Девочкой, которая его ненавидит.

Скотт и сам себя ненавидит: за то, что видит в янтарных глазах, за рычание, за первобытный утробный звук, срывающийся с обескровленных губ девушки.

Он продолжает повторять: «Бейли! Бейли, приди в себя, послушай!», — но взгляд у неё не проясняется. Это всё тот же взгляд заразившейся бешенством собаки, означающий, что нет ни страха, ни боли, ни единой преграды, одно лишь желание. Жажда: убить, убить, убить.

Луна светит ярко и отражается в глазах Финсток, и те искрятся, но луна не признаёт своего ребёнка, а прячется за облаками, словно пугаясь.

Бейли Финсток не человек, не оборотень. Это демон, желающий обглодать труп Скотта МакКолла, демон, им самим и взращённый.

— Бейли.

Она вытягивает шею и клацает зубами всего в паре сантиметров от его лица. Скотт повторяет её имя раз за разом, как заклинание, пока его самого не окликают.

— Скотт.

МакКолл резко поворачивает голову, уже готовый спорить. Всё будет хорошо. Не говорите, что это конец. Не говорите, что она не вернётся.

Это всего лишь луна. Полнолуние пройдёт, и Бейли будет в порядке.

Она не исчезла.

Только не из-за него.

Но во взгляде Стайлза нет упорства, нет надежды; там ничего нет, кроме отрезвляющей глухой боли. Это… конец?

— Всё будет хорошо, — говорит ему Скотт.

Они верили в это по пути сюда. И перестали, когда увидели монстра, готового разорвать в клочья стоящего у него на пути Питера. Но ведь это всё ещё Бейли, верно? Она же остановилась, была готова позволить увести её домой…

Монстр, живущий в ней, не выбор, а следствие.

Но что же в конечном счёте способствовало трансформации Бейли в это? Джеймс? Укус Наоми? Или… сам Скотт?

Может, из-за таких, как Бейли, оборотней и называют монстрами. Может, из-за таких, как Скотт, монстры и появляются.

Зов луны, спрятавшейся за облаками, терзающий его каждый месяц, как и всегда, утихает. Скотт ощущает, как необъятная сила, наливающая его тело в эти минуты, понемногу иссякает.

А Бейли никак не реагирует. Луна ею не управляет.

Этому существу ничто не указ.

Убить. Убить. Убить.

Время истекает. С каждым мгновением, с каждой мыслью, которой сейчас не место, сила Скотта колеблется, а ярость девушки становится всё неистовей.

— Ты же её альфа, — шипит Питер.

«Это не так, — хочет сказать Скотт, но не в силах отвести взгляда от завораживающе-опасных жёлтых глаз. Впервые в них мелькает что-то, помимо жажды его смерти: то ли усмешка, то ли довольство. Наверняка то же выражение бывает у животных, поймавших свою добычу. — Так же, как ты не был моим альфой. Мы создаём, но не управляем».

— Он прав, — вдруг соглашается с Хейлом Стайлз. — Попробуй использовать эти свои штуки.

Скотт не верит, что «эти его штуки» сработают. Но что ещё остаётся? Ждать, когда наступит утро? Отпустить её, и пусть делает, что вздумается?

А если это навсегда?

«Почему оно должно быть навсегда?» — сам себя спрашивает МакКолл, но ответ уже известен.

Парень вспоминает испытующий, пронзительный взгляд, то сражающий холодом, то уничижающий жаром; вспоминает лицо, повёрнутое к нему с истязающей ненавистью, гневом и презрением, — Бейли была жестокой, рациональной и упрямо идущей к цели и до своего обращения.

Она казалась ребёнком, но не была им. Уже тогда в ней было что-то хищное.

И если Бейли придёт в себя, если эмоции хлынут через край — эмоции, скрытые пока что животным инстинктом оборотня, — если человек одержит верх над зверем, лучше не станет.

Станет хуже.

Скотт смотрит Бейли в глаза. Её прерывистое дыхание щекочет ему горло: склонись он чуть ниже, и девушка перекусит артерию на его шее.

Это принесёт ей покой?

Вина, ужас, страх — всё, что было в нём, исчезает. Может, оно и к лучшему?

Бейли права, все кругом правы: нельзя спасти всех. Один всегда умрёт; нельзя быть героем, не имея жертвы. Возможно, сегодня его черёд.

И тогда всё закончится.

