— Я и не помню, когда меня в последний раз подвозил мужчина, — вздыхает Санни, не отрывая взгляда от окна.

— Начальница, — Ын Так неловко переступает с ноги на ногу. — Агасси, наверное, торопится на следующую встречу.

— Я и не помню, когда меня в последний раз встречал мужчина, — Санни резко выпрямляется, и её маленький кулак опускается на стол рядом с молчащим телефоном. — Почему он не звонит?

— Кто? Тот странный парень, подаривший вам кольцо?

— Он очень странный, — соглашается хозяйка кафе, — а ещё самый красивый из всех мужчин, которых я когда-либо видела.

Ю Ди фыркает.

— Не хочу мешать вам, но, может быть, вы всё-таки поставите подпись? — она размахивает перед фарфоровым личиком распиской. — Здесь я закончила, — и почти предвкушает очередной вздох, как Санни без пререканий принимает протянутую ручку с листком. Черканув что-то малопонятное, она опять теряет ко всему интерес.

— Ой, а я вас провожу, — вызывается Ын Так, но её останавливают мановением руки.

— Не стоит, — Ю Ди притягивает к себе стеллаж и кивает им. — Ещё увидимся.

Она выходит на улицу, и утренний ветерок ласкает щёки; закрывает глаза и вдыхает полной грудью, ощущая каждую ссадину от неаккуратной работы; смотрит на небо, и хрип срывается с её губ, чтобы, словно испугавшись, тут же повиснуть в воздухе.

Хон Ю Ди заталкивает тележку обратно в грузовик, запирает двери и забирается внутрь. Лишь сейчас она чувствует, как устала, мышцы лица ноют от улыбок, но эта тянущая боль воспринимается как нечто само собой разумеющееся, потому что всё её тело сковано, и сковано оно так, что раны на нём не ощущаются. Она одна — сплошной рубец, едва заживший, загноившийся и тревожащий.

Ю Ди заводит машину и сжимает руль.

«Даже не знаю, кто из них более странный», — думает она.

Грузовик ревёт и трогается с места.

Девушка мотает головой, избавляясь от образов, но они гнойничками укореняются в подсознании.

Она почти готова свернуть налево, когда в зеркале заднего вида замечает Ын Так. Почему-то это заставляет её сбавить скорость.

Ю Ди видит, как что-то мелькает в руках школьницы, огонёк пляшет в ладонях, и мягкий курящийся дым облачком оседает рядом.

Она выдыхает с облегчением. Захотелось девчонке покурить, большое ли дело? Но очертания мужчины, возникшего рядом с Ын Так, заставляют резко дать по тормозам.

«Старик не соврал»

Ким Шин, которого она пыталась безуспешно разыскать в Корее под этим именем, сейчас так близко и вместе с тем так далеко. Их разделяет всего несколько метров, их разделяет вереница лет.

Ю Ди чувствует себя рыбой, выброшенной на берег. Ей не хватает воздуха, в груди тесно, лёгкие горят. Слова не идут с языка; она открывает рот — ни звука. Всё, на что она способна, — это протяжный немой крик.

Девушка хочет закрыть глаза, но что-то удерживает их открытыми. И она видит широкую улыбку Ын Так, видит, как мужские руки поправляют красный шарф на её горле.

Сердце Ю Ди сжимается. Лицо, не покидавшее её ни на секунду с тех самых пор, как она впервые открыла глаза и новорождённой издала крик, это честное лицо, искорёженное разочарованием, всплывает перед ней снова, и шаткая картинка настоящего осыпается мозаикой.

На глазах выступают слёзы, опоздавшие на девятьсот лет. Они трогают лёд, застывший в зрачках, и горячат израненную душу. Всего так много, — горечи, облегчения, шока, печали — что Хон не понимает собственных ощущений. Её знобит, тошнит, мир переворачивается с ног на голову; лишь вечная сжигающая боль остаётся неизменной.

Девушке отчаянно хочется отвернуться, но она не в силах: таково её наказание. Всегда смотреть, всегда помнить.

— Неужели старик не соврал? — Ю Ди закусывает губу. — Но если это правда, то и другое… Тогда… Ын Так действительно его невеста? Невеста Ким Шина?

***

Япония, Киото, две недели назад

Хон Ю Ди болеет с детства.

Она принимает таблетки и от них становится вялой. Из-за малоподвижного, временами — лежачего образа жизни её костная система ослабла, сделав девушку малопригодной для физического труда.

