— Луна почти взошла, — произносит она негромко.

Питер и так это ощущает. Волк в нём поднимает голову, но сам он продолжает смотреть на углубление в земле; впрочем, не заглядывая внутрь. Зато смотрит Наоми. Она касается краёв могилы, оставляя цветы и там, и с непроницаемым выражением на лице смотрит на мёртвую.

Мужчина не знает, о чём она думает, когда смотрит на белое, словно снег, лицо Бейли, да и не особо это его волнует. В последние дни окружающие воспринимаются им почти как элементы декора, и только иногда — как вещи, способные принести пользу.

Поэтому приближение Глории и Джексона он тоже не сразу замечает. Может, виновато в этом и то, что волков здесь слишком много. Большинство из них сокрыто за деревьями, но янтарные глаза блестят во тьме.

Эта новая стая Уиттмора и Марл немало раздражает, но пока они готовы помогать, отдавая свою энергетику, которой требуется сегодня слишком много, — и плевать, почему они это делают, — он может вытерпеть их всех.

Глория же — совсем другое дело. Приехала в Бейкон-Хиллс непонятно зачем и откуда, вызвалась работать в «Дом Эха» и тут же согласилась ему помочь. Ей, по её словам, претила их затея, но банши, не использующая свои силы годами, становится опасна и для себя, и для окружающих.

Глории необходимо избавиться от силы, засевшей в ней, как злокачественная опухоль. И Питер надеется, что она справится с поставленной задачей. Если нет — ей больше не придётся волноваться о своих способностях. Ей больше ни о чём не придётся волноваться.

— Не беспокойся, — говорит Глория. — У нас есть всё, что нужно. Все ингредиенты в полном порядке.

— Джексон — не ингредиент, — возражает Наоми, на что женщина только пожимает плечами, не уступая, но и не сопротивляясь.

— Это точно сработает? — Уиттмор пропускает сказанное мимо ушей и стаскивает с плеч куртку. Ночной воздух тут же щиплет его голые руки, но он не обращает на это внимания. — А если моей крови и силы будет недостаточно?

— Естественно, их будет недостаточно, — обрывает его Питер. — Мы делаем ставку вовсе не на тебя, — и его взгляд продолжает прожигать развороченную землю.

Уголки губ Глории едва заметно дёргаются, но улыбка выходит сухая:

— Ритуал не гарантирует стопроцентный результат.

— Ты сказала не беспокоиться.

Питер поворачивает голову к женщине так резко, что шея его хрустит. Кажется, Глорию это совсем не впечатляет:

— Ты сделал всё, что мог, поэтому волнение теперь излишне, от тебя уже ничего не зависит. Дело за девочкой, — предвидя дальнейшие возражения, женщина объясняет: — Поймите, всё, что я слышала о ритуале, убедило меня лишь в одном: все, кого возвращали к жизни, сами хотели вернуться. Они процарапывали себе путь через сознание других людей, как ты, Питер Хейл, и взывали о помощи. Но эта девочка — совсем другой случай.

— Вы думаете, Бейли не захочет вернуться, — раньше всех понимает Наоми.

— Разве она взывала к кому-то из вас? Видели ли вы её в своих снах? Слышался ли в шорохе листьев её голос? — Глория осматривает каждого из них по очереди, но они молчат. — Она умерла насильственной смертью, но приняла её по доброй воле. Ей казалось, её смерть — правильное решение. Тогда зачем её отменять?

Простой риторический вопрос.

Внутри Питера что-то вскипает и тут же остывает.

Он вспоминает собственные ощущения, жажду мести и жизни, когда умер сам. Питер Хейл не хотел умирать и был готов пожертвовать разумом Лидии и жизнью Дерека, чтобы вернуться.

Но Бейли?

Перед смертью она улыбалась.

Удивительно, но на помощь, сминая все сомнения, вдруг приходит Наоми.

— То, что кажется верным в одном случае, в другом оказывается полной фигнёй, — говорит она. — К тому же умереть можно всегда, а вот ожить — та ещё проблема. Так что вернём её и спросим. А если она не вернётся, по крайней мере, будем знать, что пытались.

Джексон устремляет на Наоми пристальный, едва ли не благодарный взгляд. Ей это нравится — нравится поступать правильно, пытаться построить, а не разрушить, нравится её новая семья. Но делает она это не из доброй воли; Марл знает, что её жизнь так же тесно переплетена с жизнью Бейли, как и с жизнью Джеймса. Они всегда будут последними из стаи альф, всегда будут связаны.