МакКолл немного отстраняется, чтобы лучше видеть Финсток, — то, что он создал своими руками. Альфа создал бету, а человек — монстра.

Он за неё в ответе.

Глаза Скотта становятся красными, и лицо меняется, однако по сравнению с Бейли он выглядит почти нормально.

«Всё будет хорошо».

Рёв альфы — громкий, властный, немного покровительственный — разносится над пепелищем, и всё затихает, даже треск сгоревшего дома. Скотт чувствует, как девушка под ним замерла и сжалась. Но он чует, что она сопротивляется.

«Всё будет хорошо».

Скотт и не удивляется, что Бейли с ещё большей силой кидается вперёд, явно желая вцепиться зубами в его плоть, но вместо того, чтобы сделать это, рычит в ответ, — или орёт.

А после девушка скидывает его с себя и нависает сверху, и когти впиваются ему в кожу.

Боковым зрением парень видит, что Стайлз тут же кидается к ним — Питер вроде как тоже дёргается, но Джексон не позволяет ему сдвинуться с места, наблюдая за происходящим — и кричит:

— Нет! Стайлз, нет! Стой на месте!

Стилински останавливается. Кажется ли, или удивление, мелькнувшее на его лице, сверкает и в глазах Бейли?

В любом случае она не сразу кидается на Скотта; щерится, но не нападает. Она обескуражена?

— Всё хорошо, — говорит Скотт. Бейли склоняет голову набок, точно смысл его слов ей непонятен. — Делай, что должна.

Убить. Убить.

Убить?

Он не сопротивляется. Почему? А имеет ли это значение?

Подобно животному, реагирующему на движение жертвы, Бейли ждёт, и по лицу её ползёт тень недоумения: он не бежит, не защищается, не удерживает. Почему?

Она вжимает ладони в плечи Скотта, наклоняется и ведёт носом по его шее, словно запах откроет ей какой-то секрет. Что он задумал?

— Бейли.

Знакомый голос. Кажется, она его знает. Или знала. Кто-то зовёт её?

Девушка оборачивается. Оказывается, здесь есть ещё кто-то, помимо неё и Скотта. Этот парень с битой, который смотрит на неё так, словно она тяжело больна, это… его зовут… зовут… С… Стайлз.

Почему он так смотрит?

Он звал её? Нет, не он. Кто её звал?

Джексон? Откуда он взялся? Зачем он здесь?

— Бейли.

Она не вздрагивает, но взгляд её мечется, ресницы трепещут, — Бейли не хочет смотреть на него. В груди свербит, и какое-то чувство с оттенком стыда наполняет её.

Убить? Убить? Убить?!

Внутри неё звучит голос, пронзительный женский голос. Бейли ему не отвечает.

Этот окровавленный мужчина… она его знает?

Убить.

— Смотри на меня. Только на меня.

Бейли не будет смотреть.

Она смотрит.

Убить.

— Отпусти его, — говорит ей Питер. — Иди ко мне.

Отпустить?

Бейли возвращается взглядом к Скотту, и в его глазах видит своё отражение. Это она?

«Это мы?» — отзывается монстр. Мы?

В крови Бейли живут мёртвые Патриция и Лукас, а ещё там — Наоми, своим укусом оставившая невидимый след на всём её существе. И она спрашивает: «Это мы?»

Бейли смотрит на Скотта. Одно движение — и всё.

«Делай, что должна», — не он ли сказал это? Скотт тоже признаёт, что его смерть — единственный выход.

Выход откуда?

Бейли на мгновение закрывает глаза. Она пытается вспомнить, как и почему оказалась здесь и для чего ей убивать Скотта.

«Ты желаешь этого», — голос Наоми. Откуда она может знать? Марл и собственных-то желаний не знает.

«Мы умерли из-за него», — это отец?

Бейли согласна с ним. Она ждёт нового приступа ярости, что поможет ей завершить начатое, но его нет. В лице Скотта Бейли находит принятие её желания. Для него смерть — конец мукам. А для неё?

Она всегда будет жить с мыслью о тех, кого потеряла, и их голоса будут взывать к ней. Бейли может разорвать его в клочья и тем освободить, отдав дань прошлому своего отца, — прошлому, от которого он бежал. «Ты этого хотел для меня, пап?»

Голос Лукаса становится тише, пока не смолкает.

«Отомсти любой ценой», — не сдаётся Ноа.