Бейли смотрит на мужчину, который даже дар речи потерял от такого предположения, и улыбается.

— Ма, он же старый.

— Дочь, скажу по секрету: если младше твоего отца, то никаких проблем, — пожимает женщина плечами.

Смех давит девушку, она закрывает рот ладонями, чтобы заглушить его, боясь привести на шум персонал, но он всё звенит и звенит, и мать, истосковавшаяся по своему ребёнку и переживающая за него, улыбается.

Бейли почти не звонила с тех пор, как уехала, и в последний раз она слышала её смех ещё до того, как та узнала про развод.

Сейчас, даже видя её в больничной палате, в сорочке, с бледным лицом и синяками под глазами, она счастлива. Её дочь жива и в порядке, и рядом с ней человек, пообещавший, что так будет и впредь.

Она приходит в себя, только когда слышит звук шин.

— Кажется, твой отец вернулся, — произносит она с неохотой. — Не думаю, что он готов видеть будущего зятя.

— Мам, — уже ни на что не надеясь, одёргивает Бэй.

— Запомни: не ведись, как я, на гору мускулов; главное, чтоб мозги на месте были, — постучав пальцем по виску, наставляет Пат, а сама уже поднимается из-за стола. — Люблю, целую, береги себя. Ещё созвонимся. До свидания, Питер.

Последнее, что они видят, — прощальный жест, а затем экран гаснет.

— Она отключилась, — резюмирует девушка, не веря, что мама могла сказать столько всего и уйти. — Невозможная женщина.

Бейли поворачивается взглянуть на Питера, и улыбка выбивает её из колеи. Правда, смотрит он не на неё, а на погасший экран, и она пододвигается, словно стараясь увидеть то же, что и он.

Когда девушка начинает ёрзать на его коленях, мужчина едва наклоняет голову набок, и Финсток, слишком усталая, чтобы злиться или смущаться в сотый раз за день, бросает в сердцах:

— Чего смотришь? Не собираюсь я слезать, сам усадил. Мой стул, моё место, — очередное «мой…» она не договаривает и вовремя прикусывает язык.

— Значит, я старый? — не услышав, спрашивает он, и шёпот щекочет ухо.

Хейл подаётся вперёд, и спиной Бейли чувствует жар его груди. Она захлопывает ноутбук с рваным «ой!» и прижимает технику к себе. Дрожащими руками сжав матовую поверхность, девушка оборачивается, и её лицо оказывается слишком близко к его.

— Да как сказать. Издали не особо видно, а так — вот, смотри, морщинка, — и тычет пальцем ему в щёку. — И тут, — перемещает на лоб, и взгляд цепляется за морщины возле глаз — следы улыбок. Должно быть, когда-то он часто улыбался. Её палец опускается на его губы. — Чему ты улыбался две минуты назад?

— А почему тебя это волнует? — Питер спокоен, и это так контрастирует с состоянием Бейли, с сердцем, свирепо бьющимся о грудную клетку.

— Потому что с тобой легче говорить, когда ты не пытаешься выкинуть меня из окна.

— Я могу сделать это с улыбкой, — отвечает.

— А, ну да, — девушка закатывает глаза и перекидывает ноутбук на койку.

— Но если хочешь порадовать меня, может, наконец, поговорим о Джеймсе? — предлагает Питер, и настроение Бэй тут же улетучивается.

Одно напоминание имени вызывает рвоту, и иллюзия нормальности исчезает. Бейли порывается встать и забиться под спасительное одеяло на койке, но её удерживают, и только и остаётся, что глядеть исподлобья.

— Ты сказала, что мы собираемся его убить.

— Сказала — значит, так и есть.

— Я и сам могу справиться.

Бейли фыркает:

— Ты не веришь в это. Может, ты и властолюбивый идиот с манией величия, но не самоубийца, — выдаёт как на духу. — Потому что даже у тебя есть правила, по которым ты играешь. У Джеймса их нет. Ты попытаешься разорвать ему горло, а он посреди боя достанет пистолет, и… — она складывает пальцы наподобие оружие и приставляет к его лбу. — Пуф, — девушка сглатывает и продолжает: — Или ты думаешь, никто до тебя не пытался? По-твоему, Девкалион был слабее его?

— Знаешь о Девкалионе?