С двухлетнего возраста — с того момента, как Ю Ди начала говорить, — до тринадцати лет ей пришлось пройти путь, состоящий из шести психиатров, двух нервных срывов и затяжной депрессии матери, после которой она и научилась скрывать свою проблему.

Хон Ю Ди признала тот факт, что абсолютно, ну никак не может быть другим человеком. Она согласилась, что-то была попытка привлечь внимание занятых родителей, тяжёлый случай переложения личности воображаемого друга на собственное «я». Но, договорившись на том с окружающими, сама не поверила.

Ей никак не удавалось убедить себя, что картины и лица, описываемые ею с детальной точностью, — подделка воображения. И Хон с головой ушла в эзотерику. В одной из книг она наткнулась на термин «реинкарнация». С этого момента Ю Ди удалось взять себя в руки: она нашла то, что искала. Правда это или нет, её интересовало мало. У её «болезни» появилось название, которое она смогла принять.

И эта замкнутая девочка очнулась. Взглянув в бездну и оценив её, Хон Ю Ди сумела разделить два мира, в которых жила. Один воплощал в себе ту её часть, которую видели все, другой — ту, что жила внутри и была отвергнута обществом.

Она нашла покой, и он просуществовал до двадцати четырёх лет, пока она не встретила Мэзэко.

Произошло это в театре, в антракте. Между девушками завязался долгий разговор на темы, далёкие от бытовых, и в зал они не возвращались.

Очень скоро Ю Ди осознала, что Мэзэко готова поверить любым её словам: с детства та увлекалась сверхъестественным и даже считала себя ясновидящей. Ю Ди же считала её шарлатанкой, но молчала: у неё появился слушатель.

Они стали лучшими друзьями. А потом всё полетело в тартарары.

На первый взгляд, сеанс, устроенный подругой Ю Ди, проходил как обычно.

Мэзэко до икоты наелась липкого риса, объяснив это тем, что духи легче находят сытого, ведь сытый — значит, крепкий. Затем она приняла полусидячее положение на подушках и задремала («Я не сплю, это погружение в транс!»).

Обычно спустя пять минут после этого Мэз начинает бормотать, и Ю Ди известно, что изменяющийся голос подруги и сумасшедшие вещи, которые она говорит, связаны с бредовыми снами, а вовсе не с духами.

В этот раз Мэзэко не заговорила и спустя полчаса. Она лежит совсем недвижно, и свистящее дыхание наполняет комнату.

Сладкий дурман проникает и в разум Ю Ди. Девушка отключается на пару минут, но когда приходит в себя, едва не кричит от неожиданности, — перед ней на корточках сидит Мэзэко, и ухмыляющееся лицо находится в опасной близости от её лица.

— Как же ты меня напугала, — выдыхает Хон.

Губы Мэзэко растягиваются шире и покрываются трещинками, так что ей приходится облизнуть их. Это движение вызывает необъяснимую неприязнь, и Ю Ди с головы до пят покрывается мурашками.

— Я так долго ждал, — низким тембром оповещает её Мэз. — Ты и представить себе не можешь.

Хон моргает и пытается отодвинуть подругу от себя, но пальцы той сцепляются на её запястье, и хватка необычайно сильная.

— Ты меня не узнала, не так ли?

— Мэзэко, перестань, — Ю Ди поворачивает голову в сторону, спасаясь от зловонного дыхания. — Отодвинься, ты слишком близко.

Та смеётся, и от смеха веет плесенью.

— Когда-то мы стояли почти так же близко день ото дня. Тебе и тогда это не нравилось, но манер было больше, и ты говорила…

Их глаза встречаются, и Ю Ди пугает жестокая искра в глазах подруги.

— Ты говорила: «Чжун Вон, не могли бы вы стать чуть дальше, моё зрение не позволяет наслаждаться вашим лицом вблизи».

Девушка испускает полупридушенный писк и дёргается, но хватка на руке усиливается.

— Сейчас ты вспомнила, Хи Мён? — шепчет «Мэзэко». — Или мне стоит называть тебя Ваше Высочество?

Бисеринки пота выступают на лбу Хон.

Ю Ди пытается, так сильно пытается собраться, разделить два своих мира вновь. Но внутренний взор то и дело подсовывает лицо человека, ненавистного обеими её личностями. Она перешагивает через него, но образ раз за разом возвращается.