И может быть, если Бейли вернётся, она останется в их новой большой стае, где нет ни вожака, ни тирана. Все равны. Или все так думают.

Так Наоми говорит сама себе. Но при взгляде на Питера понимает, что уж он-то от их стаи щенков не в восторге. И вряд ли хочет вернуть Бейли затем, чтобы она стала одной из них.

«Может быть, — думает Ноа, — стая альф ещё вернётся. Может быть, им удастся её возродить… и может быть, моя помощь позволит мне когда-нибудь вернуться к тому, что оставил мне отец… и всё наконец-то вернётся на круги своя, и дети Марл и Штайн (уже не Финсток и не Уиттмор!) взойдут во главе оборотней».

— Пора, — перебивает её мысли Питер и кивает на луну, сияющую на небосводе.

Джексон сдвигается с места, подходит к могиле и опускается на колени. Примерно минуту он мнётся, глядя на лицо сестры, на посиневшие веки и сизые губы, и едва заметно вздрагивает, когда, склонившись, обхватывает её холодное, разве что не ледяное запястье.

Такая холодная, Господи, как она может быть такой холодной!

В нос тут же ударяет запах, и он старается не дышать.

Джексон чувствует, как Питер встаёт сзади него — странным образом это напоминает сцену на пепелище, только теперь они поменялись ролями. В отличие от него, мужчина никак не реагирует на вид Бейли, но от него волнами исходит какая-то эмоция, словно если что-то пойдёт не так, трупов здесь будет гораздо больше.

И Джексон знает, что он будет первым.

Глория усаживается на колени подле него и погружает руки в податливую мягкую землю; аконит и омела укрывают её ладони сверху, как и положено рассыпанным могильным цветам. Лунный свет зигзагом отражается в зеркалах и проходит и сквозь Глорию, словно и она — всего лишь сосуд, который полнится силой.

— Сосредоточься, — бросает она Уиттмору.

Это сделать сложнее всего. Да и на чём ему сосредотачиваться?

Глория опускает голову и закрывает глаза. И пусть она молчит, кажется, что слова льются из неё в саму землю, и сила питает полусгнившие корни, и всё вокруг оживает. Всё, кроме Бейли.

Джексон понимает, что что-то не так, когда минута проходит за минутой, и плечи Глории никнут, а ничего не происходит. Когти сестры не впиваются ему в руку в поисках животворной тёплой крови, способной согреть её холодное тело, — ему говорили, так и должно быть.

Цветы и червивая луна взывают к мёртвому волку, банши — к самой смерти, энергетика оборотней — напротив, к жизни, а его кровь — к родной плоти, но ничего.

И лишь в воздухе витает сладкий запах цветов и разложения.

Пальцы Джексона еле вздрагивают, и рука Бейли выскальзывает из его захвата. Вместе с этим словно рушатся какие-то чары, узы таинства разбиваются, и всё приходит в движение.

Оборотни за деревьями топчутся на месте и перешёптываются между собой, Наоми выругивается, а Глория пригибается к земле ниже, но лишь для того, чтобы найти опору и успокоить встревоженное дыхание.

В следующую секунду Джексона отталкивают, и он видит, что Питер спрыгивает в могилу и хватает Бейли за плечи, встряхивая так, что голова её безвольно свешивается на грудь. Ему бы ощутить ярость, но испытывает парень только ужас и нарастающую пустоту.

Сердце Бейли в зашитой груди молчит.

Мертва. Конечно, мертва.

С губ Питера срывается нечто, похожее на рык, и это вынуждает Джексона вновь приблизиться к краю могилы. Этот звук его пугает — не за себя, он боится, что тело его сестры будет разорвано в клочья, будто она каким-то образом подвела Питера.

«Подвела нас».

Мысль почти заставляет Джексона улыбнуться. Это он её подвёл, всегда подводил, но у него хватает наглости злиться на неё за то, что она мертва.

— Ты даже после смерти не перестаёшь меня раздражать, — вдруг выпаливает Питер, всматриваясь в спокойное, почти равнодушное лицо мёртвой. И всё же на синих губах ему чудится улыбка, — насмехающаяся, последняя улыбка смерти. — Думаешь, всё будет по-твоему?