Она просыпается. И засыпает. И просыпается.

Бейли лежит в темноте и духоте на липких от пота простынях и не понимает, кто она и где находится. Пальцы на руках конвульсивно подрагивают, словно что-то ищут, но не могут найти; зубы её монотонно клацают в тиши, и Бейли Финсток ощущает себя монстром.

Монстром, который испытывает жажду.

Возможно, её сознание ещё спит, но тело наливается силой и стонет, ощущая переполняющую его жажду. Она столь велика, что Бейли хнычет, будто ребёнок, у которого режутся зубы, и он готов хоть на стенку лезть, чтобы избавиться от этой тупой, мучающей его боли.

А жажда действительно приносит боль. И монстру это не нравится.

Монстр знает, что Бейли ещё не владеет собой полностью, что она устала и истощена. Монстр знает, что его время пришло.

Он — она — встаёт с кровати и пару минут стоит в темноте, как лунатик, и маленькую фигуру освещает лишь тусклый свет фонаря за окном.

Бейли выходит в коридор и движется в сторону дальней двери: даже призрак не смог бы ступать неслышнее. Но оборотень всё равно должен услышать; Скотт не реагирует. Это же Скотт.

В другое время девушка бы усмехнулась, но сейчас лицо её абсолютно непроницаемо.

Возможно, Скотт всё-таки слышит сквозь сон её тихую поступь, но глаз не открывает. Его вера в людей позволяет ему спать крепко, точно младенцу. Даже мать Тереза сумела бы что-то заподозрить, но не он.

Монстр утробно рычит.

Бейли подходит к спящему ближе и склоняется над ним так низко, что её тяжёлое дыхание проносится жаром по его коже. Скотт морщится во сне и отворачивает лицо.

Монстр раздумывает, не стоит ли ему его разбудить. Впрочем, это ничего не изменит: Скотт не ранит Бейли. Он удержит её и что-нибудь скажет, — он так много говорит, — но не причинит ей вреда.

Слишком хороший. Слишком правильный. Слишком бесполезный.

Эти мысли вызывают ярость у обоих, — монстра и Бейли, — и непонятно, кому из них принадлежит глухое рычание и кто, в конце концов, выпускает когти.

Девушка касается длинным острым когтем щеки парня, почти невесомо, даже ласково, и ведёт ниже, останавливаясь где-то на середине его груди. Дыхание Скотта на миг затихает, а затем слышится вновь.

Монстр склоняет голову, больше удивлённый, чем торжествующий: «Ты не чувствуешь опасности, Скотт? Неужели ты так и не запомнил, каково прикосновение смерти?»

Бейли же ни о чём не думает вовсе: ни о том, что собиралась убить его в полнолуние, ни о том, что не контролирует своё тело. Она ощущает себя не игроком, а наблюдателем; ей просто интересно, что будет дальше.

А дальше все когти правой её руки вонзаются в плоть парня, и на его футболке кольцом проступают красные пятнышки. И лишь тогда Скотт МакКолл просыпается.

Это выглядит настолько абсурдно, настолько нелепо, что даже не верится. Ведь он — альфа, он должен чуять таких, как она, за версту, даже будучи накачанным сотней транквилизаторов.

— Бейли…

А если бы опасность грозила его стае, тогда бы он проснулся? Или открыл бы глаза с первыми лучами солнца, осветившими трупы его друзей?

Она поворачивает когти, и кровавые точки превращаются в рану в форме круга. Скотт со свистом втягивает в себя воздух и хватает девушку за руку. Не откидывает Бейли в сторону, не ломает руку — просто удерживает, и это пробуждает в ней ярость.

Ты же альфа, так будь им!

Бейли издаёт странный животный звук, и картинка из сна всплывает в памяти: разодранная грудная клетка, выпотрошенное тело. Умрёт так же, как и её отец. Этого мало, всегда будет мало, но он заслужил, заслужил!

Лицо девушки искажается и теперь мало чем напоминает человеческое. Она сжимает пальцы, словно желая вырвать кусок плоти, до того как вытащить руку и ударить с большей силой, раздробив рёбра, лишь бы стереть это выражение с лица Скотта.

Разозлись, ответь, почему ты не отвечаешь?!

И она заносит руку, зная, что Скотт постарается увернуться, но это спасёт его лишь на несколько секунд, не больше. Другой альфа смог бы с ней справиться, но не он. Скотт не альфа, а просто мальчишка.

