На секунду ему кажется, что и Бейли сгорает тоже. В воздухе висит напряжение, от него тесно в горле, как перед грозой. И пусть Финсток цела, рок навис над ней изменившейся, так странно ласковой на этом адском пепелище.

Джексон закатывает глаза и сильнее сдавливает плечо Хейла:

— Меня стошнит быстрее, чем мы закончим, — бросает он. — Убей Скотта, сейчас же.

— Я не буду этого делать, — отвечает Бейли.

— Отчего же? — спрашивает Джексон. — Недостаточно мотивации?

И слишком быстро душный воздух приходит в движение.

Монстр начинается ворочаться. Бейли ощеривается быстрее, чем понимает, в чём дело. Чешуйки на длинном хвосте канимы блестят в неясном свете луны, скрытой за облаками.

Финсток видит его впервые.

Она знала, что такое её брат, он рассказывал ей, как впервые испытал своё обращение, но до конца Бейли всего этого не понимала.

Инстинкт влечёт девушку вперёд, пока мозг ещё осознаёт происходящее. Хвост канимы бьёт её в живот с такой силой, что она отлетает на несколько метров назад и приземляется на Скотта.

Бейли ощущает ладони юноши на своих локтях, — поддерживающий жест, который её злит. Она надеется, что ему больно от её приземления.

Девушка использует волчью сторону своей натуры, чтобы избавиться от этих нежеланных прикосновений: одним рывком переворачивается и припадает к земле.

Наверное, так же выглядит хищник, скрывающийся в зарослях, — не предупреждающий, а выжидательный взгляд. Бейли готовится не к нападению, а к защите.

С каким-то отстранённым холодным страхом она понимает, что за всё это время Стайлз умудрился подобраться к Питеру и Джексону достаточно близко. Зачем? Что он, всего лишь человек, мог противопоставить хоть одному из них?

И особенно — этому… существу?

Ей сложно назвать того, кто сейчас стоит перед ней, своим братом. Тот ли это Джексон, которого она знает? Зелёная чешуя, вертикальные, кислотно-яркие глаза, когти, напоминающие огромные клыки, — где во всём этом её Джексон?

И где во всём этом его нет?

Руководи им зверь, полное обращение не было бы необходимостью: оборотень находился под полным контролем Уиттмора. Джексон хотел напугать сестру, подчинить её себе, — вот для чего это ужасающее перевоплощение.

Финсток старается не отводить от него взгляда. Отвести — значит, отказаться от того, что она уже приняла. Он — монстр, она — монстр. Всё хорошо. Не нужно бояться.

Происходящее далее длится не более нескольких секунд. Стайлз швыряет биту в Джексона. Тот с лёгкостью, почти лениво отбивает её хвостом, переломав пополам, и жалит парня в грудь. Стайлз падает на прокопченную землю, сдувая с неё слой пепла:

— О нет, только не снова!

— До чего же кретин, — замечает Питер, но получается совсем без иронии: когти Джексона глубоко вошли в его плечо, пригвождая к месту.

Стилински пытается повернуть к нему голову, но не может пошевелиться:

— Кто бы говорил. У тебя, я смотрю, всё под контролем.

Питер в очередной раз дёргается: когти оставляют глубокие борозды на его плече, — и Бейли непроизвольно рычит.

Джексону, видимо, надоедают потуги мужчины, потому что хвост мелькает снова, и тонкое жало на нём опускается на шею Питера.

Тело Хейла обмякает, но не падает, удерживаемое одной ладонью — лапой? — канимы. Бейли видит разверстую дыру рта существа и ряд мелких, похожих на наконечники пик зубов, — словно жуткая маска смеха.

— Ну и кто тут теперь кретин? — риторически спрашивает Стилински.

На последнем слове Бейли оборачивается на Скотта. С чем-то вроде смятения она обнаруживает, что за всё действо он даже не шевельнулся, — так и остался на земле, приподнявшись на локтях.

И дело вовсе не в том, что он — альфа, а в том, что он — Скотт МакКолл. Идиот, спасающий всех на свете, вмешивающийся во всё, что только можно, со своими моральными принципами.

Скотт, который пошёл на сделку со своей совестью, чтобы спасти её. Почему же он не двинулся, чтобы помочь обездвиженному другу? И почему он смотрит на неё так, словно всё уже закончилось? Словно он сделал, что должен, — вернул её? Словно она… она…

Что она с ним сделала?