— Я знаю многое, если ты не заметил. Знаю, ты всё ждёшь, что я внезапно выдам весь такой из себя гениальный план или положу туз в рукав. Знаю, что надоела тебе, и ты подумываешь о том, не проще ли использовать меня как наживку, потому что Джеймс не любит делить с кем-то игрушки. Я знаю, Питер. Я… — взгляд Бейли ускользает, она прячется, стыдится, и мужчине приходится ухватить её за подбородок, чтобы Бэй вновь посмотрела на него. — Я знаю Джеймса лучше кого бы то ни было. И ещё знаю… точно знаю, что он доверяет мне.

— Почему?

Питер так близко, что его вопрос, не успев слететь с его губ, касается её.

— Откуда ты его знаешь?

Бейли дрожит. Бежать ей некуда, но она слишком устала, чтобы хотя бы попытаться. Устала от лжи, притворства и страха; устала от всевидящих глаз, наблюдающих за ней годами. Если смотреть в бездну, она посмотрит в ответ, — для девушки это ясно как день.

— Как давно?

— Я…

— Джексон думает, это он навёл на тебя волчонка, — Питер ощущает, как тело в его руках обмякает, сдаваясь. Умом мужчина понимает, что должен быть доволен — секреты прочь, но почему-то этого не испытывает. — Но ты и Джеймс — всё случилось раньше?

Она закрывает лицо руками. Сначала кажется, что Финсток плачет, но всхлипов не слышно. Питер уже жалеет, что завёл разговор сейчас, — не с такой Бейли он хотел говорить. Но, когда вновь видит её, всё встаёт на места; есть вещи, к которым мы приходим только через призму чувств, через поступки, которые можем никогда не совершить, если всё, чем руководствуемся, — это ум.

Бейли напугана и зла, боится и ненавидит. Сказала бы она то, что удержало его здесь, если бы не чувствовала всего этого? Она не хочет ни власти, ни справедливости. Жестокость её порождена страхом.

Девушка на его коленях, стыдящаяся правды и одинокая, и та, другая, с холодной головой сказавшая: «Мы собираемся убить Джеймса», — это Бейли. Смех и ярость, нелепость и рациональность, добросердечие и зверство — это Бейли.

— Я не могла сказать ему «нет», — еле слышно говорит она.

Девушка смотрит мужчине в глаза, не отводя взгляда, и лицо её — круглое и белое, как луна — морщится, когда мимо палаты кто-то проходит. Финсток выучила расписание, время обхода не скоро, всё в порядке.

— Что ты сделала, Бэмби?

Ласковое прозвище, данное Наоми, или спокойный голос, принуждающий ответить, а может, всё вместе, действует, и она вымученно улыбается.

— Я была там, в Детройте, когда Девкалион вернулся. Ехала с ним в одной машине. И пистолет, из которого стрелял Джеймс. Это была я. Я дала ему пистолет.

***

Детройт, несколько месяцев назад

Бейли ненавидит белобрысый парик и солнцезащитные очки, натирающие переносицу. Её очки никаких удобств не доставляют. Да ещё эти линзы, которые к вечеру начинают сохнуть прямо на глазах.

От затемнённых стёкол она избавляется сразу. Остальное приходится тащить на себе. Зато, придя в полуобвалившееся здание и примостившись на бетонном обломке, девушка освобождает голову и взбивает волосы до тех пор, пока сквозняк не иссушает последнюю каплю пота.

Сидеть приходится долго. Финсток успевает съесть все конфеты из рюкзака и пожалеть об этом десятки раз — запить это дело нечем — до его прихода.

— Вот и букашка!

Окрик ожидаем, но всё равно застаёт врасплох. Не успела подготовить себя к его улыбающейся физиономии.

— Привет, Джеймс.

— Ты не слишком радостная, — он поднимает её с прохладного камня и треплет за щёки. — Улыбнись.

— Ты долго, — отвечает она, но мужчина ждёт, и Бейли растягивает губы в улыбке, отчего мышцы лица болят.

— А, так Дев вернулся; смотрю, к Ноа приклеился. Соскучился по женской ласке, что ли, — Джеймс улыбается ещё шире и выглядит вполне безобидно. Но ни домашний вид, ни щетина, ни лучистый взгляд сумасшедших глаз не подкупают Бейли.

— Я привезла свёрток.

— Он не доставал тебя в такси? — не слышит её мужчина. — Не знаю, почему мне так хотелось, чтобы вы поехали вместе, в этом есть какая-то своя ирония. Не узнал тебя?

— С чего ему вообще узнавать меня, мы даже незнакомы, — бубнит Финсток, но, видя, как доброжелательность сползает с лица Джейми, исправляется. — Прости. Я устала, и жара мучит.