И в этот момент кто-то хватает её за плечо, стараясь развернуть и удержать.

— Хватит! Стой! Бейли, стой!

Бейли не удивляется, ей плевать. В отличие от МакКолла, она слышала эти гулкие торопливые шаги, но это уже не важно, потому что Скотт в её руках, потому что монстра не остановить.

Но её разворачивают, и это ошибка. Сознание о чём-то сигнализирует Бейли, но она не понимает. Монстр, ревя, поворачивается к тому, кто посмел помешать ему, и, продолжая одной рукой удерживать Скотта на месте, пригвождая его к месту, второй отмахивается от незваного гостя.

Отмахивается рукой с длинными, острыми, как бритва, когтями.

Разум возвращается к Бейли в момент, когда когти, точно во сне, входят в чужую плоть так же, как нож разрезает масло. Она чувствует тепло на своих пальцах, склизкое и слишком знакомое, чтобы не узнать его сейчас.

С каким-то отупением Финсток видит, как, словно из ниоткуда, на шее у парня появляется красная линия, неотступно растущая, невыносимо страшная.

— Стайлз! — кричит Скотт.

Бейли не кричит. Их взгляды со Стилински встречаются, и ей вдруг кажется, что юноша ей улыбается.

Монстр подбирает когти и прячется в тёмные закоулки её мозга.

Бейли этого не замечает, как не замечает ничего, кроме одного-единственного — запаха, повисшего в сумрачной комнате.

Лишь одна вещь на свете может так пахнуть, и имя ей — смерть.

========== Глава 20 ==========

Смерть. Смерть. Смерть.

Бейли распахивает глаза и подскакивает на постели. Сердце её несётся галопом.

Повседневная одежда, в которой она так и легла спать, не удосужившись переодеться в пижаму, прилипла к телу, а чёрные, сливающиеся с тьмой волосы — к щекам.

У Бейли громкое сбитое дыхание и пугливые глаза, выдающие в ней человека, не монстра. С дрожью она сжимает простыни, на которых сидит, и боится прислушаться, боится не услышать сопение на первом этаже.

Она закрывает глаза, собираясь с духом, и напрягает слух.

Тишина.

А после — свистящий звук и неразборчивое бормотание.

Бейли выдыхает: всё это время она не двигалась и не дышала. Однако напряжение не спадает, ей всё ещё страшно, всё ещё не верится, потому девушка вылезает из кровати, выходит в коридор и… И ей кажется, что всё повторяется.

Финсток даже глядит на дальнюю дверь, за которой спит Скотт, но тут же отводит взгляд. Не думай об этом. Не думай.

На подгибающихся ногах она кое-как спускается вниз по лестнице, и нижняя ступенька скрипит. Никто из спящих на это не реагирует. Скотт вообще ни на что не реагирует.

Бейли видит лишь спинку дивана, когда заходит в гостиную, и не сразу решается подойти ближе. А что, если там никого нет? Или есть, но он… он…

Девушка сглатывает.

Бэй медленно приближается к дивану.

Стайлз переворачивается на другой бок и всхрапывает.

Ноги у Бейли окончательно отказываются её держать, и она опускается на колени, упираясь лбом в мягкую обивку дивана, не дальше пятнадцати сантиметров от лица Стилински.

Ей плохо его видно сквозь слёзы, застлавшие ей глаза, но он кажется ей преступно спокойным, до невероятности целым, прижимая к себе биту, как плюшевую игрушку.

Плечи у Бейли трясутся, и она вся дрожит с головы до пят. Эмоции обрушиваются на неё подобно лавине, и она чувствует себя бесконечно больной.

Девушка не понимает, что с ней, не различает, где явь, а где сон, и не верит даже собственным ощущениям, когда протягивает ладонь и осторожно трогает плечо Стайлза. Что на самом деле сон — это, или то, что произошло в комнате Скотта?

Она ни в чём не уверена. Бейли понимает, что каждый из вариантов может быть реальным. Она могла напасть на Скотта, и — тут сердце её сжимается и покрывается ледяной коркой — она могла убить Стайлза.

По какой-то причине Бейли Финсток не может себя контролировать. Она ощущает что-то в себе, что-то, что нельзя назвать злым; это просто животное, которое нельзя контролировать.