миндальное молоко и редька — то, что все при дворе знали о Хи Мён. А эти двое — откуда они знают? Совпадение? Ну да, не только она лечится миндалём, но что значит «она ненавидит редьку»?

И вообще, зачем её позвали? Чего хотели?

И Ын Так — последняя капля. Очередное звание, очередное напоминание о Хи Мён. «Я Хи Мён, просто Хи Мён!».

Перед глазами всё плывёт, и девушка не различает явь и воспоминания — всё сливается воедино. Сбитое дыхание рвёт лёгкие, комом встаёт в горле, и она чувствует, что задыхается. Нужно уйти как первомайский снег в северных широтах — незаметно, понимая, что тебе тут не место.

Ю Ди не видит лиц и не знает наверняка, как выглядит в глазах присутствующих. Над ней довлеет одно желание — скорее исчезнуть, сжать этот день до размера атома в своей памяти. То, что должно было стать ей утешением, превратилось в кошмар.

Хон чувствует, что, если не отпустит всё это сейчас, до конца жизни покоя ей не будет. Всегда останется вопрос — что это было? Что означают эти взгляды и словно бы ненароком брошенные слова?

Кто-то удерживает её за локоть, и ей с трудом удаётся подавить вскрик, — будто прошлое протянуло щупальца через воспоминания. И она задыхается под весом памяти, и слабость распространяется по всему телу, но рука не исчезает, напротив, удерживает её сильнее.

И сквозь толщу образов, похороненных в истории сотни лет назад, но неизменно живых в ней Ю Ди слышит:

— Всё хорошо. Я помогу.

Ей становится спокойнее. Хи Мён не хочет возвращаться во дворец, в его стенах ей нечем дышать. Но хватка у Ким Шина уверенная, и принцесса знает, что, пока он рядом, всё будет хорошо.

«Ненавижу дворец», — вяло думает Ю Ди, и даже мысль о скорой встрече с братом не воодушевляет. Но счастье часто приходит со страданием — и страх перед возвращением в личную темницу смешивается со смущённой радостью от этого прикосновения.

Ким Шин помогает девушке дойти до ванной и отпускает, как ребёнка, который только начинает ходить, и Ю Ди нетвёрдой походкой добирается до раковины и, как на автомате, включает воду.