Липкий пот выступает на её коже. Скотт, не защищающийся от её нападок. Скотт, говорящий: «Всё хорошо». Он знает, чего хочет Джексон, и готов к тому; он признаёт, что не может спасти всех. Скотт МакКолл решил умереть.

И это вроде как шевелит вину внутри Бейли, но она затмевает её гневом. Как он смеет сдаваться смерти, если она ясно сказала «нет»?

Бейли хочется схватить его за ворот и хорошенько встряхнуть, но времени на это нет. Она снова осталась одна перед монстром, как и всегда.

— Вот, как мы поступим, — сказало существо голосом Джексона. Канима облизнул безгубый рот. — Двое сегодня умрут. Тебе решать, кто именно, — ты и МакКолл или Хейл и Стилински.

Девушка сжимает зубы. Скотт смотрит на неё по-прежнему ободряюще: «Делай то, что должна». А что она должна сделать? Часть Бейли знает, что Скотт думает по этому поводу: убив его и став альфой, она может попытаться выжить и спасти остальных.

Финсток в этом не уверена. Она не хочет ни сражаться с братом, ни рисковать жизнями Питера и Стайлза. И что же ей делать?

Какая ирония — сегодня, в эту лунную ночь ей хотелось спасти всех. Это едва ли не вызывает у неё смех. Ради всего святого, так вот что за тупое чувство управляет МакКоллом.

С того момента, как в её жизни появился Джеймс, Бейли всего лишь старалась выжить. Трупы вокруг неё плодились, но она закрывала на это глаза, — ведь она оставалась живой.

Сегодняшний день ничем не отличается от других. Внутри неё живёт монстр, и если она его выпустит, наверняка сумеет выжить. Она, но не они.

И впервые за последние годы это не вызывает в ней радости. Бейли Финсток не хотела жить такой ценой. Ей нужны Питер и Джексон. Покой, который она сумела найти в себе, основывался на них и Бобби. Как она могла потерять хоть одного из них?

Ради всего святого, если заглянуть глубже, она бы даже смерть Джеймса перенесла бы с трудом!

Потому что любила их и хотела защитить. И сейчас этот инстинкт сильнее прочих — сильнее монстра и мести и важнее неё. И пусть сотни людей умрут, и она не пошевелит и пальцем, чтобы спасти их. Но эти люди — её единственная семья. Их она потерять не может.

— Уходи.

Бейли поднимает взгляд на Питера, когда он говорит. Ей тоже хочется многое ему сказать, но она не знает, как, и просто улыбается. И в улыбке её нет ни страха, ни ярости, ни ненависти, — ничего из того, что создало её такой.

Мёртвые, живущие в её крови, молчат. Монстра не слышно.

Есть только она и чувство, не причиняющее боли.

И наконец-то слова незримой Патриции становятся правдой, и она ощущает себя свободной. Всю жизнь бежать от смерти и найти её вот такой рядом с друзьями, семьёй и мужчиной, которого она полюбила, не кажется таким уж плохим концом.

— Бейли, уходи сейчас же!

Но она качает головой и вдруг говорит Питеру, медленным, негромким голосом, в которой звучит всё и ничего:

— Я солгала тебе. Там, в больнице, — они оба помнят об этом. О словах, которые она сказала: «Нас больше ничего не связывает». Но вместо того, чтобы произнести вслух их, Бейли произносит совсем другие слова: — О том, что ты сможешь стать альфой без меня.

Улыбка её становится шире, — упрямая, даже задиристая улыбка, которая вызывает в Питере всё то же противоречие: желание обнять и задушить. В его отягощённом ранами подневольном теле смешались настойчивость и ярость.

— Бейли!

Но она больше на него не смотрит. С трудом отвернувшись, девушка поднимается на ноги. Сердце её бьётся гулко и часто, тяжёлые удары разносятся по грудной клетке, и она знает, что все их слышат.

Монстр остаётся у земли. Сегодня он ей больше не понадобится.

— Бейли… — тихий голос Стайлза она не замечает.

Девушка сосредотачивает всё своё внимание на Скотте — или, по крайней мере, пытается, потому что зов Питера по-прежнему её отвлекает. МакКолл смотрит на неё снизу вверх всё с тем же спокойным, утешающим выражением. И в данный момент парень не вызывает в ней ни ненависти, ни приязни.